Laffly 15TCC

Laffly 15TCC
Классификация	Противотанковая САУ
Боевая масса, т	6,2
Компоновочная схема	Пушка на автомобильном шасси
Экипаж, чел.	4-5
История
Производитель	Laffly
Годы разработки	1939
Годы производства	1940
Годы эксплуатации	1940
Количество выпущенных, шт.	70
Основные операторы	Франция Франция
Размеры
Длина корпуса, мм	4500
Ширина корпуса, мм	1850
Высота, мм	2450
Колея, мм	1530/1540
Бронирование
Тип брони	гомогенная катаная
Вооружение
Калибр и марка пушки	47-мм SA35
Тип пушки	Противотанковая пушка
Длина ствола, калибров	34
Пулемёты	1×7,5-мм FM24/29
Другое вооружение	отсутствует
Подвижность
Тип двигателя	Hotchkiss Производитель:</td> Hotchkiss</td></tr> Марка:</td> Hotchkiss</td></tr> Тип:</td> карбюраторный</td></tr> Объём:</td> 2 312 см3</td></tr> Максимальная мощность:</td> 52 л. с.</td></tr> Конфигурация:</td> рядный, 4-цилиндр.</td></tr> Цилиндров:</td> 4</td></tr> Макс. скорость:</td> 60 км/ч</td></tr> Охлаждение:</td> жидкостное </td></tr> Рекомендованное топливо:</td> Бензин</td></tr>
Мощность двигателя, л. с.	52
Скорость по шоссе, км/ч	60
Запас хода по шоссе, км	300
Колёсная формула	6×6
Тип подвески	индивидуальная

Laffly 15TCC (Chasseurs de chars Laffly 15TCC) — французская противотанковая самоходно-артиллерийская установка периода Второй мировой войны. Разрабатывалась и производилась фирмой Laffly на базе собственного армейского полноприводного трёхосного грузовика Laffly W15. Всего было выпущено 70 машин. Стояла на вооружении французской армии. Основные особенности — единственная противотанковая САУ, с которой Франция вступила во Вторую мировую войну.

История создания

Вторжение вермахта в Польшу показало насущную необходимость иметь мобильные и дешёвые противотанковые средства борьбы с Панцерваффе, причём в больших количествах. Исходя из этого факта, главный инспектор бронетанковых войск Франции генерал Келлер в октябре 1939 года предложил смонтировать хорошо отработанную буксируемую противотанковую пушку французской армии калибра 47-мм на шасси подходящего бронированного грузового автомобиля. Таким образом, быстро и дёшево создавалась мобильная противотанковая самоходная установка.

Получив спецификацию, фирма Laffly начала разработку данного образца бронетехники уже в декабре 1939 года. 26 февраля 1940 года опытный образец был готов и сразу поступил на начавшиеся заводские и войсковые испытания. В марте прототип испытывался на полигоне в Венсене. В апреле начались войсковые испытания в 1-й DCR . Испытания закончились вполне успешно, однако заказ на изготовление партии машин от французских вооружённых сил не поступил, в основном из-за позиции генерала Гамелена, который считал, что самоходка является не вполне удачной — слабая защита, высокий силуэт, не справляющийся со своей задачей броневой щиток орудия. Основной причиной назвали загруженность фирмы Laffly выпуском другой продукции военного назначения. Однако 10 мая 1940 года, после начала наступления немецких войск и их успешного прорыва в Бельгии, о проекте срочно вспомнили и его «сняли с полки».

17 мая фирме Laffly был выдан срочный заказ на изготовление партии изделий в 100 машин и до капитуляции Франции она успела выпустить 70 экземпляров САУ. В войска успели поставить только 62 установки.

Серийное производство

В период с 24 мая по 17 июня 1940 года фирма Laffly изготовила 70 единиц Laffly 15TCC.

Модификации

Была выпущена единственная модификация, значительно отличающаяся от прототипа по степени бронезащиты. В то время как прототип, представленный на войсковые испытания 26 февраля 1940 года, бронировался полностью, машины серийного выпуска имели лишь частичную броневую защиту кабины (верх и нижняя половина борта полуоткрытой кабины) и бронещиток на орудии.

Описание конструкции

На шасси трёхосного полноприводного армейского грузового автомобиля Laffly W15 в кузове (со смещением к левому борту) устанавливалась противотанковая пушка SA35 со щитком. Кабина грузовика частично бронировалась. Изготовленный экземпляр получал обозначение Chasseur de chars Laffly W15 TCC.

Вооружение

На самоходной установке монтировалась 47-мм противотанковая пушка SA35 для уничтожения танков противника и лёгкий ручной пулемёт FM24/29 для самообороны членов экипажа. Пулемёт мог быть жёстко зафиксирован на корпусе в двух точках на специальном вертлюге.

Двигатель и трансмиссия

На самоходной установке ставился четырёхцилиндровый рядный карбюраторный двигатель жидкостного охлаждения Hotchkiss рабочим объёмом 2312 см³ и мощностью 52 лошадиные силы.

Ходовая часть

Полноприводный трёхосный грузовой автомобиль с колёсной формулой 6×6 в качестве шасси самоходной артиллерийской установки имел базу 1845+1000 мм, колею передних колёс 1530 мм и колею задних колёс 1540 мм. Дополнительные колёса маленького диаметра, облегчавшие преодоление вертикальных препятствий, устанавливались в передней части корпуса снизу моторного отсека и под крыльевыми подножками водительской кабины.

Операторы

• Франция Франция

Служба и боевое применение

Самоходно-артиллерийские установки этого типа после выпуска пошли на укомплектование самоходных противотанковых батарей французской армии Batteries Antichar Automotrices (BACA), в частности, BACA № 51-61, а также 10-й батареи 305-го артиллерийского полка. Всего было укомплектовано, полностью или частично, 14 пятиорудийных батарей. Также эти самоходные орудия поступали на вооружение и в бронетанковые соединения французской армии. Например, 4-я бронетанковая дивизия Division Cuirassées Rapide (дословно — «Подвижная кирасирская дивизия», сокращённо DCR) под командованием генерала де Голля имела одну батарею самоходных артиллерийских установок Laffly 15TCC.

Организационная структура

По штату, в самоходной противотанковой батарее BACA французской армии личный состав должно был состоять из трёх офицеров, двенадцати унтер-офицеров и семидесяти трёх рядовых. Он делился на три взвода, каждым из которых командует лейтенант.

• Взвод противотанковых 47-мм самоходных пушек
  • Штабное отделение
    • 1 полноприводный армейский двухосный грузовой автомобиль повышенной проходимости Laffly V15R
    • Один посыльный на мотоцикле
  • Огневое отделение
    • 5 САУ Laffly 15TCC
    • 3 пехотных трактора снабжения (типа Unic TU 1)
    • 1 мотоцикл
• Зенитный взвод
  • Штабное отделение
    • 1 автомобиль
    • Три посыльных (2 мотоцикла, 1 велосипед)
  • Пушечное отделение
    • 3 зенитные пушки (типа 25 CA modèle 1939)
    • 3 тягача (типа Laffly W15 T)
    • 1 транспорт для перевозки боеприпасов и устранения неисправностей (типа Laffly W15 T)
  • Отделение снабжения боеприпасами и управления огнём
    • 1 грузовой автомобиль-фургон для транспортировки боеприпасов к зенитным пушкам 25 CA
    • 2 автофургона для транспортировки пулемётных патронов и подготовки ведения огня (типа 1,5-тонный Citroën Type 23)
• Взвод общего обслуживания
  • 1 трактор обслуживания (типа Laffly S 25 T)
  • 2 автофургона для перевозки продовольствия и обозного имущества (типа 1,5-тонный Citroën Type 23)
  • 2 автофургона (бензовоз и кладовая) (типа 3,5-тонный Citroën type 45)
  • 1 полевая кухня-трейлер (типа modèle 1916—1936 M. 38)

Боевое применение

Данные САУ принимали активное участие в боях непосредственно на французской территории весной и летом 1940 года. По свидетельствам современников, огонь из пушек САУ Laffly 15TCC был вполне удовлетворителен и привёл к многочисленным случаям поражений немецких танков, однако не смог остановить стремительное продвижение 7-й танковой дивизии вермахта.

Оценка машины

Из-за особенностей создания, как на этапе составления проекта, так и на этапе производственной реализации в партии артиллерийских установок, а также в ходе последовавших военных действий, были выявлены следующие существенные недостатки машины:

• Очень высокая уязвимость из-за отутствия броневой защиты двигателя
• Невозможность вступать в бой с противником с фронтальной проекции машины из-за ориентации орудия в заднюю полусферу
• Отсутствие в боекомплекте противотанковой пушки осколочно-фугасного снаряда, который в противном случае мог бы применяться против вражеской пехоты

Литература

• М. Коломиец, И. Мощанский. Бронетанковая техника Франции и Италии 1939—1945 / М. Б. Барятинский. — М.: «Моделист-конструктор», 1998. — 32 с. — (Бронеколлекция № 4(19)).

Отрывок, характеризующий Laffly 15TCC

– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.