Pentax S2 Super
| Asahi Pentax S2 Super | |||
|---|---|---|---|
 </td></tr>
|
Производитель | Asahi Optical. | |
| Год выпуска | 1962—1968 | ||
| Тип | Однообъективный зеркальный. | ||
| Фотоматериал | Плёнка типа 135. | ||
| Размер кадра | 24х×36 мм. | ||
| Тип затвора | Фокальный механический, 1—1/1000 с, B, T. | ||
| Крепление объектива | Резьбовое соединение M42×1. | ||
| Фокусировка | Ручная. | ||
| Экспозамер | Ручной. | ||
| Вспышка | Синхроконтакты: FP, X. | ||
| Видоискатель | Зеркальный с несъёмной пентапризмой. | ||
| Размеры | 145 × 92 × 87 мм[1]. | ||
| Масса | 795 г (с объективом)[1]. | ||
 Изображения на Викискладе
|
|||
Pentax S2 Super — малоформатный однообъективный зеркальный фотоаппарат, производившийся фирмой Asahi Optical с 1962 до 1968 года в чёрном и чёрно-серебристом исполнении[2]. Всего выпущено около 52 500 камер этой модели, после чего она была снята с производства[2]. Модель не предназначалась для экспорта и была, по сути, немного упрощённым в маркетинговых целях вариантом камеры Pentax SV. Версий камеры с другими обозначениями фирмы Honeywell нет.
Отличия от камеры Pentax SV
В угоду низкой стоимости, автоспуск в S2 Super отсутствовал, и диск вокруг рулетки обратной перемотки выглядел как у камеры S1. Камера комплектовалась кит-объективом: «Super-Takumar 55 мм 1:2», который мог диафрагмироваться полностью (закрытие и открытие) автоматически. Это позволяло производить наводку на резкость при открытой диафрагме, что упрощало задачу (особенно в условиях недостаточной освещенности). Старшая модель Pentax SV комплектовалась более светосильным объективом «Super-Takumar 55мм 1:1,8». По некоторым источникам эти объективы оптически ничем не отличались[3].
В остальном камера полностью аналогична. Как и в SV выдержки затвора задавались единственным диском на верхней панели камеры. Набор выдержек отрабатываемых затвором остался без изменений: 1/1000, 1/500, 1/125, 1/60, 1/30, 1/15, 1/8, 1/4, 1/2, 1 с, T и B. Внешний вид счётчика отснятых кадров остался таким же как и в SV: большая его часть была теперь скрыта под центральной частью рычага взвода затвора. Видимым было лишь число отображающее текущее значение счётчика. Крошечное окно индикатора рядом с кнопкой спуска, сигнализировало красным, если затвор был взведён. Это нововведение впервые появилось у фирмы на модели S2 и присутствовало во всех резьбовых моделях, KM, KX, и K1000[3]. Камера имела защиту от двойного экспонирования кадра, взвод механического фокально-плоскостного затвора с горизонтальным ходом матерчатых шторок осуществлялся рычагом позаимствованным у Asahi Pentax. Сохранилась и пара синхроконтактов FP и X.
В период производства этой камеры стал выпускаться одевающийся поверх пентапризмы компактный экспонометр Asahi Pentax Meter. Для его установки требовалась специальная выемка на диске выдержек (возле выдержки T). Сцепляясь с диском выдержек при помощи выемки на последнем и зуба на экспонометре экспонометр мог учитывать в расчётах установленную выдержку или наоборот задавать её (задавал выдержку фотограф, но с помощью диска на экспонометре и по его подсказке).
Совместимость
«Asahi Pentax S2 Super» совместим с любыми объективами с резьбой M37×1 (с помощью адаптера) или M42×1 с рабочим отрезком 45,5 мм.
См. также
Напишите отзыв о статье "Pentax S2 Super"
Ссылки
- (яп.) [www.pentax-fan.jp/BODY/S2super.html Спецификация и изображения камеры Pentax S2 Super.]
Примечания
|
Это заготовка статьи о фотографии. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Pentax S2 Super
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
