USS North Dakota (BB-29)
«Северная Дакота» (англ. USS North Dakota (BB-29)) — второй линейный корабль США типа «Делавэр». Стал четвёртым дредноутом флота США.
Линкор «Северная Дакота» был заложен на верфиFore River Shipyard в декабре 1907 года, спущен на воду в ноябре 1909 и введён в состав ВМС США в апреле 1910. Корабль был вооружен пятью двуорудийными башнями с десятью 305-мм орудиями и развивал максимальную скорость в 21 узлов (39 км/ч). Северная Дакота был первым кораблем ВМС США, названным в честь 39-го штата.
У «Северной Дакоты» была мирная карьера; в 1914 году линкор участвовал в занятии войсками США Веракруса, но не вёл огня по противнику. После вступления Соединенных Штатов в Первую мировую войну в апреле 1917 года «Северная Дакота» оставался в США. На корабле проходили обучение матросы для быстро растущего военно-морского флота. Линкор оставался на действительной военной службе до начала 1920-х, пока не был списан в ноябре 1923 года в соответствии с Вашингтонским морским соглашением. Впоследствии был преобразован радиоуправляемый корабль-мишень.
Содержание
История службы
«Северной Дакоты» была заложена 16 декабря 1907 года на Fore River Shipyard в Куинси, Массачусетс. Линкор спустили на воду 10 ноября 1909 и ввели в эксплуатацию 11 апреля 1910. Первым командиром корабля был назначен коммандер Чарльз П. Плакетт 8 сентября 1910, на корабле произошел взрыв нефтяной цистерны и начался пожар когда корабль находился в море. Шесть членов экипажа за действия во время пожара получили Медаль почета "за выдающийся героизм при исполнении своих обязанностей".
После вступления в строй «Северная Дакота» была направлена на Атлантический Флот. Линкор участвовал в боевой подготовке и учениях флота, участвуя в маневрах и артиллерийских учениях в Атлантике и Карибском море. 2 ноября 1910 «Северная Дакота» впервые пересекла Атлантику посетив Великобританию и Францию. Следующей весной участвовал в маневрах в Карибском море. В 1912 и 1913 годах на линкоре проходили обучения кадеты Военно-морского училища. 1 января 1913 линкор присоединился к эскорту британского крейсера HMS Natal, который перевозил тело Уайтлоу Рида, из Великобритании в Соединенные Штаты .
Когда в августе 1914 года началась война в Европе США сохраняли нейтралитет. ВМС США принимали участие во время революционных событий в Мексике. 26 апреля 1914 Северная Дакота прибыл в Веракрус. Спустя пять дней после того, как американские матросы заняли город, Линкор отплыл из Веракруса и совершил поход вдоль побережья Мексики. 16 октября вернулся в Норфолк, штат Вирджиния.
Атлантический Флот США проводил интенсивное обучение, готовясь к возможному вступлению в конфликт. Когда Соединенные Штаты объявили войну Германии 6 апреля 1917 года, линкор Северная Дакота проводил боевую подготовку в Чесапикском заливе. В отличие от линкора Делавэр, Северная Дакота оставалась в американских водах и не вела боевых действий во время войны. Она базировалась в Вирджинии и Нью-Йорке, на её борту проходили подготовку и обучение артиллеристы и персонал машинного отделения для быстро растущего военного флота США. Адмирал Хью Родман настоял, чтобы Северная Дакота оставалась в базе, по причине низкой надежности её двигателей. В 1917 году, во время модернизации силовой установки двигатели линкора были заменены новыми ТЗА, так-же были установлены новые контрольно-измерительные приборы для ведения огня.
13 ноября 1919 Северная Дакота отплыл из Норфолка, неся на борту останки итальянского Посла в Соединенных Штатах. Совершая поход по Средиземному морю линкор посетил Афины, Константинополь, Валенсию и Гибралтар. Весной 1920 года корабль вернулся в Соединенные Штаты и принял участие в масштабных маневрах в Карибском море.
В июле 1921 прошли совместные учения армии и военно-морского флота в которых участвовала Северная Дакота. Во время этих учений самолеты ВВС США провели учебные бомбометания уничтожив бывший немецкий линкор SMS Ostfriesland и крейсер Франкфурт. Северная Дакота вернулся к установленному порядку несения службы в мирное время, совершал учебные маневры. Летом 1922 и 1923 года произвел учебный поход с курсантами морского училища на борту. Линкор совершил свой последний поход в европейские воды, где посетила Испанию, Шотландию и Скандинавию.
По окончании Первой мировой войны, США Великобритания и Япония начали реализацию грандиозных военно-морских программ строительства флота. Страны пришли к общему выводу, что новая военно-морская гонка вооружений будет очень обременительна. Для обсуждения ограничения морских вооружений было принято решение созвать Вашингтонскую Военно-морскую Конференцию. В феврале 1922 года было подписано Вашингтонское Военно-морское Соглашение.
В соответствии со II статьей Вашингтонского соглашения, «Северная Дакота» и её систершип «Делавэр» должны были быть списаны, после того как новые линкоры Колорадо и Западная Вирджиния вступят в строй. «Северная Дакота» была списана 22 ноября 1923 года в соответствии с условиями соглашения.
Завершение карьеры
Корабль был разоружен и пере классифицирован в не боевое судно 29 мая 1924, после чего преобразован в радиоуправляемый корабль-мишень. Турбины «Северной Дакоты» были демонтированы и позднее использованы на линкоре Невада, при его модернизации в 1930-х. Бывший линкор использовался в качестве корабля-мишени до 1930 года, после чего был заменен линкором Юта.
7 января 1931 Линкор «Северная Дакота» был исключен из Регистра Военных кораблей США и 16 марта 1931 года был продан компании «Union Shipbuilding Co» из Балтимора для разделки на металл.
Напишите отзыв о статье "USS North Dakota (BB-29)"
Ссылки
- ↑ Silverstone P. H. The New Navy. 1883—1922. — N. Y.: Routledge, 2006. — P. 13. — ISBN 978-0-415-97871-2.
Литература
- Friedman Norman. [books.google.com/?id=Y41Ha_3HsrYC U.S. Battleships: An Illustrated Design History]. — Annapolis, Maryland: Naval Institute Press, 1985. — ISBN 0-87021-715-1.
- Conway's All the World's Fighting Ships, 1906–1921. — Annapolis, Mayland: Naval Institute Press, 1985. — ISBN 978-0-87021-907-8.
- Jones Jerry W. United States Battleship Operations in World War One. — Annapolis, Maryland: Naval Institute Press, 1998. — ISBN 1-55750-411-3.
- Sea Power: A Naval History. — 2nd. — Annapolis, Maryland: Naval Institute Press, 1981.
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий USS North Dakota (BB-29)
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.
В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
