Аристотель с бюстом Гомера
| |
| Рембрандт | |
| Аристотель перед бюстом Гомера. 1653 | |
| Холст, масло. 143,5 × 136,5 см | |
| Метрополитен-музей, Нью-Йорк | |
«Аристотель, созерцающий бюст Гомера» (нидерл. Aristoteles peinzend bij een borstbeeld van Homerus) — крупное по размерам (143,5×136,5 см) полотно Рембрандта, написанное по заказу итальянского коллекционера в 1653 году. Это типичный для творчества художника портрет, в данном случае замаскированный под исторический сюжет.
Полотно играет сюжетообразующую роль в романе Дж. Хеллера «Вообрази себе картину» (1988).
История
В 1652 году Рембрандт получил заказ от сицилийского аристократа Антонио Руффо (1610/11-1678), который высоко оценил увиденные в Риме офорты Рембрандта и предложил художнику через своего агента в Амстердаме 500 флоринов за картину, изображающую философа. Сумма была очень внушительной (в 8 раз выше средней цены картины в Италии). Рембрандт выполнил заказ, картина была отправлена морем в Мессину, Руффо остался очень доволен и впоследствии заказал Рембрандту ещё две картины, изображающие Александра Македонского (1661, утрачена) и Гомера (1663, Маурицхёйс). Заказ из далёкой Италии является свидетельством прижизненной европейской славы Рембрандта.
Описание
Фон картины — тёмный занавес и внушительная стопа книг в углу. В центре стоит Аристотель в шляпе с большими полями и богатом одеянии, украшенном массивной золотой цепью, на которой висит медальон. Одну руку он держит на бюсте Гомера (бюст этот, судя по описи при банкротстве в 1656 году, находился в коллекции Рембрандта). Исследователи полагают, что на медальоне изображён Александр Македонский.
Самая дорогая картина
Полотно оставалось во владении княжеского семейства Руффо до конца XVIII века. В 1810 г. аукционный дом «Кристис» выставил его на продажу под названием «Скульптор перед бюстом» вместе с парным полотном (очевидно, это был «Гомер» из Маурицхёйса). На протяжении почти всего XIX века картина висела в Эшридж-Парке — загородном имении английских графов Браунлоу. В 1961 году Метрополитен-музей приобрёл полотно на аукционе за рекордные 2,3 млн долларов. До этого на протяжении 30 лет титул самой дорогой картины принадлежал «Мадонне Альбе» Рафаэля. Покупка «Аристотеля» вызвала большой ажиотаж в прессе. Чтобы оправдать вложения, музей организовал масштабную выставку, которая пользовалась огромным успехом[1] у американцев.
Напишите отзыв о статье "Аристотель с бюстом Гомера"
Примечания
- ↑ Richard B. K. McLanathan, Gene Brown. [books.google.com/books?id=dht-QrfdzIwC&pg=PA397&dq=aristotle+homer+rembrandt+exhibition+1961&hl=en&ei=ViRDTYb5LcmWOuuotZcC&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1&ved=0CCoQ6AEwAA#v=onepage&q=aristotle%20homer%20rembrandt%20exhibition%201961&f=false The Arts]. — Ayer Publishing, 1978. — С. 397. — 432 с. — ISBN 0405111533.
Литература
- Поль Декарг. Рембрандт. — Молодая гвардия, 2000.
- Мелисса Рикетс. Рембрандт. — Айрис-Пресс, 2006.
- Вержбицкий А. [www.lib.ru/CULTURE/WERZHBICKIJ/rembrandt.txt Творчество Рембрандта].
Ссылки
- [www.metmuseum.org/works_of_art/collection_database/european_paintings/aristotle_with_a_bust_of_homer/objectView.aspx?&OID=110001844&collID=11&vw=0 Картина на сайте музея]
| ||||||||||||
Отрывок, характеризующий Аристотель с бюстом Гомера
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.
Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
