Бенефис Ларисы Голубкиной
Поделись знанием:
К:Фильмы 1975 годаК:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…
В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.
Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
| Бенефис Ларисы Голубкиной | |
| Жанр |
музыкальный, фильм-спектакль |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Кинокомпания |
Главная редакция музыкальных программ ЦТ |
| Длительность |
107 мин |
| Страна | |
| Год | |
«Бенефис Ларисы Голубкиной» — телевизионный фильм-спектакль, бенефис актрисы театра и кино Ларисы Голубкиной, поставленный режиссёром Евгением Гинзбургом по мотивам пьесы Бернарда Шоу «Пигмалион».
Содержание
В ролях
- Лариса Голубкина — Элиза Дулиттл
- Александр Ширвиндт — Хиггинс
- Владимир Зельдин — Пикеринг
- Наталья Фатеева — миссис Хиггинс
- Людмила Гурченко — миссис Пирс
- Ольга Аросева — миссис Эйнсфорд Хилл
- Наталья Селезнева — Клара
- Михаил Державин — Фредди
- Владимир Сошальский — Альфред Дулиттл
- Валентин Манохин — Таксист / лакей / рефери / король / парень с гитарой
- Георгий Тусузов
- Балетная группа «Бенефис»
- Ирина Грибулина
- Александр Мухатаев
- ВИА «Голубые Гитары» п/у Игоря Гранова
- ВИА «Весёлые ребята» п/у Павла Слободкина
- Инструментальный Ансамбль п/у Леонида Чижика
- Савелий Крамаров — камео
- Вера Васильева — камео
- Сергей Мартинсон — камео
Съёмочная группа
- Автор сценария: Борис Пургалин
- Режиссёр: Евгений Гинзбург
- Аранжировка музыки: Николай Друженков, Игорь Кадомцев, Александр Мукосей, Павел Слободкин
- Балетмейстер: Валентин Манохин
- Запись музыки: Владимир Виноградов
- Авторы: Бернард Шоу, Пётр Чайковский, Роберт Бёрнс, Тихон Хренников, Александр Гладков, Исаак Дунаевский, Василий Лебедев-Кумач, Никита Богословский, Владимир Агатов, Геннадий Подэльский, Сергей Есенин, Александр Флярковский, Леонид Дербенёв, Давид Тухманов, Игорь Шаферан, Владимир Харитонов, Пол Маккартни, Станислав Ковалевский, Борис Пургалин, Имре Кальман, Валерий Зубков, Густав Надо, Ирина Грибулина, Леонид Гарин, Николай Минх, Александр Безыменский, Николай Друженков и один неизвестный автор
Музыкальные номера
- «Наша королева» (русский вариант песни «Mrs Vandebilt» Пола Маккартни). Исп. ВИА «Весёлые ребята» // «Наша королева прямо хоть куда» // Еще один вариант начинается словами «Грянет гром над головой и все вокруг спешат домой»
- «Лайди-лайди» (русский вариант песни «Przy Dolnym Mlynie» польского ансамбля «Trubadurzy») // «Однажды-однажды девчонку-невесту король из далека привез в королевство»
- «Песенка о Капитане» (сл. Василия Лебедева-Кумача, муз. Исаака Дунаевского, из фильма «Дети капитана Гранта»). Исп. Владимир Зельдин // «Жил отважный капитан, он объездил много стран»
- «Язык поэта». Исп. Александр Ширвиндт // «Язык Шекспира, Гёте и Толстого как много в нем поистине земного»
- «Королева» (стихи Сергей Есенин, муз. Геннадия Подэльского) Исп. Лариса Голубкина и Валентин Манохин // «Темный вечер, гаснут зори, по траве ползет туман»
- «Вечер» (дуэт Лизы и Полины «Уж вечер» из оперы П. И. Чайковского «Пиковая дама», стихи Василия Жуковского) // «Уж вечер… облаков померкнули края»
- «Надо умываться». Исп. Людмила Гурченко // «Простите, джентльмены, она еще не леди»
- «Песенка мусорщика Дулиттла» // «В своем обличии таком мы пыльным выглядим мешком»
- «Японский вокализ»
- «Всё хорошо, прекрасная маркиза» // «Алло, алло, какие вести, давно я дома не была»
- «Колыбельная Светлане» (фрагмент фильма «Гусарская баллада») // «Лунные поляны, ночь как день светла, спи моя Светлана, спи, как я спала»
- «Пастушок» (стихи Роберта Бёрнса) // «Брела я вечером пешком и повстречалась с пастушком»
- «Я дочь молодого драгуна» (стихи Роберта Бёрнса из цикла «Весёлые нищие» («The Jolly Beggars», 1785) в переводе Эдуарда Багрицкого, муз. неизвестного автора). Исп. Ольга Аросева // «И я была девушкой юной, сама не припомню когда»
- «Шаланды, полные кефали» (сл. Владимира Агатова, муз. Никиты Богословского). Исп. Лариса Голубкина, Александр Ширвиндт // «Шаланды, полные кефали, в Одессу Костя приводил»
- «Хромой король». Исп. Наталья Фатеева // «Король какой, не все равно ли был и разумен и удал»
- «Листопад». Исп. Лариса Голубкина, Михаил Державин // (слова Владимир Харитонов, музыка Давид Тухманов // «Ты мне танец обещала в этот листопад»
- «Давным-давно» (фрагмент фильма «Гусарская баллада») // «Меня зовут юнцом безусым, Мне это, право, всё равно»
- «Нет, не годится навек терять года» (музыка Исаака Дунаевского из фильма «Весёлые ребята»). Исп. Владимир Зельдин.
- «Поедем» (из оперетты Имре Кальмана «Марица») // «Не смейтесь, девица, я должен жениться»
- «Колдовство» (слова Леонид Дербенёв, музыка Александр Флярковский // «Твои глаза как два тумана, как два прыжка из темноты»
- «Сердце любить должно» (сл. Игоря Шаферана, муз. Давида Тухманова, из фильма «Эта весёлая планета») // «Как хорошо, что есть среди других планет планета эта»
Интересные факты
- В телефильме используются фрагменты художественного фильма Эльдара Рязанова «Гусарская баллада», в котором Лариса Голубкина сыграла роль Шурочки Азаровой
См. также
- Бенефис Савелия Крамарова
- Бенефис Сергея Мартинсона
- Бенефис Веры Васильевой
- Бенефис Людмилы Гурченко
- Бенефис Татьяны Дорониной
- Бенефис Сатирикона
Напишите отзыв о статье "Бенефис Ларисы Голубкиной"
Примечания
Ссылки
- [ruskino.ru/mov/14201 «Бенефис Ларисы Голубкиной» на Ruskino]
Отрывок, характеризующий Бенефис Ларисы Голубкиной
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…
В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.
Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
