Шаферан, Игорь Давыдович
Поделись знанием:
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.
Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.
О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.
– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.
Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
| Игорь Шаферан | |
 | |
| Имя при рождении: |
Гарольд[1] Давыдович Шаферман |
|---|---|
| Род деятельности: | |
| Направление: | |
| Жанр: | |
| Язык произведений: | |
И́горь Давы́дович Шафера́н (настоящая фамилия Шаферман; 13 февраля 1932, Одесса — 14 марта 1994, Москва) — советский поэт-песенник.
Биография
Окончил Литературный институт им. А. М. Горького (1960), учился у Михаила Светлова, который познакомил Шаферана с композитором Аркадием Островским (документальный фильм «Не найти нам друга ближе ни сегодня, ни потом»).
Игорь Шаферан — автор сборников «Слушай, сердце!» (1971), «Красно солнышко» (1973), «Для тебя» (1985) и других. Лауреат всесоюзных и всероссийских конкурсов песни.
Автор стихов песни из мультфильма «Новогодняя сказка» («Ёлочка, ёлка, лесной аромат…») и множества других известных стихов для детей.
Три песни на его стихи («То ли ещё будет», «Я у бабушки живу», «Всё не так у взрослых») написаны от лица ребёнка и исполнялись женщинами (первая — Аллой Пугачёвой).
Песня «Созвездье Гончих Псов» вдохновлена детской повестью Лилии Неменовой «Щен из созвездия Гончих Псов», но приобрела более широкий характер.
Недаром она заинтересовала руководителя и солиста группы «Диалог» Кима Брейтбурга, уже написавшего арт-роковые сюиты на стихи Семена Кирсанова и Юстинаса Марцинкявичуса, песни на стихи Арсения Тарковского и Евгения Евтушенко. «Созвездье Гончих Псов» вошло в первую пластинку «Диалога».
Шаферан также переделал песню «Маргарита», написанную Брейтбургом на слова малоизвестного поэта. Игорь Шаферан сделал это очень талантливо (осталось только имя Маргарита, и совершенно изменился, стал гораздо глубже смысл — это при том, что песня довольно короткая)[2].
Несмотря на возраст, Игорь Шаферан сотрудничал с такими известными молодёжными рок-группами, как «Круиз», «Карнавал», «Альфа». Его песни записывали «Машина времени» и «Воскресение».
Почти двадцать лет Игорь Шаферан сотрудничал с Давидом Тухмановым. С песней Тухманова на стихи Шаферана «Ненаглядная сторона» впервые выступил на телевидении Валерий Леонтьев. Началось же сотрудничество с песни «Вальс» («С полуслова…»), которую исполнял в начале 1970-х годов солист «Весёлых ребят» Леонид Бергер (с оркестром), а на юбилейном концерте, посвящённом 60-летию Тухманова, спел Александр Градский. Закончилось сотрудничество в конце 1980-х годов песнями «Ты замуж за него не выходи» и «Дело в шляпе», которые исполняла продюсируемая Тухмановым популярная группа «Электроклуб».
Шаферан был болельщиком московского «Спартака»[3]. Спортивный журналист Игорь Рабинер, автор книги „Как убивали «Спартак»“, является племянником поэта.
Композиторы Георгий Мовсесян и Эдуард Ханок в документальном фильме «Не найти нам друга ближе ни сегодня, ни потом», подготовленным внучкой поэта Милашей Шаферан, говорили о добродушии, остроумии Игоря Давыдовича.
Игорь Шаферан умер после тяжёлой продолжительной болезни. Михаил Танич, бывший другом Шаферана, сочинивший с ним в соавторстве стихи для нескольких песен (особенно известна «На тебе сошёлся клином белый свет…»), писал в своей книге «Играла музыка в саду»: «Игорь Шаферан долго и тяжело болел. И, главное, неотвратимо. Когда на долю человеку выпадает такая нечеловеческая больничная боль, а потом наступает конец, обычно говорят: „Отмучился“»[4]. Танич назвал песню «Зачем вы, девочки, красивых любите?» народной и добавил: «Уйдёт много поэтов, забудется много песен, а этой суждена долгая жизнь»[4].
Посвящённой Шаферану главе Танич дал в своей книге заглавие «Красно солнышко».
Похоронен на Донском кладбище в Москве.
Песни на стихи И. Шаферана
- «А самолёты сами не летают» (муз. Я. Френкеля) — исп. Марк Бернес, Ян Френкель
- «А я в милиции служу» (муз. Б. Терентьева) — исп. Олег Анофриев
- «А я говорю…» (муз. О. Фельцмана) — исп. Мария Лукач
- «А я смеюсь» (муз. С. Томина) — исп. Ирина Бржевская
- «А я тебя помню» (муз. И. Словесника) — исп. Илья Словесник, группа «Белый орёл»
- «Али-Баба» (муз. Ю. Маликова и В. Преснякова) — исп. ВИА «Самоцветы» (солист — Андрей Сапунов)
- «Багги» (муз. И. Якушенко) — исп. группа «Машина времени» (солист — Александр Кутиков), ВИА «Самоцветы» (солист — Александр Нефёдов)
- «Барабан» (муз. Л. Лядовой) — исп. Эдуард Хиль, ВИА «Сибирью рождённые»
- «Белая лебёдушка» (муз. В. Гамалия) — исп. вокальный квартет «Аккорд»
- «Белка в колесе» (муз. В. Кретова — сл. И. Шаферана и Л. Дербенёва) — исп. Анатолий Киселёв, ВИА «Лейся, песня» (солист — Борис Платонов)
- «Белый пароход» (муз. П. Аедоницкого) из к/ф «Опекун» — исп. Лариса Мондрус
- «Белый свет» («На тебе сошёлся клином белый свет…») (муз. О. Фельцмана — сл. И. Шаферана и М. Танича) — исп. Эдита Пьеха и ансамбль «Дружба», Иосиф Кобзон, Фрида Боккара, Капиталина Лазаренко, Ольга Воронец, Ирина Аллегрова, группа «Центр», Янка Дягилева
- «Белый танец» (муз. Д. Тухманова) — исп. Татьяна Сашко, Светлана Резанова, Ольга Вардашева и Людмила Невзгляд
- «Биополе» (муз. И. Словесника) — исп. Илья Словесник
- «Боксеры» (муз. А. Морозова) — исп. группа «Форум» (солист — Виктор Салтыков)
- «Болельщик» (муз. В. Малежика) — исп. Вячеслав Малежик
- «Бродячие артисты» (муз. Л. Варданяна) — исп. «Весёлые ребята»
- «Будь со мною строгой» (муз. М. Фрадкина) — исп. Леонид Утёсов
- «Была любовь» (муз. В. Добрынина) — исп. «Весёлые ребята»
- «В первый раз» (муз. Я. Френкеля) — исп. Мария Лу́кач (настоящая фамилия Абрамо́вич)
- «В первый раз» (муз. Я. Френкеля) — исп. ВИА «Метроном»
- «В море ходят пароходы» (муз. И. Крутого) — исп. ВИА «Синяя птица» (солист — Сергей Дроздов)
- «Вальс» («С полуслова, с полувзгляда…») (муз. Д. Тухманова) — исп. ВИА «Весёлые ребята» (солист — Леонид Бергер), Александр Градский
- «Великий секрет» (муз. М. Аничкина) — исп. группа «Круиз» (солист — Александр Монин)
- «Верю» (муз. О. Фельцмана) — исп. Эдита Пьеха и ансамбль «Дружба»
- «Вечер при свечах» (муз. Т. Петриненко) — исп. группа «Маки» (солист — Тарас Петриненко), ВИА «Весёлые ребята» (солист — Алексей Глызин)
- «Вечная весна» (муз. Д. Тухманова) — исп. Валерий Ободзинский, ВИА «Весёлые ребята» (солист — Александр Барыкин)
- «Возможно» (муз. А. Островского) — исп. Майя Кристалинская
- «Вот возьму и уеду» (муз. В. Добрынина) — исп. Тынис Мяги и группа «Мюзик Сейф»
- «Вот увидишь» (муз. В. Добрынина) — исп. ВИА «Лейся, песня» (солист — Владислав Андрианов)
- «Всё бывает» (муз. И. Якушенко) — исп. Евгений Головин
- «Всё было так давно» (муз. В. Добрынина) — исп. Лев Лещенко
- «Всё не так у взрослых» (муз. И. Крутого) — исп. ВИА «Синяя птица» (солистка — Светлана Лазарева)
- «Возможно» (муз. А. Островского) — исп. Майя Кристалинская
- «Всё, что было» (муз. В. Добрынина и В. Кретова) — исп. ВИА «Красные маки» (солист — Александр Лосев)
- «Всё потому» (муз. П. Аедоницкого) — исп. Майя Кристалинская, ВИА «Лада»
- «Вундеркинд» (муз. Г. Мая) — исп. Эдита Пьеха и ансамбль «Дружба»
- «Вчера, ещё вчера» (муз. И. Якушенко) — исп. ВИА «Пламя»
- «Вчерашние дети» (муз. В. Малежика) — исп. Вячеслав Малежик
- «Вы мне нравитесь» (муз. Э. Колмановского) — исп. Светлана Резанова, Людмила Сенчина
- «Выпускаю синицу» (муз. А. Мажукова) — исп. ВИА «Самоцветы»
- «Вы хотели мне что-то сказать?» (муз. Е. Птичкина) — исп. Анна Герман
- «Вьюга белая» (муз. О. Иванова) — исп. Лев Лещенко
- «Где и когда» (муз. Е. Крылатова) — исп. ВИА «Поющие сердца»
- «Главные слова» (муз. В. Добрынина)— исп.Нина Бродская, ВИА «Лейся, песня»
- «Гляжу в озёра синие» (муз. Л. Афанасьева) из т/ф «Тени исчезают в полдень» — исп. Ольга Воронец, Екатерина Шаврина
- «Горько» (муз. В. Добрынина — сл. И. Шаферана и Л. Дербенёва) — исп. ВИА «Синяя птица» (солист — Сергей Дроздов)
- «Гуси, гуси» (муз. Б. Рычкова — сл. И. Шаферана и Л. Дербенёва) — исп. София Ротару
- «Давайте праздновать любовь» (муз. В. Добрынина) — исп. ВИА «Лейся, песня»
- «Дважды два» — звучит в финальных титрах в фильме «Русский счёт»
- «Двадцатый век» (муз. В. Добрынина — сл. И. Шаферана и Л. Дербенёва) — исп. Ренат Ибрагимов, ВИА «Лейся, песня»
- «Двадцать три часа полёта» (муз. Д. Тухманова) — исп. Олег Ухналёв
- «Две мечты» (муз. Ю. Саульского) — исп. Лариса Долина, София Ротару, Ольга Пирагс
- «Две печали» (муз. Г. Мовсесяна) — исп. Анне Вески
- «Двое» (муз. О. Фельцмана) — исп. Анна Герман, Аида Ведищева
- «Девчонка» (муз. О. Фельцмана) — исп. Раиса Неменова
- «Дело в шляпе» (муз. Д. Тухманова) — исп. группа «Электроклуб» (солист — Виктор Салтыков)
- «Дети спят» (муз. Ю. Саульского) — исп. ВИА «Ариэль», Людмила Сенчина
- «Для тебя» (муз. Я. Френкеля) — исп. Майя Кристалинская, Ян Френкель
- «Добрый ветер» (муз. Б. Рычкова) — исп. ВИА «Лейся, песня»
- «До свадьбы заживёт» (муз. Ю. Антонова) — исп. ВИА «Синяя птица» (солист — Сергей Дроздов)
- «Дрессировщик» (муз. Ю. Маликова и В. Преснякова) — исп. Михаил Боярский, ВИА «Самоцветы» (солист — Александр Нефёдов)
- «Если б не было войны» (муз. М. Минкова) — исп. Валентина Толкунова
- «Если ты не судьба» (муз. В. Добрынина) — исп. Тынис Мяги и группа «Мюзик Сейф»
- «Ёлочка-ёлка» — исполняет Зоя Харабадзе (из мультфильма «Новогодняя сказка»)
- «Жду» (муз. А. Мажукова) — исп. Людмила Гурченко
- «Жёлтый лист» («Листья желтые над городом кружатся…») (муз. Р. Паулса — сл. Я. Петерса, перевод И. Шаферана) — исп. Нора Бумбиери и Виктор Лапчёнок
- «Жил в Африке слон» (муз. В. Матецкого и П. Слободкина) — исп. «Весёлые ребята» (солист — Александр Буйнов)
- «Журавлёнок» (муз. Э. Колмановского) — исп. Владимир Трошин, Майя Кристалинская, Иосиф Кобзон, Александр Чепурной
- «Забеги на пять минут» (муз. Э. Колмановского) — исп. Вадим Мулерман
- «Застольная» (муз. Э. Ханка) — исп. Эдуард Ханок
- «Зачем вы, девушки, красивых любите?» (муз. Е. Птичкина) из к/ф «Моя улица» — исп. Ольга Воронец, Нина Пантелеева
- «Зачем слова?» (муз. К. Портера) — исп. Нина Пантелеева
- «Зачем ты плачешь?» (муз. О. Фельцмана) — исп. ВИА «Поющие сердца»
- «Звёздочка» (муз. С. Беликова) — исп. Сергей Беликов
- «Звякнула монета» (муз. Г. Мовсесяна) — исп. Александр Кальянов
- «Здравствуй и прощай» (муз. В. Гамалия) — исп. Николай Гнатюк
- «Здравствуй, песенка» (муз. Б. Терентьева) — исп. ВИА «Синяя птица» (солист — Юрий Метёлкин)
- «Зелёная ветка» (муз. Д. Тухманова) — исп. Татьяна Анциферова, ВИА «Надежда»
- «Зелёный крокодил» (муз. С. Дьячкова — сл. И. Шаферана и Л. Дербенёва) — исп. ВИА «Голубые гитары»
- «Земная дружба» (муз. Ю. Саульского) — исп. Лев Лещенко
- "Земля моя родная" (муз. Л. Афанасьева) - к-ф. "Вечный зов" - исп. Галина Улётова
- «Земля цветов» (муз. Е. Мартынова) — исп. Евгений Мартынов, ВИА «Надежда»
- «И всё-таки море» (муз. Я. Френкеля) — исп. Эдуард Хиль, Ян Френкель
- "И зовёт нас в дорогу «Спутник» (муз. Г. Мовсесяна) — исп. ВИА «Пламя»
- «И не то, чтобы „Да“» (муз. Д. Тухманова) — исп. Олег Ухналёв, Давид Тухманов, Николай Трубач
- «Как же это так» (муз. Ю. Антонова — сл. И. Шаферана и Л. Дербенёва) — исп. Валерий Ободзинский
- «Как мы любили» (муз. В. Добрынина) — исп. ВИА «Самоцветы», ВИА «Лейся, песня»
- «Как счастливым быть» (муз. В. Добрынина) — исп. ВИА «Добры молодцы»
- «Каникулы» (муз. Ю. Антонова) — исп. Юрий Антонов
- «Ключик золотой» (японская народная песня, перевод И. Шаферана) — исп. Тамара Миансарова
- «Когда мы влюблены» (муз. А. Барыкина) — исп. группа «Карнавал» (солист — Александр Барыкин)
- «Колосок золотой» (муз. В. Шаинского) — исп. ВИА «Пламя»
- «Конь мой, конь» (муз. И. Николаева) — исп. Валерий Леонтьев
- «Котенок» (муз. Л. Олаха) — исп. вокальный квартет «Аккорд»
- «Край отцовский» (муз. Э. Колмановского) — исп. Геннадий Белов
- «Красно солнышко» (муз. П. Аедоницкого) — исп. Людмила Зыкина
- «Крыши» (муз. О. Фельцмана) — исп. Анатолий Королёв
- «Ласточка» (муз. С. Березина) — исп. ВИА «Лейся, песня»
- «Листопад» (муз. О. Мильштейна) — исп. ВИА «Оризонт»
- «Листопад» (муз. И. Саруханова) — исп. Игорь Саруханов
- «Лишь вчера» (муз. Я. Френкеля) — исп. Валерий Ободзинский
- «Любовь» (муз. А. Зацепина) из к/ф «Спортлото-82» — исп. Ксения Георгиади
- «Мальчишки» (муз. А. Островского) — исп. Олег Кротов (Большой Детский хор Гостелерадио), Иосиф Кобзон и В. Кохно, Эдуард Хиль, Владимир Трошин
- «Мамина пластинка» (муз. С. Дьячкова — сл. И. Шаферана и Л. Дербенёва) — исп. ВИА «Синяя птица» (солисты — Сергей Дроздов и Сергей Левкин), «Весёлые ребята» (солист — Игорь Гатаулин)
- «Маргарита» (муз. К. Брейтбурга) — исп. группа «Диалог» (солист — Ким Брейтбург), Александр Серов
- «Милая моя» (муз. Ю. Антонова) — исп. Юрий Антонов
- «Мне бы только знать» (муз. Е. Птичкина) — исп. Владимир Макаров
- «Молодо-зелено» (муз. С. Томина) — исп. ВИА «Самоцветы»
- «Море, море» (муз. А. Островского — сл. И. Шаферана и М. Танича) — исп. Эдуард Хиль
- «Море с четырёх сторон» (муз. П. Аедоницкого) — исп. Эдуард Хиль
- «Московская серенада» (муз. Э. Колмановского — сл. И. Шаферана и Л. Дербенёва) из к/ф «Три дня в Москве» — исп. Павел Кравецкий, Леонид Серебренников, Леонид Сметанников
- «Мы желаем счастья вам» (муз. С. Намина) — исп. группа Стаса Намина (солист — Александр Лосев)
- «Мы ловили журавля» (муз. В. Матецкого) — исп. «Весёлые ребята» (солист — Михаил Файбушевич)
- «Мы найдём слова» (муз. М. Минкова) из к/ф «Ар-хи-ме-ды!» — исп. ВИА «Поющие сердца»
- «Мы так любили „Битлз“» (муз. И. Словесника) — исп. Илья Словесник
- «Наверно, не судьба» (муз. Ю. Маликова и В. Преснякова) — исп. Татьяна Анциферова и ВИА «Самоцветы»
- «На память» (муз. В. Малежика) — исп. Вячеслав Малежик
- «Настоящие мужчины» (муз. Я. Френкеля, сл. И. Шаферана и В. Владимова) — исп. Марк Бернес, Лев Барашков
- «На улице Каштановой» (муз. Ю. Антонова) — исп. Юрий Антонов
- «Наша жизнь» (муз. А. Мажукова) — исп. София Ротару
- «Наши мамы» (муз. Э. Колмановского) — исп. Майя Кристалинская, Владимир Трошин, Иосиф Кобзон
- «Наши любимые» (муз. Д. Тухманова) — исп. ВИА «Песняры», вокальный квартет «Аккорд»
- «Наши младшие сестрёнки» (муз. О. Фельцмана) — исп. Вадим Мулерман и Вероника Круглова
- «Невеста» (муз. Е. Мартынова) — исп. Евгений Мартынов
- «Не было печали» (муз. О. Фельцмана) — исп. Майя Кристалинская, Эдуард Хиль
- «Не волнуйся, мама» (муз. П. Аедоницкого) — исп. Эдуард Хиль
- «Не в этом я родился году» (муз. В. Малежика) — исп. Вячеслав Малежик
- «Не ищи покоя, сердце» (муз. З. Бинкина) — исп. ВИА «Синяя птица» (солисты — Сергей Лёвкин и Сергей Дроздов)
- «Нейлоновое сердце» (муз. Я. Френкеля) из к/ф «Мужской разговор» и «Пустельга» — исп. Александр Кавалеров, Лев Барашков, Владимир Макаров
- «Ненаглядная сторона» (муз. Д. Тухманова) — исп. Валерий Леонтьев, Сергей Мазаев
- «Не обещай» (муз. Б. Рычкова) — исп. Алла Пугачёва, ВИА «Здравствуй, песня»
- «Нет земли родней» (муз. П. Аедоницкого) — исп. ВИА «Верные друзья»
- «Нет, не я» (муз. Ю. Антонова) — исп. Юрий Антонов
- «Никуда не денешься» (муз. М. Минкова) из к/ф «Ар-хи-ме-ды!» — исп. ВИА «Поющие гитары»
- «Ни тепло, ни холодно» (муз. И. Гранова) — исп. синтез-труппа Игоря Гранова
- «Новогодний вальс» (муз. Э. Колмановского — сл. И. Шаферана и Л. Дербенёва) из к/ф «Три дня в Москве» — исп. Нина Бродская и Павел Кравецкий
- «Ну чем она лучше?» (муз. А. Зацепина) из т/ф «Актриса из Грибова» — исп. Татьяна Анциферова
- «Обида» (муз. Б. Рычкова) — исп. Светлана Резанова
- «Обидно за осла» (муз. В. Преснякова-старшего) — исп. группа «Провинция»
- «Облака» (муз. А. Кублинского) — исп. Лариса Мондрус
- «Обо всём не скажешь в песне» (муз. А. Экимяна) — исп. Вахтанг Кикабидзе
- «Обычная история» (муз. Ю. Саульского) — исп. София Ротару
- «Околоспортивная песенка» (муз. В. Малежика) — исп. Вячеслав Малежик
- «Окна светятся» (муз. В. Гамалия) — исп. Аида Ведищева
- «Откровенная песня» (муз. П. Аедоницкого — сл. И. Шаферана и М. Танича) — исп. Лариса Мондрус
- «От крутого бережка» (муз. М. Болотного) — исп. ВИА «Синяя птица» (солист — Сергей Дроздов)
- «Парус на волне» (муз. Ю. Саульского) — исп. ВИА «Оризонт»
- «Первое апреля» (муз. В. Мигули) — исп. Валерий Ободзинский, Геннадий Белов
- «Песенка без конца» («Смотрит в зеркало девчушка лет пяти…») (муз. Э. Колмановского) — исп. Валентина Толкунова
- «Песенка находит друзей» (муз. П. Аедоницкого) — исп. Лариса Мондрус
- «Песенка про моржей» (муз. В. Шаинского) — исп. Анатолий Папанов
- «Песня десантников» («Лишь недавно учились мы…») (муз. М. Минкова) — исп.: ансамбль песни и пляски Советской Армии (солист — Эдуард Лабковский) (1970), оркестр под руководством С. Скрипки (1977)
- «Песня о друге» (муз. И. Якушенко) — исп. ВИА «Самоцветы»
- «Песня о дублёрах» (муз. О. Фельцмана) — исп. Мария Лукач и Иосиф Кобзон
- «Письма с фронта» (муз. И. Якушенко) — исп. Геннадий Белов
- «Письмо без адреса» (муз. О. Фельцмана) — исп. Нина Бродская
- «Победа остаётся молодой» (муз. И. Якушенко) — исп. Геннадий Белов
- «Поезд № 38» (муз. В. Добрынина) — исп. Ксения Георгиади
- «Поезд из детства» (муз. А. Мажукова) — исп. Николай Гнатюк
- «Поймём потом» (муз. Б. Рычкова) — исп. группа «Диалог» (солист — Ким Брейтбург)
- «Полоса невезения» (муз. Д. Тухманова — сл. И. Шаферана и Л. Дербенёва) — исп. «Весёлые ребята»
- «Праздничные хлопоты» (муз. В. Шаинского) — исп. Вадим Мулерман
- «Признание» (муз. П. Аедоницкого) — исп. Ирина Карелина
- «Приходи» (муз. О. Фельцмана — сл. И. Шаферана и В. Харитонова) — исп. Иосиф Кобзон
- «Пришла любовь» (муз. В. Зубкова) — исп. О. Гринбергс и М. Вилцане
- «Прости меня» (муз. Э. Колмановского — сл. И. Шаферана и М. Пляцковского) — исп. Алла Иошпе, Владимир Трошин
- «Прошу тебя» (муз. Б. Рычкова) — исп. Алла Пугачёва, ВИА «Поющие сердца» (солистка — Антонина Жмакова)
- «Пусть я ошибусь» (муз. В. Кретова) — исп. ВИА «Синяя птица» (солист — Сергей Дроздов)
- «Радио — лучше всего» (муз. В. Матецкого) — исп. ВИА «Лейся, песня» (солисты — Валерий Кипелов, Николай Расторгуев, Борис Платонов)
- «Разговор» («Мама, ты же сама молодою была…») (муз. В. Шаинского) — исп. Ирина Уварова, Екатерина Семёнова
- «Раздумье» (муз. П. Аедоницкого) — исп. Людмила Зыкина, Лев Барашков
- «Разрешите пригласить» (муз. Ю. Стржелинского) — исп. Мария Лукач
- «Рано прощаться» (муз. Б. Тимура) — исп. Наталья Ступишина
- «Ребята нашего двора» (муз. О. Фельцмана) — исп. Иосиф Кобзон, вокальный квартет «Аккорд»
- «Река родная» (муз. П. Аедоницкого) — исп. Лев Лещенко, ВИА «Акварели»
- «Сама любовь» (муз. Д. Тухманова) — исп. Яак Йоала, Лариса Долина
- «Сами с усами» (муз. М. Минкова) из к/ф «Ар-хи-ме-ды!» — исп. ВИА «Поющие гитары»
- «Сердце любить должно» (муз. Д. Тухманова) — исп. Янина Бразайтене, Татьяна Сашко
- «Сколько видано» (муз. Я. Френкеля) — исп. Эдита Пьеха и ансамбль «Дружба», Ян Френкель
- «Слушай, сердце» (муз. А. Островского) — исп. Муслим Магомаев
- «Снова мамин голос слышу» (муз. Я. Френкеля) — исп. Анна Герман, Валентина Толкунова
- «Созвездие Гончих Псов» (муз. И. Якушенко)— исп. «Весёлые ребята» (солист — Алексей Глызин), группа «Диалог» (солист — Ким Брейтбург)
- «Солёное море» (муз. И. Словесника) — исп. Алексей Глызин, Илья Словесник
- «Спасибо, любовь» (муз. Д. Тухманова) — исп. Валерий Леонтьев, Яак Йоала
- «„Средний“ ученик» (муз. В. Добрынина) — исп. ВИА «Лейся, песня»
- «Стань человеком» (муз. О. Фельцмана) — исп. Эдита Пьеха и ансамбль «Дружба»
- «Сто свадеб» (муз. М. Муромова) — исп. Михаил Муромов
- «Судьба» (муз. Ш. Секунды) — исп. Эмиль Горовец
- «Счастливый четверг» (муз. Я. Френкеля) — исп. ВИА «Надежда»
- «Счастье» (муз. А. Эллштейна) — исп. Эмиль Горовец
- «Счастливый четверг» (муз. Я. Френкеля) — исп. ВИА «Надежда»
- «Тает снег» (муз. Э. Колмановского — сл. И. Шаферана и Л. Дербенёва) из к/ф «Три дня в Москве» — исп. Нина Бродская, Валентина Толкунова
- «Такая красивая» (муз. Дж. Румшинского) — исп. Эмиль Горовец
- «Такая молодость пора» (муз. О. Сорокина) — исп. Ксения Георгиади, ансамбль «Девчата»
- «Так уж бывает» (муз. Я. Френкеля — сл. И. Шаферана и М. Танича) — исп. Эдуард Хиль, Майя Кристалинская, Эдита Пьеха и ансамбль «Дружба», Эдуард Хиль, ВИА «Здравствуй, песня»
- «Твоя судьба» (муз. Ю. Антонова — сл. И. Шаферана и Л. Дербенёва) — исп. Арташес Аветян, Лев Лещенко
- «Телефонный звонок» (муз. Ю. Акулова) — исп. Майя Кристалинская
- «Тем, кто верил» (муз. П. Бюль-Бюль оглы) — исп. Полад Бюль-Бюль оглы
- «Тихие города» (муз. Ю. Саульского) — исп. Мария Пахоменко, Ольга Воронец[5]
- «То ли дождик» (муз. П. Аедоницкого) — исп. квартет «Лада»
- «То ли ещё будет» (муз. Э. Ханка) — исп. Оля Рождественская, Алла Пугачёва
- «Только держись» (муз. М. Минкова) из к/ф «Ар-хи-ме-ды!» — исп. ВИА «Поющие гитары»
- «Только так» (муз. О. Фельцмана) — исп. Олег Анофриев
- «Тонкий лед»(муз. В. Матецкого) — исп. Веселые ребята (солист — Алексей Глызин)
- «Тот, кто любит» (муз. П. Бюль-Бюль оглы) — исп. Полад Бюль-Бюль оглы
- «Только бы знать» (муз. В. Матецкого) — исп. Анне Вески
- «Только любовь» (муз. А. Хаславского) — исп. ВИА «Здравствуй, песня»
- «Тот, кто любит» (муз. П. Бюль-Бюль оглы) — исп. Полад Бюль-Бюль оглы
- «Тот, кто умеет прощать» (муз. А. Двоскина) — исп. Вадим Мулерман
- «Третья сторона» (муз. И. Гранова) — исп. синтез-труппа Игоря Гранова
- «Ты» (муз. И. Крутого) — исп. Александр Серов
- «Ты говоришь мне о любви» («Одна снежинка ещё не снег…») (муз. Э. Колмановского — сл. И. Шаферана и Л. Дербенёва) из к/ф «Три дня в Москве» — исп. Нина Бродская, Наталья Вавра, Светлана Резанова
- «Ты замуж за него не выходи» (муз. Д. Тухманова) — исп. группа «Электроклуб» (солист — Виктор Салтыков)
- «Ты из Вологды, а я из Костромы» (муз. Э. Ханка) — исп. Геннадий Каменный, ВИА «Пламя»
- «Ты не со мной» (муз. А. Эллштейна) — исп. Эмиль Горовец
- «Ты — радость моя» (муз. А. Олшанецкого) — исп. Эмиль Горовец
- «Ты рядом, ты здесь» (муз. Ю. Саульского) — исп. Евгений Головин, ВИА «Верные друзья»
- «Ты одна» (муз. М. Болотного) — исп. ВИА «Синяя птица» (солист — Сергей Дроздов)
- «Ты с любовью не играй» (муз. В. Добрынина) — исп. Нина Бродская
- «Ты погоди» (муз. П. Аедоницкого) — исп. Лариса Мондрус, квартет «Лада», Олег Анофриев и Зоя Харабадзе
- «У берёз и сосен» (муз. Ю. Антонова) — исп. Юрий Антонов и оркестр «Современник», Анатолий Королёв
- «Утренняя песня» (муз. М. Минкова) из к/ф «Ар-хи-ме-ды!» — исп. ВИА «Поющие гитары»
- «Ходит песенка по кругу» (муз. О. Фельцмана — сл. И. Шаферана и М. Танича) — исп. Эдуард Хиль, Нина Дорда
- «Хочу в Америку» (муз. Г. Мовсесяна) — исп. Георгий Мовсесян
- «Хуанита» (мексиканская народная песня, перевод И. Шаферана) — исп. ансамбль «Орэра»
- «Человек за рулём» (муз. П. Аедоницкого) — исп. Эдуард Хиль
- «Чем не жених?» (муз. Я. Френкеля) — исп. ВИА «Здравствуй, песня»
- «Чужая свадьба» (муз. В. Добрынина) — исп. ВИА «Самоцветы»
- «Чья здесь вина?» (муз. В. Малежика) — исп. Вячеслав Малежик
- «Цунами» (муз. С. Сарычева) — исп. группа «Альфа» (солист — Сергей Сарычев)
- «Эверест» (муз. В. Матецкого) — исп. группа «Диалог» (солист — Ким Брейтбург), группа «Земляне» (солист — Сергей Скачков)
- «Эверест» (муз. И. Якушенко) — исп. группа «Воскресение» (солист — Алексей Романов)
- «Это, может быть, бывало» (муз. В. Шаинского) — исп. Вадим Мулерман
- «Это здорово» (муз. А. Броневицкого) — исп. Эдита Пьеха и ансамбль «Дружба»
- «Это Москва» (муз. Д. Тухманова — сл. И. Шаферана и Л. Дербенёва) — исп. «Весёлые ребята», Юрий Антонов и ВИА «Магистраль»
- «Это ошибка» (муз. Я. Френкеля) — исп. ВИА «Синяя птица» (солист — Сергей Дроздов), ВИА «Метроном»
- «Этот парень смелый» (муз. И. Тамарина) — исп. ВИА «Поющие сердца»
- «Я жду почтальона» (муз. В. Матецкого) — исп. Яак Йоала
- «Я знаю» (муз. Б. Рычкова) — исп. ВИА «Самоцветы»
- «Я к тебе не подойду» (муз. Д. Тухманова — сл. И. Шаферана и Л. Дербенёва) — исп. «Весёлые ребята» (солист — Александр Лерман), Анна Герман
- «Я к тебе со всею душой» (муз. Н. Богословского) — исп. Валерий Золотухин
- «Я приглашаю вас» (муз. Ш. Секунды) — исп. Эмиль Горовец
- «Я твой нелюбимый» (муз. В. Добрынина — сл. И. Шаферана и Л. Дербенёва) — исп. ВИА «Калинка»
- «Я у бабушки живу» (муз. Э. Ханка) — исп. ВИА «Верасы»
Напишите отзыв о статье "Шаферан, Игорь Давыдович"
Примечания
- ↑ Пойзнер, Михаил [club.berkovich-zametki.com/?p=19550 «И если б не было Одессы — что б я делал?..»]. Мастерская. — «Гарольд Давидович Шаферман появился на свет 13 февраля 1932 г. в Одессе. Согласно справки ЗАГС Правительства Москвы, в мае 1960 г. фамилия и имя изменены на Игорь Шаферан (запись № 26 от 17.05.1960 г.).» Проверено 21 октября 2015. [archive.is/AKt01 Архивировано из первоисточника 21 октября 2015].
- ↑ Ким Брейтбург. Диалог. М., 2008
- ↑ [via-era.narod.ru/raznoe/VIA/18.html Легенды ВИА]
- ↑ 1 2 Танич М. И. Играла музыка в саду. М., «Вагриус», 2000
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=sSn1Rrq4LrQ Ольга Воронец "Тихие города" Песня года - 1977] (3 янв. 2009 г.).
Ссылки
- [er3ed.qrz.ru/shaferan.htm Игорь Шаферан. Стихи. Биография. Фото] на сайте [er3ed.qrz.ru/ «Лучшие русские поэты и стихи»]
- [www.youtube.com/watch?v=qn8I_QC1rVs - документальный фильм «Не найти нам друга ближе ни сегодня, ни потом»]
Отрывок, характеризующий Шаферан, Игорь Давыдович
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.
Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.
О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.
– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.
Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
