Брактеат

Брактеат (лат. bractea — жесть) — плоская тонкая монета из золота или серебра с чеканкой на одной стороне.

В русскоязычной литературе наиболее часто употребим для обозначения раннесредневековых монет такого вида, изготовленных, как правило, из тонкого серебра, реже из золота. Средневековые брактеаты появились примерно в середине XII века и чеканились до середины XV века. Эти монеты быстро вытеснили из обращения денарий. Исключительное название «брактеат» эти монеты получили лишь в нумизматике начиная с конца XVII века. В средневековой литературе XII—XIV века эти монеты носили название «денарий», «нумми» или «пфенниг».

Другое значение этого термина относится к плоским и тонким золотым монетам, выпущенным в период переселения народов. Как правило, они имели петлю и использовались в качестве нашейного амулета.

Брактеат периода переселения народов

См. также: Брактеат Vg 207, Грумпан

Брактеаты этого периода представляют собой украшения. Изготавливались с V по VII век н. э. и представлены в различных вариациях. Как правило, брактеат имел окантовку из полусфер и петлю для ношения на шее. Предполагается, что они использовались в качестве амулетов. Золото для их изготовления поступало из римской империи в качестве «мирных денег».

Из-за множества разнообразных тематик чеканки в 1855 году в трактате «Om Guldbracteaterne og Bracteaternes tidligste Brug som Mynt» датский нумизмат Кристиан Юргенсен Томсен предложил, а в 1869 в трактате «Från jernåldern» шведский нумизмат Оскар Монтелиус описал следующую литерную классификацию:

• A-брактеаты (ок. 88 образцов): с лицом человека, стилизованным под старинные имперские монеты;
• B-брактеаты (ок. 91 образцов): человеческая фигура в положении стоя, сидя и на коленях, часто в сопровождении животного;
• C-брактеаты (ок. 413 образцов): мужская голова над четвероногим животным, как правило, идентифицируется как Один; (сохранились лучше всего);
• D-брактеаты (ок. 348 образцов): с одним и более сильно стилизованным животным;
• E-брактеаты (ок. 280 образцов): с животным трискелем под круглой деталью;
• F-брактеаты (ок. 17 образцов): с вымышленными животными (как подгруппа D-брактеатов);
• M-'брактеаты' (ок. 17 образцов): двусторонняя имитация римских имперских медальонов.

Брактеаты раннего средневековья

Начало чеканки таких монет было положено в Саксония и Тюринги около 1130 года, и чеканка продолжалась приблизительно до 1520. В некоторых кантонах Швейцария брактеато-подобные раппены, геллеры и ангстеры чеканились вплоть до XVIII века.

Внешний вид

Серебряные, редко золотые, брактеаты раннего средневековья являлись основным типом монет в германоговорящих странах. Хотя некоторые брактеаты и могли быть большими, до 40-45 миллиметров в диаметре, большинство имело диаметр в 15 миллиметров и вес в 1 грамм. Чеканились монеты только с одной стороны, поэтому получались выпуклыми на аверсе и вогнутыми — на реверсе. До появления брактеатов, в период между IX и началом XII века, существовала переходная форма монет — полубрактеаты (нем. Halbbrakteaten). Они чеканились с двух сторон, что из-за толщины монеты приводило к искажению изображения с обеих сторон.

Брактеаты, отчеканенные во второй половине XII—первой половине XIII века, представляют собой шедевры мелкой романской пластики.

Одной из разновидностей брактеатов были «брактеаты со всадником» (нем. Reiterbrakteat). Предположительно первым, кто начал чеканку монет такого типа (со всадником в центре) был ландграф Тюрингский Людвиг II (1140—1172). Монеты этого типа чеканили также маркграф Ландсбергский Дитрих I (1156—1185) и графы Мансфельдские.

Обращение

См. также: Реновация монет

Особенностью средневековых брактеатов было то, что они каждый год (а в Магдебурге дважды в год) девальвировались на четверть номинала в виде сбора на чеканку. Таким образом частично восполнялось налогообложение. Одновременно с этим «чеканный сбор» представлял собой своего рода инфляционный механизм, что не способствовало накоплению капитала. Маргрит Кеннеди в своей работе «Деньги без процентов и инфляции. Как создать средство обмена, служащее каждому» пишет:

С XII по XV век в Европе в ходу были деньги, которые называли брактеатами. Они выпускались городами, епископствами и отдельными феодалами. При этом они служили не только для обмена товаров и услуг, но и являлись средством взимания налогов. Тонкие золотые или серебряные деньги «обесценивались» один раз в год, то есть изымались из обращения и заменялись вновь отчеканенными. При этом они девальвировались на 25 %, эта часть удерживалась в качестве «сбора за чеканку» или «налога на чеканку».

Такая система служила увеличению потребления и сокращению накоплений, что, по мнению М. Кеннеди, служило росту благосостоянию населения, развитию экономики, сокращению политических и военных противостояний. Это обстоятельство приводит её к выводу, что «налоги следует взимать не вместе с платой за обращение, а отдельно». В принципе её точку зрения поддерживает и Ханс Р. Л. Корсен в своей книге «Хрупкие деньги»:

Поскольку накапливать денежные богатства было невозможно, вместо них были созданы реальные богатства.

Несмотря на это, брактеаты встречаются в кладах, как правило, в пределах страны, где они чеканились. Один большой клад брактеатов — хотинский, датируемый 1225—1230 гг., известен на южноукраинских землях. В его составе — саксонские, мейсенские, тюрингско-гессенские брактеаты, чешские и венгерские денарии.

В конце концов, брактеаты были вытеснены «вечными» или «полными» пфеннигами, которые не обесценивались.

Ссылки

• Брактеаты // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Брактеат

Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.


После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.