Денарий

Дена́рий или дина́рий (лат. dēnārius — «состоящий из десяти») — название римской серебряной монеты времён Республики (впервые отчеканена в 268 году до нашей эры) и первых двух веков Империи. Одна из наиболее распространённых монет на территориях, находившихся под властью или влиянием Рима. Символ древнеримского денария — X, X.

В период Раннего и Высокого Средневековья денарий, получивший массу локальных наименований (пфенниг, пенни, денье и другие), являлся чуть ли не единственной серебряной монетой христианской Европы.

Этимология

В современном русском языке допустимы две формы написания данного слова «динарий» и «денарий», обе они происходят от одного и того же слова лат. denarius — «состоящий из десяти», от лат. dēnī «по десяти», от лат. decem «10». Родственное слову лат. denarius это слово лат. December, Decembris — декабрь.

Первая форма из них — «динарий» более древняя, она пришла в древнерусский язык (а затем в русский язык) из латинского через греческий, при транслитерации слова — др.-греч. δηνάριον. Одно из наиболее ранних употреблений слова «динарий» - Остромирово Евангелие (середина XI века). Вторая форма — «денарий» более поздняя, она попала при непосредственной транслитерации слова лат. denarius в русский язык. От слова лат. denarius произошло название другой денежной единицы — динар.

Римский денарий

См. также: Монетная система Древнего Рима и Монетная система Римской республики

Денарий был впервые введён в обращение в ходе денежной реформы 268 года до н. э.. Его вес был установлен на уровне 4 скрупулов (примерно 4,5 грамма) серебра и в период Республики практически не изменялся. Выпускались также фракции денария — квинарий (2 скрупула) и сестерций (1 скрупул). Стабильность денария постепенно позволила ему получить широкое распространение и стать одной из наиболее авторитетных монет во всём Средиземноморье, что немало способствовало усилению экономического влияния Рима.

Первоначально один денарий соответствовал 10 медным ассам. Отсюда происходит и название монеты, которое дословно означает «состоящий из десяти», и её символ — римская цифра X или X. Около 141 года до н. э. в связи с уменьшением веса асса денарий был приравнен к 16 ассам. В этот период 1 денарий равнялся суточному жалованию римского легионера.

Во времена императора Нерона из-за экономических затруднений началось уменьшение веса денария, которое было продолжено и следующими императорами. Пытаясь остановить развал денежного обращения, Каракалла выпустил в обращение более тяжёлый серебряный антониниан, который некоторое время существовал параллельно с денарием и должен был приниматься по принудительному курсу в 2 денария. К середине III века денарий весил около 3 грамм, при Галлиене стал лигатурной монетой со значительной примесью меди, а во времена Аврелиана (270—275) превратился в бронзовую монету и вскоре исчез из обращения. Однако термин «денарий» ещё долгое время сохранялся в качестве счётной денежной единицы — в частности, общего денария (лат. denarius communis), возникшего в результате денежной реформы Диоклетиана (284—305).

Средневековый денарий

См. также: Варварские подражания

Со времён Меровингов, но не только ими, многие варварские королевства начали чеканить собственные монеты — как подражания греческим, римским и византийским. Прообразом одного из типов этих «варварских подражаний» стала сначала римская, а затем византийская серебряная силиква, чья ценность традиционно измерялась в денариях. Именно это название так прочно укоренилось, что на протяжении столетий оставалось в названиях многих европейских денежных единиц. Денариями называли почти все серебряные монеты, которые чеканились в период Раннего и Высокого Средневековья. Их локальные наименования — денье, данаро (денаро), динеро, динейро (диньейро), динар. В германских государствах денарий получил название «пфенниг» (в англо-саксонских странах — «пенни»).

• Gunthamund coin 484-496.jpg

  50 денариев Гунтамунда, короля вандалов (484—496)

• Denier Charlemagne1.jpg

  Денье Карла Великого (768—814)

• Carolus Magnus denarus Tarvisii.jpg

  Денарий из Ломбардии (771—793/4)

• William I Perth 1174 73001306.jpg

  Пенни Уильяма I (1165—1214)

Денарий в Центральной и Восточной Европе

В начале XIV века серебряный денарий (пражский парвус) бит в Чехии = 1/12 пражского гроша.

Со второй половины XIV века аналогичный денарий стали выпускать в Польском королевстве = 1/12 краковского гроша (с 1447 года — 1/18 гроша). Сначала вес монеты составлял 0,2-0,3 г, проба серебра — 200—400, в первой половине XV века вес монеты стал 0,3 г, проба серебра снизилась до 100—200.

В 1350—1382 годах во Львове впервые выпущен медный денарий = 1/60 львовского серебреного грошика. Это были типичные городские монеты с чисто номинальным достоинством. Вес их колебался от 0,4 до 1,5 г. На один серебряный полугрош шло приблизительно 60 медных денариев (копа денариев).

С конца XIV века по начало XVII века денарий чеканился в Великом княжестве Литовском — здесь он получил название пеняз (пенязь). Вес пенязя поначалу составлял 0,35 г (0,085 г чистого серебра), позже снизился до 0,3 г (0,07 г чистого серебра). Служил также счётно-денежной единицей = 1/10 литовского гроша (1/8 польского гроша). В XIII—XVII веках термин «пенязи» в Великом княжестве Литовском обозначал деньги вообще (позже ему на смену пришло слово «гроши»).

После унификации монетной системы Речи Посполитой в 1580 году и до середины XVII века денарий стал самой мелкой монетой (за исключением короткого существования монеты обол в полденария). Битый на Виленском монетном дворе в 1581-82 годах денарий Стефана Батория, с гербом Великого княжества Литовского и Польши на аверсе и легендой «I DENARI MDL» (1 денарий ВКЛ) на реверсе, имел вес 0,4 г, диаметр 12 мм, толщина монеты составляла 0,3 мм, проба серебра — 94.

Современные денарии

См. также: Список существующих валют

Динаром, денаром, дени и другими производными от слова «денарий» в наше время называются денежные единицы многих арабских государств, а также стран, входивших в состав Югославии.

В романских языках лат. dēnārius сохранилось в испанском (dinero), португальском (dinheiro), французском (denier), итальянском (danaio) языках со значением «деньги» и как названия местных монет.

Государство	Название валюты	Знак валюты	Изображение	Код ISO 4217	Разменная денежная единица	Её доля	Изображение
Алжир Алжир	Динар (алжирский динар)	.د.ج • DA		DZD	Сантим	1⁄100	[worldcoingallery.com/countries/circ_sets/Algeria.html Внешнее]
Бахрейн Бахрейн	Динар (бахрейнский динар)	.د.ب • BD		BHD	Филс	1⁄1000
Иордания Иордания	Динар (иорданский динар)	.د.إ • JD		JOD	Дирхам	1⁄10
Ирак Ирак	Динар (иракский динар)	.د.ع • ID		IQD	Филс	1⁄1000
Иран Иран	Риал (иранский риал)	﷼ • IR		IRR	Динар	1⁄100	[en.numista.com/catalogue/pieces10594.html Внешнее]
Кувейт Кувейт	Динар (кувейтский динар)	.د.ك • KD		KWD	Филс	1⁄1000
Ливия	Динар (ливийский динар)	.د.ل • LD		LYD	Дирхам	1⁄1000
Македония Македония	Денар	ден.		MKD	Дени	1⁄100	[worldcoingallery.com/countries/circ_sets/Macedonia.html Внешнее]
Сербия Сербия	Динар (сербский динар)	din. • дин.		RSD	Пара	1⁄100	[en.numista.com/catalogue/pieces9932.html Внешнее]
Тунис Тунис	Динар (тунисский динар)	.د.ت • TD		TND	Миллим	1⁄1000

Библейские упоминания

Денарий, будучи основной монетой Римской империи и её провинций, в частности, Иудеи, часто упоминается в Новом завете.

Сумма	Товар / Услуга / Ситуация	Место в Новом завете
500 денариев	Прощённый долг	Лк. 7:36—50
300 денариев	«Фунт нардового чистого драгоценного мира» для помазания	Мк. 14:3—9; Ин. 12:1—11
200 денариев	Хлеб для «пяти тысяч мужей», «чтобы каждому из них досталось хотя понемногу»	Мк. 6:30—44; Ин. 6:1—15
100 денариев	Долг немилосердному должнику	Мф. 18:23—31
50 денариев	Прощённый долг	Лк. 7:36—50
1 дидрахма 2 денария	Полусиклевый годовой храмовый налог	Мф. 17:24—27
	Плата за гостиницу на условиях «Всё включено»	Лк. 10:25—37
1 денарий	Годовая подушная подать (налог), уплачиваемая метрополии (см. Кесарю кесарево)	Мф. 22:15—22; Мк. 12:13—17; Лк. 20:21—26
	Подённая оплата труда виноградаря	Мф. 20:1—16
	1 хиникс (около литра) пшеницы	Откр. 6:6
	3 хиникса ячменя	Откр. 6:6

Символ денария

Поскольку римский денарий соответствовал 10 медным ассам, его символом являлась римская цифра X, которую иногда перечеркивали, чтобы не путать с цифрой, — X (в стандарте Юникод этот символ занимает позицию U+10196 — 𐆖).

Символами пенни и пфеннига долгое время была первая буква в латинском названии монеты — denarius. В Англии и англоязычных странах она писалась обычным шрифтом — d, в Германии — немецким готическим курсивом — ₰. После 1971 года (введения в Великобритании десятичной системы денежного счисления) пенни обозначается буквой p, символ немецкого пфеннига практически не используется с середины XX века.

Динары, денар и дени не имеют самостоятельных символов. Для их краткой записи используются обычные сокращения (см. таблицу в разделе «Современные денарии»).

См. также

• Денарий святого Петра

Ссылки

• [coinshome.net/search.htm?currencyFQ=currencyID:spvBwcI0CO8AAAEnaA1D7z2c&locale=ru Фотографии Денариев]
• [www.numizm.ru/html/d/denariy.html Денарий в Словаре нумизмата].
• Вялікае княства Літоускае. Энциклопедия в 2-х томах — Мінск: Беларуская энцыклапедыя, 2005. — Том 1, с . 613.

Отрывок, характеризующий Денарий

Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…