Булонь (графство)

Графство Було́нь (фр. Boulogne) — небольшое графство в северной Франции на побережье Ла-Манша в Средние века. Графство возникло во второй половине IX века и первоначально являлось вассалом графов Фландрии, позднее — королей Франции. В 1477 году Булонское графство вошло в состав королевского домена. Административным центром являлся город Булонь-сюр-Мер.

География

Булонское графство располагалось вдоль побережья Ла-Манша в районе его наиболее узкой части — пролива Па-де-Кале. В геологическом отношении эта территория представляет собой восточную оконечность Вельдской меловой формации, занимающей юго-восток Англии и проходящей под Ла-Маншем. На севере Булонское графство граничило с графством Гин и городом Кале, на юге, вдоль реки Канш, — с графством Понтье и сеньорией Монтрейль. На восток от Булони располагалась историческая область Артуа. Административным центром являлся город Булонь-сюр-Мер. В настоящее время территория бывшего графства относится к департаменту Па-де-Кале.

В раннее Средневековье под сюзеренитетом Булонского графства также находились:

• графство Ланс — до середины XI века, когда Ланс был присоединён к Фландрии графом Балдуином V;
• Кале и прилегающая территория, отделённая от Булони графством Гин, — до захвата Кале англичанами в 1346 г.;
• Теруан и Сент-Омер — до начала XI века, когда при Балдуине IV эта область вошла в состав Фландрии;
• Тернуа и графство Сен-Поль — до середины XI века, с 1180 года — под сюзеренитетом графов Артуа.

История

В древности территорию будущего Булонского графства населяли кельтские племена. Войдя в состав римской провинции Белгика, город Булонь (древнеримская Бонония; лат. Bononia) служил центром сообщения империи с Британией. Позднее сюда переселились франки и область вошла в состав Франкского государства, а в IX веке — в состав Западнофранкского королевства (будущей Франции). Город Булонь и округа управлялись назначаемыми графами, однако сведений о раннем периоде существования Булонского графства сохранилось крайне мало из-за непрекращающихся во второй половине IX века набегов скандинавских викингов на побережье Ла-Манша, которые неоднократно захватывали и сжигали город.

В 896 году Булонь была захвачена графом Фландрии Болдуином II и вошла в состав Фландрского графства.

После смерти Болдуина II в 918 году его владения были разделены между наследниками: старший сын Арнульф получил собственно Фландрию, а младший Адалульф стал правителем Булони. Это положило начало существованию отдельного Булонского графства, управляемого потомками Адалульфа. Хотя Булонь сохраняла связь с Фландрией, а графы Булонские приносили оммаж и клятву верности её правителям, фактически графство быстро стало самостоятельным.

Близость к Англии способствовала установлению тесных отношений между Булонским графством и Англосаксонским государством. Евстахий II, граф Булони, женился на дочери Этельреда II, и был ближайшим соратником короля Эдуарда Исповедника. В 1066 году, однако, Евстахий II принял активное участие в нормандском завоевании Англии и стал обладателем обширных земель по другую сторону Ла-Манша (прежде всего в Эссексе, а также ещё в одиннадцати английских графствах). Графы Булонские на протяжении XII века играли значительную роль в английской политической жизни, а графиня Матильда стала супругой короля Англии Стефана Блуаского.

Крупный вклад Булонское графство внесло и в историю крестовых походов: покоритель Иерусалима Готфрид Бульонский и первый король Иерусалимского королевства Балдуин I происходили из Булонского графского рода и являлись младшими братьями графа Евстахия III.

В 1190 году Булонь перешла под власть Рено де Даммартена, одного из крупнейших феодалов Северной Франции, тем самым была разорвана вассальная связь Булонского графства с Фландрией.

В конфликте королей Англии и Франции Рено принял сторону первого, и после разгрома англо-германских войск в битве при Бувине в 1214 году Булонское графство было конфисковано, а позднее вошло в состав апанажа Филиппа Юрпеля, сына французского короля Филиппа II Августа.

В 1265 году Булонь перешла по наследству к графам Оверни и на протяжении последующих двухсот лет оставалась владением Оверньского дома.

Во время Столетней войны Булонь неоднократно подвергалась атакам англичан и французов. Уже в 1346 году город Кале, находившийся под сюзеренитетом Булонских графов, был захвачен Англией и на несколько веков превратился в главную военную и торговую базу англичан на континенте.

В 1477 году граф Бертран VI де Ла Тур-д'Овернь, уступив настояниям французского короля Людовика XI, передал ему свои права на Булонское графство, взамен чего получил область Лораге в юго-западной Франции. Таким образом графство Булонь перестало существовать и было включено в состав королевского домена.

Тем не менее борьба за столицу графства не прекратилась и после окончания войны: в 1492 году Булонь была осаждена английскими войсками Генриха VII, а в 1544 году захвачена армией Генриха VIII. Однако уже в 1547 году город был освобождён и в 1550 году окончательно закреплён за Францией.

См. также

• Список графов Булонских
• Булонне

Ссылки

• [fmg.ac/Projects/MedLands/NORTHERN%20FRANCE.htm#_Toc156901815 Генеалогия ранних графов Булонских]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Булонь (графство)

Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.