Веер

Слово «Веер» имеет и другие значения.

Ве́ер (из нем. Fächer) — небольшое, как правило, складное опахало для создания потока воздуха, овевающего лицо, шею и плечи. Складные веера были завезены в Европу в начале XVII века сначала иезуитами, а затем и торговцами, которые селились на побережье Китая. Западные мастера очень скоро научились их копировать.

Как техническое приспособление веер является лопаткой, прикрепленной к рукояти.

Первые упоминания о веере

Опахало известно на Востоке ещё с глубокой древности — они изготавливались из пальмовых и лотосовых листьев. В Индии веер был атрибутом королевского положения, а в Японии — символом военной власти.

Первые сведения о появлении веера в Китае относятся к VIII—II векам до нашей эры. Это были своеобразные опахала с деревянной ручкой и перьями. Со временем этот предмет совершенствовался, появлялись разные виды вееров: на ручке в рамке натянутые овальные или круглые полотна из тонкой специальной бумаги, различных материалов, а также веера из тростника, лотоса.

В императорском дворце веера украшались шёлковыми вышивками — картинками, каллиграфией. И наконец — опахала-веера были привезены в подарок японскому императору и так пришлись ко двору, что вскоре вся знать уже пользовалась этим удобным изысканным предметом.

Японские мастера совершенствовали формы, и создали, в результате, складной веер из деревянных обструганных дощечек и складывающихся в гармошку полукругом специальной прочной бумаги. Они назывались сэнсу (яп. 扇子). И вот уже в 988 году теперь уже японские монахи дарят императору Китая династии Северная Сун два веера в виде летучей мыши и двадцать других разнообразных красочных складных вееров.

Особое значение приобрёл веер в эпоху Нара и в эпоху Хэйан. Знаменитая придворная дама и писательница Сэй Сёнагон причисляет веер к предметам, которые «пленяют утончённой прелестью».

Веер играет в важную роль японском театре Кабуки и традиционном танце. Исполнители нихон-май (яп. 日本舞 нихоммай, традиционный японский танец) используют особые танцевальные складные веера май-о́ги (яп. 舞扇 май о:ги), более прочные, чем обычные, а также круглые веера утива (яп. 団扇). Веер использовался и как оружие (например, гумбай).

Эпоха барокко — искусство церемоний

В эпоху барокко веер стал настоящим предметом роскоши. В 1660-е годы «Французская гильдия» по изготовлению опахал процветала и её статус «поставщика двора» был подтверждён самим королём.

Французские правила были очень строгими, поэтому расписывать веер дозволялось лишь ограниченным количеством сюжетов, однако в Италии мастера использовали самые различные рисунки, что, зачастую, делало их изделия более привлекательными для потребителя.

Сюжеты, как правило, брались из античной мифологии, из повседневной жизни королевского двора; часто использовался популярный во все времена растительный или цветочный орнамент.

Материалы, которые использовались для изготовления вееров, были различны — шёлк, кожа, пергамент, плотная бумага. Некоторое время были в моде веера с зеркальцами посередине (такие веера не складывались). Пластинки для веера нередко делались из перламутра и украшались росписью или гравировкой.

При дворе Людовика XIV веер играл роль и в дворцовом церемониале — дамы их могли открыть только в присутствии королевы. Юная девушка, прежде чем появиться в свете, помимо других наук должна была научиться искусству обращения с веером.

Дама с веером в эпоху барокко — это непременно аристократка: «третье сословие» не имело доступа к этому аксессуару. Веер добавлял придворной красавице значительности и важности — она гордо выступала на королевских приёмах и балах, а веер в её руках смотрелся, как жезл полководца.

Со временем веер из опахала и «знакового предмета» аристократки превратился в настоящее орудие флирта.

Рококо — флирт и лёгкость бытия

В эпоху рококо веер превратился в изящную игрушку, в орудие флирта и продуманного дамского кокетства. Более того — теперь он стал доступен и представительницам буржуазии.

Однако умение правильно пользоваться веером было по-прежнему присуще только аристократкам. И то в разной степени: недаром знаменитая писательница рубежа XVIII—XIX веков Жермена де Сталь утверждала, что по манере держать веер можно отличить «…княгиню от графини, а маркизу от буржуазки». А парвеню вообще не владели этим искусством в должной мере.

Изменились и сюжеты — теперь большинство вееров были расписаны пасторальными сценками (часто фривольного содержания), а также сценками из жизни итальянских актёров (в духе картин Антуана Ватто).

Расписывать веера было почётно — этим занимался даже такой обласканный властями художник, как Франсуа Буше.

С возникновением моды на китайский фарфор и стиль «шинуазри» (букв. «китайщина») веера стали расписывать сценами из жизни китайских владык и их придворных. Огромной популярностью пользовались очень дорогие импортные веера из Китая.

Искусство флирта при помощи веера достигло такой степени, что придворные дамы могли объясняться с кавалерами при помощи…одного только веера.

Так, если дама касалась открытым веером губ и сердца, она говорила: «Ты мой идеал». Если же прикладывала веер правой рукой к левой щеке, то, увы, она давала понять, что ухаживания бесполезны. В конечном итоге, возник настоящий язык веера, который наряду с языком мушек позволял женщине вести любовную интригу, не прибегая к словам и письмам, могущим её изобличить.

В капиталистической Англии производство вееров было поставлено на промышленную основу. Помимо традиционных художественных сюжетов, английские мастера использовали рекламу товаров или правила игры в вист.

В России веер стал популярен в эпоху петровских реформ.

Век XIX — страусовый «бум»

В XIX столетии «язык веера» утратил своё значение, однако веер по-прежнему считался любимым дамским аксессуаром. Именно в XIX веке веера стали изготавливаться не только из традиционных материалов, но и из страусовых перьев. Это привело к значительному сокращению популяции страусов. На карикатурах второй половины XIX века можно увидеть такой сюжет — модная дама догоняет стаю перепуганных страусов.

В это же время наметилась новая тенденция — веера заказывали к определённым туалетам. Изменились и сюжеты. Пасторальные и галантные сценки уступили место историческим сюжетам, активно используется стилизованный растительный орнамент, часто изображались птицы и животные, а в эпоху ампир входят в моду античные мотивы.

Самыми стильными были, по прежнему, французские веера, однако Германия и Голландия также производили весьма достойную продукцию.

Существовали также веера-программки, которые выдавались дамам при входе в театр. Были даже такие экзотические формы, как веера-меню и веера-пригласительные билеты. И, разумеется, веер по-прежнему является орудием дамского кокетства.

Модерн, ар-деко и нью-лук — повторение пройденного

Мода эпохи Модерн тяготела к экзотике. Это сказывалось и в увлечении Древним Египтом, Японией, мусульманским востоком (особенно после успеха балета «Шехерезада»). На волне этого увлечения вошли в моду опахала в восточном стиле.

Другим направлением было возвращение к эстетике рококо в том виде, как её понимали Константин Сомов и «мирискуссники». Таким образом, возникла кратковременная мода на веера с пасторальными сюжетами и многочисленными рокайлями.

В моду входят неудобные веера из павлиньих перьев.

А вот Art-deco с его строгой роскошью, яркими цветами и стремлением к концептуальности предлагает женщине настоящие веера-концепции.

Веер уже не нужен для флирта и кокетства — женщина XX века всё называет своими именами. Теперь опахало — просто стильная штучка, присущая аристократической «dolce vita».

По-прежнему в моде страусовые перья. Они прекрасно сочетаются с боа и меховыми накидками светских львиц и кинозвёзд.

Сюжеты в XX веке становятся ещё более разнообразными — здесь и международные события (парижские выставки, спуск на воду корабля, и даже строительство моста), карикатуры, лица кинозвёзд.

После окончания Второй мировой войны, как реакция на лишения и аскетизм военного времени возник удивительный стиль New Look, на короткий срок возродивший корсеты, кринолин и, разумеется, веера.

Веер здесь играет вспомогательную и довольно незначительную роль — его используют в качестве «последнего штриха» к светскому наряду и он вполне может быть заменён крохотной сумочкой.

Особой популярностью пользовались вееры с кружевным, полупрозрачным экраном (в эпоху New Look кружево весьма широко использовалось в индустрии моды).

Художники, работавшие в стиле pin-up, также довольно часто обыгрывали тему веера.

В современной нам жизни веер является, скорее, аксессуаром модных дефиле, нежели предметом быта. Кроме того, веера используются в постановках костюмных и исторических пьес, в экранизациях литературных произведений, в концептуальных фотосессиях журналов Vogue и ELLE.

C повышением интереса к китайскому учению фэн-шуй, веер начали использовать и как якобы средство коррекции энергетики помещений. Считается, что правильно расположенные веера могут позитивно повлиять на жизненный тонус живущих в доме.

Веер в боевых искусствах

Веер — красивый, практичный инструмент, который не похож на оружие. Однако столетиями боевой веер является ценным видом оружия в боевых искусствах Японии, Кореи и Китая. Боевой веер, в целом, использовался двумя путями, как сигнальное приспособление (гумбай (яп. 軍配)) и непосредственно в качестве оружия (тэссэн (яп. 鉄扇)), которым можно как наносить удары, так и отражать дротики и даже стрелы. Также в качестве оружия его использовали куноити. Такие веера, как правило, изготавливались из прочных материалов, таких как дерево и железо, и были намного тяжелее светских аналогов.

Виды и конструкции вееров

В целом веера можно разделить на два вида: складные и нет. В японском языке даже существуют термины оги (складной веер) и утива (цельный веер). Каждый из этих видов можно также разделить на подвиды в зависимости от конструкции. Впрочем, если речь идёт о боевом веере, то имеет место иная классификация, по применению веера.

Складные веера

Складной веер, также называемый плие фр. plié, состоит из нескольких палочек, называемых пластины (крайние, утолщённые пластины называют гарды), скреплённых в головке веера специальной заклёпкой — штивом. Гарды и пластины составляют остов веера, то есть его жёсткую часть. Часть веера, на которую наносится рисунок, называется экраном веера. В зависимости от того, как сделан экран веер, различают веера с мягким экраном, то есть с экраном, изготовленным из бумаги или материи, и веера с жёстким экраном, то есть такие веера, где широкие пластины сами и представляют собой экран. Такие веера называют бризе (фр. brisé).

Жёсткие (круглые) веера

Жёсткие или круглые веера, как правило, называют утива, от японского слова, обозначающего такой тип веера. Веер утива, как правило, состоит из твёрдой ручки и множества (40-80) бамбуковых прутьев, покрытых с обеих сторон бумагой, составляющей экран веера, форма которого может, впрочем, и отличаться от круга. Такие веера можно разделить на те, что имеют раму из утолщённых прутьев по периметру экрана, и те, что не имеют таковой.

Огненные веера

Конструкция, называемая веерами, также используется в фаер-шоу. Огненные веера, как правило, используются парами и представляют собой металлические конструкции из спиц, присоединённых к округлой рукоятке в форме веера, с 5-7 фитилями, изготовленными из кевлара и расположенными на концах спиц. Выступление с огненными веерами представляет собой сочетание танца с исполнением околоцирковых трюков, заключающихся во вращении вееров и также жонглировании.

Веер как инструмент нагнетания воздуха в зону горения

• Веер1.1.jpg

  Веер для разжигания огня. 1.

• Веер2.1.jpg

  Веер для разжигания огня. 2.

• Веер3.1.jpg

  Веер для разжигания огня. 3.

Веер является эффективным инструментом нагнетания потока воздуха в зону горения топлива в целях усиления реакции горения. Создаваемый поток воздуха таким веером способен поддерживать горение не только сырых, невысушенных ветвей с зелёной листвой, но и под дождем.

Литература

• А. М. Уманский. Веер // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Мерцалова М. Н. История костюма. — М., 1972.
• Иллюстрированная энциклопедия моды. — М., 1987.
• Мода и стиль. Современная энциклопедия. — М., 2002.
• Mode 1900—1999. — Köln, 2000.
• Чевяков А. «Снаряд для навевания прохлады» // Пинакотека. — М., 1998. — № 6—7.
• [ec-dejavu.ru/v/Veer.html А. Мещеряков. Веер в японской традиции] // Мещеряков А. Н. Книга японских символов. М., 2003, с. 218—223

Ссылки

• [veer.homeoffans.com Русскоязычный сайт о веерах]
• [russian.people.com.cn/31515/4017270.html Материал о китайских веерах]
• [www.mith.ru/cgi-bin/yabb2/YaBB.pl?board=east;action=display;num=1275772974 История и типы японских вееров: от императорских до повседневных, от танцевальных до боевых]
• [subscribe.ru/archive/home.help.eloa/200502/06170429.html Материал о японских веерах]
• [www.nkj.ru/archive/articles/4737/?phrase_id=3375266 Хотел бы веером сим быть] Статья из журнала Наука и жизнь.
• [web.archive.org/web/20090704060415/www.taleon.ru/en/taleonclub_en/ProjectImages/2574/116_123-0.pdf Скипетр на владение миром]
• [community.livejournal.com/costumology/21775.html Материал о веерах Елизаветы I Тюдор]
• [perso.orange.fr/eventail/boulleng.htm Материал о веерах эпохи Людовика XIV]  (англ.)
• [www.lecurieux.com/ Сайт о веерах]  (фр.)
• [www.homeoffans.com/ Сайт об огненных веерах]

Отрывок, характеризующий Веер

Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…