Шинуазри

Шинуазри́, шинуазери́ (от фр. chinoiserie), дословно китайщина — использование мотивов и стилистических приёмов средневекового китайского искусства в европейской живописи, декоративно-прикладном искусстве, костюме, в оформлении садово-парковых ансамблей XVIII века.

Шинуазри является стилевым направлением, получившем своё развитие как ветвь стиля рококо. Шинуазри — один из видов ориентализма, и, в более широком смысле, экзотизма.

Причина появления шинуазри

В конце XVII века аристократическую Европу охватило увлечение китайским фарфором. Золотая и серебряная посуда продолжала считаться признаком роскоши и богатства, однако, она уже не могла конкурировать с тонкими и лёгкими фарфоровыми изделиями. Более того, посуда из фарфора была более гигиенична: не представляло никакого труда отмыть её гладкую поверхность. Китайские декоративные вазы также заняли почётное место в королевских дворцах.

(Европейский фарфор был изобретён в Саксонии в 1708 году, а первая фарфоровая фабрика открылась уже в 1710 году, в Мейсене. Саксонские мастера на тот момент не пытались создать нечто своё, они поначалу лишь копировали «китайский стиль»).

На фоне этого увлечения фарфором, возник интерес к китайской изобразительной традиции. Однако этот интерес был крайне поверхностным, без проникновения в восточную философию, в глубинный смысл древнего искусства. Знания о Китае у европейцев были тогда крайне скудными, поэтому мастерам XVIII века приходилось домысливать и фантазировать, используя собственные представления.

Примерно в это же время в Европе возникает культура чаепития.

Распространение шинуазри

В изобразительном искусстве

«Китайский стиль», или, по-французски, шинуазри, получил своё развитие, как «ветвь» стиля рококо. Художники, работавшие в этом направлении, создавали изящные и несерьёзные пасторальные картины. Персонажами подобных «китайских» сюжетов были императоры, их наложницы, танцоры и воины.

Художники рококо не преследовали цель показать жизнь в её реальном воплощении: их мир был достаточно иллюзорен и имел с действительностью мало общего. Китай на полотнах Франсуа Буше, скорее, похож на Версаль Людовика XV — главного заказчика подобных картин.

Спонсором фарфорового производства во Франции была фаворитка Людовика XV — маркиза де Помпадур. Она же была большой поклонницей шинуазри в живописи: по её заказу Франсуа Буше создал серию картин на «китайскую тему».

В оформлении дворцово-парковых ансамблей

С возникновением интереса к чаепитию, в дворцово-парковых ансамблях стали появляться уникальные сооружения под названием «чайные домики» или китайские павильоны. Едва ли не первым опытом такого рода была выстроенная в XVII веке Китайская деревня при Дроттнингхолмском королевском дворце в окрестностях Стокгольма. Подобные сооружения захотели иметь и другие государи Европы, включая французского короля и саксонского курфюрста (Пильниц). В 1762 году британский архитектор Уильям Чэмберс возвёл ради развлечения публики грациозную 50-метровую Большую пагоду в Королевском ботаническом саду близ Лондона.

Одним из ярчайших образцов «чайного домика» является павильон в Сан-Суси, резиденции Фридриха Великого (архитектор И. Г. Бюринг, скульптор И. П. Бенкерт). Круглый в плане, китайский домик «населён» позолоченными «китайцами». Они встречают посетителя прямо у входа, как бы приглашая выпить с ними чаю. Изваяния выполнены в полный рост, одеты в фантазийную восточную одежду и имеют вполне европейские черты лица. «Китайцы» живут своей «жизнью»: мы застаём их во время трапезы. Внутреннее пространство павильона также изобилует сценами из восточной жизни — живописные композиции украшают стены и потолок. Особенно удивительны «китаянки» — полнотелые и массивные, они больше напоминают придворных дам, нежели стройных китайских танцовщиц.

В России увлечение китайским стилем воплотилось в создании Китайского Дворца в Ораниенбауме. Китайский дворец создавался в 1762—1768 годах под руководством архитектора Антонио Ринальди. В 16 залах из 17 до сих пор остались подлинные паркеты XVIII века. Уникальность дворца состоит в том, что в нём сохранились подлинные интерьеры. Ринальди вообще слыл мастером псевдокитайского стиля. Для размещения гостей императорской резиденции в Царском селе он срисовал с принадлежавшей императрице гравюры и построил целую Китайскую деревню, в состав которой вошли, помимо самих домиков, ряд причудливых мостиков в восточном духе и даже шутливая имитация пагоды. Неподалёку был расположен Китайский театр, в котором давал для русского двора премьеры своих новых опер прославленный композитор Джованни Паизиелло. Театр сгорел во время Великой Отечественной войны и с тех пор не восстанавливался.

В декоративно-прикладном искусстве

Параллельно с произведениями живописи, возникают изящно выполненные шпалеры и ширмы в стиле шинуазри. По композиции и колориту эти произведения декоративно-прикладного искусства полностью повторяют аналогичные картины. Китайские узоры нашли применение и в обойном производстве.

Изобразительные приёмы шинуазри широко использовались при создании вееров и зонтиков от солнца. Пришедшие из Китая, эти аксессуары стали незаменимы в аристократическом и буржуазном быте XVIII столетия.

Фарфоровая посуда, табакерки, вазы также украшались узорами «под Китай». Возникшая в первой половине XVIII века мода на фарфоровые статуэтки, породила особый их тип — «китайская пастушка». Интересны и так называемые «китайские болванчики» — фигурки пожилого китайца, покачивающего головой.

Именно в это время возникает мода на «китайские фонарики».

В костюме

Мода всегда является отражением общих тенденций в искусстве. Увлечение стилистикой шинуазри выразилось, прежде всего, в орнаменте тканей (в особенности, шёлка, также пришедшего из Китая). Это были яркие, сочные узоры, резко отличавшиеся от общих тенденций рококо, как известно, тяготевшего к пастельным тонам.

• [img97.imageshack.us/img97/1784/2vo3.jpg Платье из ткани в стиле шинуазри-1]
• [img524.imageshack.us/img524/9813/1ry1.jpg Платье из ткани в стиле шинуазри-2]

В женском костюме рококо также проявился интерес к далёкой экзотической культуре. В 1730—1760 в моде был рукав «а-ля пагода»: ряды кружев, особым образом спускавшиеся ниже локтя.

В Англии существовала мода на соломенные шляпы, похожие на конусообразный китайский головной убор.

В употребление вошли также неудобные крохотные туфельки — мюли, имитирующие китайскую обувь.

• Thomas Gainsborough - Mary, Countess of Howe - WGA08407.jpg

  Соломенная шляпа в китайском стиле

• A-la pagode001.JPG

  Рукава a-la pagode

• François Boucher 020.jpg

  Дама в туфельках-мюли

В литературе, драматургии, балете

«Китайская тема» была востребована и в других областях искусства. Ярчайшим воплощением стиля шинуазри в драматургии являются пьесы: Карло Гоцци «Турандот» и Вольтера — «Китайский сирота». Сказка Гоцци происходит в несуществующем, фантазийном Китае. Вольтеровский «Сирота» основан на реальном повествовании: основой пьесы послужил переведённый в середине 1730 гг. «Сирота из дома Чжао» Цзи Цзюньсяня.

В начале XVIII века на европейские языки переводится древнейший китайский трактат — «Книга Перемен».

В «галантном», придворном балете также используется китайская тема. Возникают изящные балеты-однодневки «Галантный Китай», «Китайская пастушка», «Мандарин». К китайской действительности они не имеют никакого отношения — это всего лишь экзотическая мишура, дань увлечения Востоком.

Шинуазри в XX веке

В начале XX века возник интерес к эстетике рококо. Особым образом это выразилось в творчестве Константина Сомова. В его «галантном мире» оживают не только дамы и кавалеры ушедшей эпохи, но и стиль шинуазри — китайские фонарики, ширмы, яркие ткани.

• [www.italiancourses.it/turandot.jpg Афиша к спектаклю «Турандот»]

В эпоху ар-деко шинуазри вновь пользовался спросом. Особенно это заметно в декоративно-прикладном искусстве 1920—1930 годов: в форме пепельниц, ламповых плафонов, чернильниц, а также в оформлении фарфоровой посуды. Лидером фарфоровой индустрии, использовавшем эстетику шинуазри в 1920—1930 годы была венгерская фирма Herend.

• [www.apodarok.ru/info/sel/?138 Шинуазри в фарфоре Herend]

В тоталитарной сценографии с её избыточной декоративностью часто эксплуатировались наработки мастеров рококо. В немецком фильме «Девушка моей мечты» (1944) были использованы стилистические приёмы шинуазри XVIII столетия.

В настоящее время, на волне общеевропейского увлечения китайскими философскими учениями, боевыми искусствами и традициями фэн-шуй вновь возникает интерес к шинуазри.

• Kolombine.jpg

  Китайские фонарики, как символ Галантного Века

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Плакат, рекламирующий отдых на курорте Виши. 1920 гг.

См. также

• Японизм
• Египтомания
• Тюркери

Литература

• Иконников А. Детское Село: Китайский театр и китайщина. — М.-Л., 1931.
• Мерцалова М. Н. История костюма. — М., 1972.
• Иллюстрированная энциклопедия моды. — М., 1987.
• Мода и стиль. Современная энциклопедия. — М., 2002.
• Софья Чапкина Руга: Стиль Шинуазри в России. — М., 2010.

Отрывок, характеризующий Шинуазри

– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.