Война гуарани

Война гуарани (исп. Guerra Guaranítica) 1754—1756 годов, также известная как война семи редукций, происходила между племенами гуарани и семью иезуитскими редукциями с одной стороны и объединёнными испано-португальскими войсками с другой. Стала результатом Мадридского договора, по которому определялась граница между испанскими и португальскими колониальными территориями в Южной Америке.

Причины

Граница между двумя странами Мадридским договором 1750-го года была определена по реке Уругвай, причём Португалия получила земли на восточном берегу реки. Семь иезуитских редукций на восточном берегу Уругвая, известные как Misiones Orientales (Восточные миссии) (Сан-Мигел, Санто-Анжело, Сан-Лоренцо-Мартир, Сан-Николас, Сан-Хуан-Баутиста, Сан-Луис-Гонзага и Сан-Франциско-де-Боржа), с населением в 29 тысяч человек, должны были быть перемещены на испанский (западный) берег реки в течение одного года.

Опасаясь как сопротивления гуарани, так и противодействия иезуитского ордена, который мог использовать выведение своих владений из-под власти испанской короны для создания на их основе независимого государства, короли Испании и Португалии подписали дополнительную секретную конвенцию, в которой обязались в случае сопротивления выселить «индейцев и жителей этого района» силой.

Ход войны

После нескольких продлений первоначального годичного срока, когда иезуиты саботировали прямые распоряжения испанских властей, угрожали восстанием индейцев, и пытались отменить решение властей, направляя на подкуп чиновников значительные суммы, в 1754 году иезуиты отказались от управления миссиями. Однако оставшиеся в четырёх миссиях 9 тысяч гуарани под предводительством коррехидорa редукции Сан-Мигел Сепе Тиаражу отказались подчиниться приказу о переселении. Иезуиты парагвайской провинции ордена были обвинены в подстрекательстве к восстанию; эти события подкрепили выдвигавшиеся раньше обвинения во враждебном отношении иезуитов к испанской короне, и послужили одной из предпосылок уничтожения ордена иезуитов.

К маю 1754 года губернатор Буэнос-Айреса возглавил отряд в 2 тысячи солдат, направленный на подавление восстания. Провинциал иезуитов Парагвая Хосе де Барреда и присланный из Испании с особыми полномочиями иезуит Лопе Луис Альтамирано отправили братьям в редукции послания с призывом подчиниться властям под угрозой отлучения и других наказаний; одновременно они же отправили тайное послание с призывом не принимать всерьез свои угрозы и держаться стойко, поскольку «помощь не за горами». После нескольких стычек с индейцами, возглавляемыми прибывшим из редукции Консепсьон коррехидором Николасом Нингиру, губернатор Буэнос-Айреса отступил. Поражение испанских войск вызвало увеличение враждебности к иезуитам и в Испании и в Португалии.

В феврале 1756 года объединённая армия из 3 000 испанских и португальских солдат атаковала поселения. 7 февраля в стычке погиб предводитель индейцев Хосе Тиаражу по прозвищу Сепё, и в битве 10 февраля оставшиеся без командующего индейцы были разгромлены. В результате погибли 1 311 воинов гуарани, в то время как у колониальных войск было только четверо убитых и 30 раненых.

После сражения объединённая испано-португальская армия оккупировала семь миссий, иезуиты пошли на сотрудничество в деле эвакуации миссий, а проведенное расследование подтвердило, что иезуиты вдохновляли индейцев на сопротивление. Земли миссий было решено передать в индивидуальное пользование индейцев.

Последствия

В 1759 году Португалия полностью запретила иезуитский орден в своих колониях и в метрополии; это стало первым шагом к полному упразднению общества Иисуса.

Спустя ещё два года Испания и Португалия аннулировали так и не выполненный договор 1750 года и подписали договор в Эль-Пардо, по которому Испания сохранила за собой земли семи миссий и прилегающие территории; часть индейцев вернулась в редукции. В том же году начались военные действия между Испанией и Португалией, и при захвате испанскими войсками Колония-дель-Сакраменто им помогал отряд гуарани в 1800 человек, под руководством иезуитов Хосе Кардьела и Сегисмундо Аспергера.

В культуре

В 1986 году был снят художественный фильм «Миссия» по мотивам этих событий. Картина завоевала «Золотую пальмовую ветвь» Каннского кинофестиваля (1986), премию «Оскар» (1987), «Золотой глобус» (1987) и множество других наград.

Ссылки

• [www.datamex.com.py/guarani/en/marandeko/brief_history.html#el_guarani_en_la_independencia История гуарани]  (англ.)
• [www.terragaucha.com.br/tratado_de_madri_eng.htm Мадридский договор 1750 года]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Война гуарани

– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.