Аргентинский экономический кризис

Аргентинский экономический кризис — кризис, произошедший в экономике Аргентины в конце 1990-х — начале 2000-х годов. С точки зрения макроэкономики, кризисный период начался с уменьшения реального ВВП в 1999 году и закончился в 2002 году с возвратом роста ВВП, однако причины коллапса аргентинской экономики и их влияние на население видно и сейчас. Иногда кризис датируется только 2001-2002 годами.

Кульминацией кризиса стали беспорядки декабря 2001 года, в ходе которых страну захлестнула волна мародерств. Тогда же Аргентина объявила о крупнейшем в истории дефолте (80 миллиардов долларов).

Причины

Одной из причин кризиса называют монетаристские реформы Доминго Кавальо, в ходе которых была приватизирована госсобственность и введена привязка национальной валюты к доллару США. Кроме того, для иностранных инвесторов в Аргентине создавались особые условия — они полностью освобождались от налогов на 5-25 лет, в результате чего, по некоторым оценкам, многомиллиардные иностранные инвестиции сопровождались потерей по крайней мере 280 миллиардов долларов прибыли за десятилетие.

Жёсткая привязка к дорогой валюте (доллару) сделала аргентинские товары неконкурентоспособными, что в дальнейшем отрицательно сказалось на развитии промышленности. Кроме того, из-за жёсткой привязки Центробанк Аргентины лишил себя возможности реального влияния на ситуацию. После того, как в 1999 году Бразилия провела девальвацию, её экономика стала более привлекательной для инвесторов, чем аргентинская. Это привело к оттоку капиталов.

В 1990-х Аргентина начала погашать свои прежние долги за счёт новых долгов по более высоким процентам. Одновременно кредиты брались для покрытия бюджетного дефицита. За годы президентств Карлоса Менема и Фернандо де ла Руа государственный долг вырос до 132 миллиардов долларов, что в дальнейшем привело к значительным затратам по его обслуживанию. Незадолго до дефолта, однако, МВФ отказался предоставлять Аргентине новые кредиты. В связи с этим МВФ и США обвиняют в непоследовательности по отношению к Аргентине, поскольку МВФ долгое время настаивал на проведении жёсткой бюджетной политики и выдавал Аргентине крупные кредиты для покрытия дефицита, но в конце 2001 года изменил свою позицию.

Аргентина, которая с 1991 года поддерживала фиксированный курс своего песо, ликвидировала гиперинфляцию и обеспечила значительный приток иностранных инвестиций, являлась тогда любимицей фонда и летом того [2001] года получила дополнительный кредит в $8 млрд. Однако сразу после этого МВФ понял, что Аргентине не помогут никакие дополнительные кредиты. <...> Аргентина немедленно перестала быть любимицей МВФ, и в декабре 2001 года фонд отказался предоставлять ей очередную порцию вышеупомянутого кредита

Называются и другие причины, способствовавшие более тяжёлым последствиям кризиса:

• Несовершенство налоговой системы, которая позволяла уклоняться от уплаты налогов (уклонение от уплаты НДС составляло до 40%).
• Масштабная коррупция.
• Задолженность регионов центральному правительству.
• Высокие ежегодные текущие долговые платежи — 5 миллиардов долларов в год.
• Мировая рецессия и кризисы в экономиках развивающихся стран (Юго-Восточной Азии и России), которые привели к сокращению ВВП и оттоку капиталов из Аргентины.
• Непредвиденное увеличение текущих социальных выплат при том, что проводилась политика их сокращения в долгосрочной перспективе.

Хроника событий

• 24 октября 1999. Фернандо де ла Руа победил на президентских выборах; перед выборами он обещал не менять неолиберальную экономическую модель, созданную при президенте Карлосе Менеме. При этом в стране уже тогда фиксировался высокий уровень безработицы и огромная разница в доходах между бедными и богатыми.
• 12 июля 2001. Кредитные агентства понизили кредитный рейтинг Аргентины, что привело к осложнению ситуации на финансовых рынках.
• 2 августа 2001. Конгресс урезал зарплаты госслужащим и пенсии на 13% в рамках программы жёсткой экономии.
• 3 ноября 2001. Фернандо де ла Руа объявил о планах реструктуризации 95 миллиардов долларов государственного долга.
• 2 декабря 2001. Правительство объявило об обмене государственных облигаций на новые, имеющие более низкие процентные обязательства и более длительный срок погашения.
• 2/3 декабря 2001. Введены жёсткие ограничения на снятие наличных денег с банковских счетов — $250 в неделю.
• 4 декабря 2001. Кредитно-рейтинговое агентство Fitch присвоило Аргентине самый низкий, дефолтный кредитный рейтинг DDD.
• 6 декабря 2001. МВФ заблокировал выделение Аргентине очередного транша кредита в 1,3 миллиарда долларов.
• 7 декабря 2001. Правительство обратилось к средствам частных пенсионных фондов на условиях, которые были расценены как конфискация.
• 12 декабря 2001. Из-за выплат по кредитам остались невыплаченными 1,4 миллиона пенсий.
• 19 декабря 2001. По всей стране проходят массовые беспорядки из-за тяжёлого экономического положения; правительство заявляет о намерении провести девятую по счёту комплексную программу экономии.
• 20 декабря 2001:
  • В беспорядках и столкновениях с полицией погибло 20 человек.
  • Введено чрезвычайное положение.
  • Министр экономики Доминго Кавальо подал в отставку.
• 21 декабря 2001:
  • Президент Фернандо де ла Руа ушёл в отставку.
  • Приостановлены все бюджетные валютные операции.
• 23/24 декабря 2001. И. о. президента Адольфо Родригес Саа объявил о крупнейшем в истории дефолте — 80 млрд из 132 млрд долларов государственного долга (дефолт не распространялся на аргентинские долги МВФ, Всемирному банку, Межамериканскому банку развития, а также на гарантированные государством займы).
• 14 ноября 2002. Аргентина не смогла погасить очередной кредит, что создало угрозу нового дефолта.

Последствия

В краткосрочной перспективе в Аргентине резко упал уровень ВВП, значительно снизилась покупательная способность населения, значительно увеличился уровень бедности. По данным Всемирного банка, количество населения за чертой бедности в Аргентине выросло с 28,9 % в 2000 году до 35,4 % в 2001 году и достигло пика в 2002 году (54,3 %), после чего начало снижаться и достигло 9,9 % в 2010 году. В 2001 году соотношение внешнего государственного долга к ВВП составляло 56,9 % от ВВП, но из-за дефолта и падения ВВП к 2002 году этот показатель вырос до 153,2 %, после чего начал снижаться на 20-40 % в год. С 2001 года в Аргентине снижалась безработица (18,3 % в 2001 году, 17,9 % в 2002 году, 16,1 % в 2003 году; в 2009 году — 8,6 %).

Для некоторого уменьшения эффекта последствий кризиса для населения правительство Аргентины ввело дифференцированный подход в возмещении вкладов, в результате чего банки понесли убытки в 6-10 миллиардов долларов. Правительство также отказалось от обязательств в ряде инфраструктурных проектов и при этом запретило повышать тарифы на коммунальные услуги. Контроль над ценами стал одним из важнейших пунктов антикризисной программы.

Второй дефолт

По данным некоторых СМИ в июле 2014 года Аргентинская Республика второй раз с начала XXI века оказалась в состоянии технического дефолта. Причиной стало истечение поздним вечером 30 июля 2014 года срока погашения долговых обязательств перед частью кредиторов, в том числе фондами NML Capital Limited и Aurelius Capital Management. Сумма невыплаты по долгам составила 1,3 миллиарда долларов. Рейтинговое агентство Fitch в связи с этим событием понизило суверенный рейтинг Аргентины до «выборочный дефолт».

Однако президент Кристина Киршнер опровергла объявление дефолта, а министр экономики страны Аксель Кисильоф заявил, что против Аргентины развязана медийная "кампания, призванная посеять сомнения, панику и страх, которые вызывает слово «дефолт»".

Кооперативы

Во время обвала экономики крупные бизнесмены и иностранные инвесторы выводили свои капиталы за рубеж. В результате многие компании малого и среднего бизнеса были закрыты из-за недостатка средств, уровень безработицы увеличивался. Рабочие этих предприятий лишились какого-либо дохода и решили вновь запустить средства производства самостоятельно, как самоуправляющиеся кооперативы.

Рабочими кооперативами стали керамический завод Zanon (известный как FaSinPat, сокр. от "Fabrica sin patrones", "Фабрика без хозяев»), четырехзвездочный отель Бауэн, швейная фабрика Brukman, печатный станок Chilavert и многие другие. В некоторых случаях бывшие владельцы вызывали полицию, чтобы прогнать рабочих, но зачастую рабочим удавалось защитить оккупированные рабочие места от государства, полиции и боссов.

Опрос, проведенный газетой Буэнос-Айреса, обнаружил, что около 1/3 населения принимало участие в народных собраниях (ассамблеях). Они обычно проводились на уличных перекрестках и в общественных местах. На собраниях обсуждались возможности взаимопомощи в случаях выселения из квартир, проблем со здоровьем, а также коллективная покупка еды и программы распределения продуктов питания. Некоторые ассамблеи впоследствии создали новые структуры здравоохранения и образования. Локальные собрания раз в неделю объединялись в большую ассамблею для обсуждения общих проблем. В 2004 году вышел документальный фильм об этих событиях.

Некоторые предприятия были куплены законно, за номинальную стоимость, в то время как другие остаются оккупированными и не являются субъектами права.

См. также

• Марш пустых кастрюль

Ссылки

• Кортес-Конде Р. [www.hist.msu.ru/Labs/Ecohist/OB10/SEM/CortesConde.html Экономический кризис в Аргентине: причины и последствия] // Экономическая история. Обозрение / Под ред. Л.И.Бородкина. Вып. 10. М., 2005. С. 180-182.
• Тарасов А. Н. [scepsis.ru/library/id_738.html Аргентина – еще одна жертва МВФ]
• Трофимов Г. [www.finansy.ru/publ/pinter/022.htm Аргентинский крах - повторение пройденного?]

Отрывок, характеризующий Аргентинский экономический кризис

– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.