Восточно-Туркестанская Исламская республика

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Восточно-Туркестанская республика
شەرقىي تۈركىستان جۇمۇھۇرىيىتى Восточно-Туркестанская Исламская республика или Республика Уйгуристан
← 1933 — 1934 →
Флаг
Столица	Кашгар
Язык(и)	Уйгурский язык
Религия	Ислам
Президент
- 1933-1934	Ходжа Нияз
Валюта	Медные (пул), серебряные (таньга), золотые (тилла) монеты отчеканенные в Кашгаре в 1933 году под именем Уйгуристанской Джумхурии
Преемственность
← Китайская республика Китайская республика →

К:Появились в 1933 годуК:Исчезли в 1934 году

Первая Восточно-Туркестанская республика (ВТР), или Тюркская Исламская республика Восточный Туркестан (ТИРВТ), или Республика Уйгурстан — кратковременное государственное образование, основанное 12 ноября 1933 года в Восточном Туркестане в период Гражданской Войны в Китае. Хотя ведущую роль в образовании государства играли национальные и исламские устремления уйгуров, население государства было многонациональным, и имелось немало казахских, киргизских и других тюркских представителей как в правительстве, так и среди населения.

С момента упразднения китайскими властями автономных Комульского и Турфанского княжеств в Восточном Туркестане началось уйгурское восстание во главе Ходжа-Нияз хаджи; сначала восстание охватило район Комула, затем перекинулось на Турфан, где восставших возглавил Махмут Мухити. Практически параллельно восстание началось в Хотане во главе Мухаммад Имин Богра и Сабитом Домулла. С взятием восставшими города Кашгара, 12 ноября 1933 года была провозглашена Тюркская Исламская Республика Восточный Туркестан, со столицей в городе Кашгар. Президентом Республики был выбран Хаджи Нияз хаджи, премьер-министром Сабит Домулла, министром обороны Махмут Мухити.

С взятием Кашгара в 1934 году хуэйскими полевыми командирами (союзниками нанкинского китайского правительства) при помощи советских и китайских войск ТИРВТ была упразднена, но фактически она продолжила своё существование до 1937 года, когда совместно советскими и китайскими войсками была уничтожена 6-я уйгурская дивизия, контролировавшая Кашгар и его окрестности после 1934 года.

Независимое существование первой уйгурской республики было ярким примером для создания Второй Восточной Туркестанской республики десятилетием позже и для моральной поддержки современных уйгуров в их планах создания независимого Восточного Туркестана.

Провозглашение независимости

Среди сторонников независимости Уйгурии в начале XX века весьма влиятельным было движение джадидизма, которое основывалось на идеях пантюркизма. Первая главная школа была расположена вне Кашгара и, в отличие от традиционного обучения в медресе, обучение базировалось на изучении науки, математики, истории и различных языков.

Джадидизм подчёркивал возможность образования для личного и национального развития и возможность изменения статуса Синьцзяна.

Провозглашение СССР и социалистических центральноазиатских республик также повлияло на увеличение популярности сепаратистских настроений и распространение коммунистических идей. Хотя местная Коммунистическая организация была основана в 1921 году, Восточный Туркестан был также убежищем беженцев из СССР, которые сформировали тюркское националистическое движение.

Ситуация в Синьцзяне ухудшилась с убийством Ян Цзэнсиня в 1928 году и захватом власти его заместителем Цзинь Шужэнем, который объявил себя губернатором. Деспотический, коррумпированный и неэффективный с точки зрения управления развитием области, Джин в дальнейшем противодействовал народу, начав китаизацию, увеличивая налоги, запрещая участие в хадже и назначая ханьцев на должности в аппарате вместо местных лидеров.

Восстание

Ситуация подошла к кризису в 1930 году, когда хан префектуры Гаме на востоке Синьцзяна, Шах Мехсут, умер. Согласно законам династии Цин власть перешла к его потомству. Территория Гаме была важна стратегическим расположением на главной дороге к Восточному Китаю и большим количеством неосвоенных сельхозугодий. Всё это и желание правительства прибрать власть к рукам и отменить феодальное право наследования подтолкнула Цзинь Шужэня отменить ханство и ввести прямое правление.

Цзинь Шужэнь удвоил сельхозналог на местных уйгуров, конфисковал их поля, отдавая их ханьцам, беженцам с Ганьсу, и субсидировал их, тогда как уйгуров переселял на плохие земли на окраине пустыни. Новый гарнизон, прибывший в Гаме, только увеличил противодействие местного населения, и в 1931 году в области появились отряды сопротивления. Последней каплей стал февраль 1931 года, когда этнический китайский офицер попытался жениться на уйгурке. Уйгуры утверждали, что девушка была изнасилована, а исламские законы запрещают мусульманским девочкам вступать в брак с немусульманами, поэтому это показывало, что уйгуры были поруганы.

Восстание началось 20 февраля 1931 года резнёй Чинга и его 33 солдат на свадьбе, 120 ханьцев-беженцев из Ганьсу также были убиты. Восстание не ограничилось только уйгурами, в нём приняли участие казахи, киргизы, китайцы хань и хуэйцзу — все, кто хотел отмены власти Джина.

Гоминьдан и Советский Союз осложнили ситуацию, посылая войска Джину и его командующему Шэн Шицаю, на его стороне также были белые эмигранты из СССР, обитавшие в долине реки Или.

Главный бой произошёл у Урумчи, где были сконцентрированы военные отряды уйгуров и хуэйцзу, которые были окружены отрядами Шэн Шицая, белогвардейцев и маньчжурских солдат, которые отступили во время оккупации Японией северо-восточного Китая.

В апреле 1933 года Джин был утверждён в должности этой коалицией. Шэн, получив военную поддержку Советского Союза, предложил одному из военных руководителем уйгуров, Ходже Ниязу (бывшему советнику Шаха Мехсута), власть в одном из районов юга Уйгурии в обмен на военную поддержку против отрядов хуэйцзу во главе с Ма Чжунъином. Тем самым он расколол повстанцев.

Другая часть войск хуэйцзу вместе с уйгурами (во главе с беком Тимуром) ударили на юге Уйгурии по городу Куча и подошли в марте к Кашгару. Окружающие войска и здесь учинили раскол: командующий хуэйцзу Ма Чжаньцан вошёл в сговор с местными властями, а хуэйцзу во главе с Ма Шаоу атаковали уйгуров и убили бека Тимура.

Основание первой Восточно-Туркестанской республики

В это время на юге Таримского бассейна в городе Хотан три брата из богатой семьи Бухра, которые получили образование по джадидизму, начали восстание рабочих на золотых приисках возле города Керия, а также в долинах Юрункаш и Каракаш. Они объявили себя эмирами, провозгласили Хотанский эмират и независимость от Китая 16 марта 1933 года.

Местная провинциальная власть и её военные отряды были уничтожены горняками. Местное китайское население не было уничтожено только потому, что приняло ислам. Хотанский эмират послал одного из братьев Шахмансура Амин Бухра в Кашгар с целью установлены власти и учреждения кашгарского филиала Хотанского правительства, что и было сделано в июле 1933 года. До конца года филиал был преобразован в многоэтническую, квазинационалистическую Восточно-Туркестанскую Ассоциацию Независимости, которая базировалась на принципах национализма и джадидизма.

В сентябре 1933 года Сабит Дамолла объявил об образовании Восточно-Туркестанской республики во главе с Ходжой Ниязом — несмотря на то, что Ниязи был в то время на севере Уйгурии и фактически в коалиции с Шэн Шицаем.

12 ноября 1933 года была объявлена Тюркская Исламская республика Восточного Туркестана (ТИРСТ), или Республика Уйгуристан, оба названия использовались в одно и то же время и оба были объявлены одновременно.

Данное государственное образование было независимо от Хотанского эмирата. ТИРСТ распространяла свою власть на территории от Аксу на севере Таримского бассейна до Хотана на юге. Фактически правительство в Кашгаре имело большие проблемы: отсутствие ресурсов, гиперинфляция, а также враги в лице хуэйцзу во главе с Ма Чжаньцаном. Хотя была объявлена многонациональная республика, что нашло отражение в названии «Восточный Туркестан», которое было использовано в названии в конституции, и первые монеты чеканились с надписью «Республика Уйгурстан» (Uyghurstan Jumhuriyiti), в некоторых источниках встречается название Тюркская Исламская республика Восточного Туркестана, что подчёркивает значение ислама в государстве. Влияние ислама в республике под вопросом — хотя конституция подтверждает шариат, джадидизм подразумевает акцент на образование и экономические реформы.

Усилия ТИРСТ получить международное признание были напрасны. Посланники были отправлены в СССР, Афганистан, Иран, Турцию и Британскую Индию. Советский Союз отказался иметь дело с исламистами. В Афганистане кашгарские посланцы имели встречу с королём Афганистана Захир-Шахом и премьер-министром Сардаром Мохаммадом Хашим Ханом, прося помощи в поставках оружия. Но оба решили не вмешиваться в дела Китая. Так же отреагировали все другие государства, не желая иметь дело с сепаратистами. Никто не хотел противодействовать Китаю и СССР в их политике и вмешиваться в войну в Синьцзяне, в которой уже погибло около 100 000 человек. Таким образом, новосозданная республика была в окружении врагов (хуэйцзу, СССР, Китай) и имела мало шансов, чтобы выжить.

Отношения со странами Оси

ТИРСТ имела некоторые связи с странами Оси, потому что державы Оси имели интерес в 1930-37 годах в эксплуатировании панисламских настроений. ТИРСТ благодаря немецкому представителю в Кабуле имела некоторые дипломатические связи с миром. Но ТИРСТ не удалось получить признание Германии — вместо этого нацистская Германия поддержала Гоминьдан .

Падение республики

На севере Шэн Шицай получил помощь в виде двух советских бригад, Алтайской и Тарбагатайской, замаскированных под белых алтайских российских казаков во главе с красным генералом Волошиным. Японская аннексия Маньчжурии и возможная японская поддержка хуэйцзу Ма Чжунъина была одной из причин беспокойства СССР. Другая причина беспокойства Сталина была в том, что восстание в Синьцзяне могло распространиться на советскую Центральную Азию, а также возможность предоставления убежища басмачам. Торговые связи между Синьцзяном и СССР также были причиной поддержки Шэна в дальнейшем.

Советские бригады при поддержке авиации нанесли поражение Ма Чжунъину у Урумчи и заставили его отступить на юг. 16 февраля 1934 года осада Урумчи была снята.

Ходжа Нияз в это время прибыл Кашгар для принятия президентства ТИРСТ и отказывался от сотрудничества с Шэном. Но времени уже не осталось. Хуэйцзу вместе с Ма Чжаньцаном, наступая с севера, при поддержке Гоминьдана атаковали ТИРСТ, вынудив правительство на бегство 6 февраля 1934 года. Хуэйцзу уничтожили многих защитников республики, и большая очередь измен закончила историю ТИРСТ.

Махмут Мухити с остатками войска отступил к Яркенду и Хотану, в это же время Ходжа Нияз отходил через Артуш к советско-китайской границе. В СССР Ходжа Нияз нашел приют. Советское правительство предложило ему военную помощь и большие перспективы в случае согласия ликвидации ТИРСТ. После подписания документов по ликвидации ТИРСТ и роспуска военных отрядов Ходжа Нияз вернулся в Восточный Туркестан, где ему дали власть на юге Синьцзяна. Другие беглецы нашли убежище в Индии и Афганистане.

Галерея

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  правительство

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Хотанский солдат

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Комульский офицер

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Хотанские партизаны

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Ходжа Нияз, президент

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Тимур-бег, с братьями , кучарцы, 1933г.

• 

  Сабит Дамулла, премьер-министр

См. также

• История Восточного Туркестана
• Национальные движения уйгур
• Восточно-Туркестанская Революционная республика

Отрывок, характеризующий Восточно-Туркестанская Исламская республика

В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.
– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?
– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d'empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.


Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…