Гай Сервилий Аксилла
| Гай Сервилий Аксилла | |
Гай Сервилий Аксилла (лат. Gaius Servilius Axilla; V век до н. э.) — древнеримский политический деятель из патрицианского рода Сервилиев, военный трибун с консульской властью 419, 418 и 417 годов до н. э.
Гай Сервилий был сыном Квинта Сервилия Приска, взявшего Фидены. Три года подряд он занимал должность военного трибуна. В 419 и 417 годах у него было трое коллег, в 418 — двое. Первый трибунат был мирным[1]. В 418 году началась война с Лабики; сенат постановил, что на войну отправятся два трибуна из трёх, и это стало причиной для ссоры трибунов, каждый из которых хотел воевать. Ссоре положил конец Квинт Сервилий Приск, отеческой властью приказавший своему сыну уступить командование коллегам[2].
Оставаясь в Риме, Гай Сервилий по совету отца собрал ещё одно войско. Поэтому для Рима стало не столь серьёзным ударом поражение других трибунов — Луция Сергия Фидената и Марка Папирия Мугиллана. Узнав о разгроме, сенат назначил диктатором Квинта Сервилия Приска, а Гай Сервилий стал начальником конницы при отце (согласно другой версии, это был Гай Сервилий Структ Агала[3]). Лабики вскоре были взяты[4].
Третий трибунат Гая Сервилия снова был мирным[5].
Напишите отзыв о статье "Гай Сервилий Аксилла"
Примечания
| ||||||
Отрывок, характеризующий Гай Сервилий Аксилла
– Это сам хозяин, – послышались голоса.– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.
От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
