Гармская область

Гармская область
вилояти Ғарм

Страна	СССР
Статус	область
Входила в	Таджикскую ССР
Административный центр	Гарм (1939—1949); Шульмак (1949—1950); Новабад (1950—1955)
Дата образования	1939—1955
Официальный язык	таджикский, русский
Население (1939)	182 845 чел.
Плотность	9,3 чел./км²
Национальный состав	таджики, киргизы
Площадь	19 600 км²
Высота над уровнем моря  • Наивысшая точка	7495 м
Код автом. номеров	СБ

Га́рмская область (тадж. вилояти Ғарм) — административная единица в составе Таджикской ССР, существовавшая в 1939—1955 годах. Центром области первоначально был посёлок городского типа Гарм, а с 1949 года — кишлак Шульмак, преобразованный в 1950 году в город Новабад.

Гармская область была одной из первых четырёх областей Таджикской республики (вместе с Ленинабадской, Сталинабадской и Кулябской). Образована Указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 октября 1939 года на базе Гармского округа.

На момент возникновения область граничила с Кулябской, Ленинабадской и Сталинабадской областями Таджикской ССР на западе, Горно-Бадахшанской АО на востоке, Ошской областью Киргизской ССР на севере и Афганистаном на юге.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 августа 1955 года область была упразднена, а входившие в её состав районы были переданы в прямое подчинение Таджикской ССР.

Природа

Гармская область располагалась в центральной части Таджикской ССР. Природные условия области характеризовались высокогорным рельефом, широкими речными долинами, континентальным климатом вертикальной зональности и связанными с этим почвами и растительностью. Площадь области по данным 1941 года составляла 19,6 тыс. км².

Рельеф и полезные ископаемые

Гармская область располагалась в пределах горной системы Памиро-Алая. На востоке естественной границей области были восточная часть Дарвазского хребта с высотами до 6083 м и хребет Академии Наук с высшей точкой СССР — пиком Сталина (7495 м). По северной границе области проходили западная часть Заалайского хребта, западная часть Алайского хребта (высоты до 5800 м) и восточная часть Зеравшанского хребта (высоты до 5300 м).

С запада на восток всю территорию области пересекали параллельные друг другу Хребет Петра I (высоты до 6800 м) и восточная часть Дарвазского хребта. Зеравшанский, Алайский и Заалайский хребты были отделены от хребта Петра I широкой долиной реки Сурхоб, а Дарвазский хребет отделялся от хребта Петра I более узкой долиной реки Обихингоу. Восток области, в районе стыка хребтов Петра I и Академии Наук, характеризовался крупнейшей в СССР площадью горного оледенения (ледник Гармо и др.). К югу от Дарвазского хребта располагалась узкая, но глубокая долина реки Пяндж, по которой проходила граница СССР и Афганистана. Наиболее низменной частью областью был Оби-Гармский район.

Запад области занимали отроги Каратегинского, Вахшского, Гиссарского хребтов, а также хребта Хозретиши.

В целом абсолютные высоты на территории Гармской области уменьшались с востока на запад. Территория области относилась к районам высокой сейсмической активности. Так 20 апреля 1941 года в районе Гарма произошло сильное землетрясение, затронувшее Гармский, Джиргатальский и Калаи-Лябиобский районы. В результате было разрушено более 60 населённых пунктов. Погибло около 700 человек, ещё 230 были ранены; погибло 2600 голов скота. Однако наиболее мощным и разрушительным в области стало Хаитское землетрясение 10 июля 1949 года, в результате которого районный центр Хаит был накрыт оползнем, а всего погибло 7,2 тыс. человек.

По состоянию на середину 1950-х годов недра Гармской области были исследованы не в полной мере. Были выявлены месторождения бурого угля (крупнейшее — Назар-Айлокское), цветных металлов, асбеста и поваренной соли.

Климат

Климат Гармской области характеризовался ярко выраженной высотной зональностью. При этом отмечалась большая континентальность климата в восточной части области и меньшая в западной. В долинах лето было жарким и сухим, средняя температура июля была около +24°С. Зима в долинах была мягкой, однако и там регулярно выпадал снег, а средняя температура января была отрицательной.

Одним из самых климатически благоприятных районов считалась западная часть долины Сурхоба. Безморозный период там имел продолжительность более 200 дней, а сумма температур вегетационного периода достигала 3800°. Однако ещё более тёплой была узкая долина Пянджа.

Осадков в долинах на западе области выпадало около 650 мм в год, причём их пик приходился на весну; восток области был более сухим. В горах зоной максимального увлажнения был пояс высот от 1500 до 3000 м — там выпадало до 1000 мм осадков в год. Характерной особенностью движения воздушных масс для южной части области был ветер-афганец, приносивший жаркий южный воздух.

Гидрография

Крупнейшие реки области текли преимущественно с востока на запад, а их притоки с юга на север и с севера на юг. Важнейшая река области, Сурхоб, начиналась в горах Памира и пересекала всю область с востока на запад. Ниже Новабада она сливалась с рекой Обихингоу, в результате чего образовывалась река Вахш. По югу области протекала ещё одна крупная река — Пяндж. Реки характеризовались быстрым течением, снеговым и ледниковым питанием и летним паводком.

Из-за быстрого течения и больших перепадов высоты реки были несудоходными, но имели значительный гидроэнергетический потенциал. Все реки области относились к бассейну Амударьи.

Почвы

Высокогорный рельеф оказал доминирующее влияние на географическое распространение почв и растительности в области. В наиболее низменных районах (высоты 700—1000 м) преобладали тёмные серозёмы. При этом в старых земледельческих районах сформировались культурные поливные почвы. Далее, до высоты в 1500 м, шли почвы коричневого типа. На Каратегинском хребте на высоте 2300—2500 м их сменяли бурые горнолуговостепные почвы. На высотах около 3000 м преобладали горнолуговые почвы.

Флора и фауна

В долинах рек и на нижних склонах гор были распространены эфемерово-полынные полупустыни и ксерофитные кустарники. При этом на северных склонах имелись пырейные степи с вкраплениями зарослей кустарника экзохорды и шиповника. Исключением являлась долина Пянджа, где встречались дикие инжир, виноград, хурма и гранат. На более влажных и прохладных высотах от 1800 до 2800 м преобладала древесно-кустарниковая растительность. Помимо уже упомянутых экзохорды и шиповника тут произрастали туркестанский клён, грецкий орех, яблони, алыча, а на южных склонах также миндаль. Каменистые склоны были покрыты зарослями арчи. На больших высотах были распространены субальпийские луга и степи.

Среди пресмыкающихся Гармской области наиболее характерными были гюрза, водяной уж, полозы и различные ящерицы. Среди птиц преобладали грифы и улары в высокогорьях и голуби и каменные куропатки в долинах. В заселённой человеком местности встречались чернолобый сорокопут и иволга. Млекопитающие были представлены большим количеством грызунов (сурки, мыши, полёвки), дикобразами, горными козлами, среднеазиатскими лисами и медведями.

Административное деление

Согласно указу Президиума Верховного Совета СССР от 27 октября 1939 года в состав области были включены районы: Гармский, Джиргатальский, Калаи-Лаби-Обский, Калаи-Хумбский, Комсомолабадский, Оби-Гармский, Сангворский, Тавиль-Даринский, Хаитский и Шульмакский.

По состоянию на 1 января 1941 года АТД Гармской области выглядело так:

Район	Центр	Площадь, км²	Число кишлачных советов
Гармский	пгт Гарм	0,7	9
Джиргатальский	к. Джиргаталь	3,7	7
Калаи-Лябиобский	к. Калаи-Лябиоб	0,6	7
Калаи-Хумбский	к. Калаи-Хумб	2,7	9
Комсомолабадский	к. Комсомолабад	0,8	10
Оби-Гармский	к. Оби-Гарм	0,8	9
Сангворский	к. Сангвор	5,0	4
Тавиль-Даринский	с. Тавиль-Дара	1,8	8
Хаитский	к. Хаит	1,5	8
Шульмакский	к. Шульмак	2,0	7

24 декабря 1942 года из части Калаи-Хумбского района был выделен Нульвандский район с центром в кишлаке Нульванд. В его состав вошли кишлачные советы Егид, Нульванд, Сангевн и Хостав.

31 января 1944 года Оби-Гармский район был передан в состав Сталинабадской области, однако уже 11 февраля 1947 года он был возвращён.

27 июня 1944 года в Гармском районе образован Хичбаракский к/с, в Джиргатальском — Джилондинский к/с, в Таджикабадском — Сурхобский к/с. В составе Комсомолабадского района был образован Даганинский к/с, при этом сразу же переданный в Шульмакский район.

12 августа 1948 года в Комсомолабадском районе были упразднены Миендоринский, Сабзыкадамский, Тегерминский, Ходжаимуродский и Яхак-Юстский к/с.

12 августа 1949 года Калаи-Лябиобский и Хаитский районы были объединены в Таджикабадский район. При этом кишлак Калаи-Лябиоб был переименован в Таджикабад.

21 сентября 1949 года центр Гармской области был перенесён из Гарма в кишлак Шульмак, который 22 июля 1950 года был преобразован в город областного подчинения Новабад.

23 октября 1950 года в Оби-Гармском районе были упразднены к/с Майдон и Калайдашт; к/с Бедыхо и Лугур были объединены в Первомайский к/с, а Джавани и Сарай — в к/с Калайнав. В Гармском районе был упразднён к/с Яхак-Паст. В Шульмакском районе упразднены к/с Дагана, Пингон и Шинглич. В Нульвандском районе упразднены к/с Хостав и Сангевн. В Тавиль-Даринском районе упразднены к/с Сурхоб и Сафедрон. В Таджикабадском районе упразднён к/с Дегильмон, а к/с Саринай разделён на Нушор и Калай-Лябиоб. В Калаи-Хумбском районе упразднены к/с Курговад и Ширк. В Комсомолабадском районе упразднены к/с Самсолык и Хакими.

20 августа 1952 года в Шульмакском районе были упразднены к/с Сангикор и Горький. 25 декабря Сангворский район был присоединён к Тавиль-Даринскому, а Нульвандский — к Калаи-Хумбскому. На следующий день в Тавиль-Даринком районе были упразднены к/с Хавчарок, Сангвор и Арганкуль; в Шульмакском — Сарбог; в Гармском — Булькос и Сари-Пуль.

15 сентября 1953 года Шульмакский район был присоединён к Гармскому. 24 сентября в Таджикабадском районе был упразднён к/с Дараи-Назарак.

12 января 1954 года центр Таджикабадского района был перенесён в новопостроенный кишлак Таджикабад, а существующему кишлаку Таджикабад возвращено прежнее имя Калаи-Лябиоб. 30 марта в Джиргатальском районе были упразднены к/с Джулбулат и Джаильган. 17 апреля был упразднён к/с Гашион Оби-Гармского района. 5 ноября в Таджикабадском районе был упразднён к/с Канишбек, а в Тавиль-Даринском — Лоджирк и Мионаду. 18 декабря был упразднён Первомайский к/с Оби-Гармского района.

Сразу же после упразднения Гармской области город областного подчинения Новабад стал городом районного подчинения, а Тавиль-Даринский район был упразднён (его территорию разделили Комсомолабадский и Калаи-Хумбский районы).

Население

По данным Всесоюзной переписи населения 1939 года в Гармской области проживало 182 845 человек. Из них в городских поселениях проживало лишь 919 чел. или 0,5 % (все — в пгт Гарм). Национальный состав населения области был таков:

Народ	Численность	Доля
Таджики	166 163	90,9 %
Киргизы	12 545	6,9 %
Русские	2625	1,4 %
Украинцы	484	0,3 %
Узбеки	410	0,2 %

Распределение населения по территории области было крайне неравномерным. Около 2/3 всех жителей размещалось в долинах Сурхоба, Обихингоу и Вахша. В этих местах плотность населения доходила до 65-70 чел/км². В горах же плотность населения не превышала 1-2 чел/км².

Распределение населения по районам в 1939 году было таким:

Район	Численность населения
Гармский	27 290
Джиргаталський	17 971
Кала-и-Лябиобский	19 533
Кала-и-Хумбский	12 515
Комсомолабадский	20 945
Оби-Гармский	23 296
Сангворский	10 961
Товиль-Доринский	17 916
Хаитский	18 035
Шульмакский	14 383

Большой проблемой, сдерживающей рост населения, являлась нехватка пахотных земель. В 1939 году на одного жителя долины Сурхоба приходилось лишь 0,1 га поливных и 0,5 га богарных земель. В долине Пянджа эти показатели были ещё ниже и составляли 0,07 и 0,2 га соответственно. В связи с этим было решено провести переселение десятков тысяч хозяйств из горных долин в равнинные районы Таджикской ССР. К моменту ликвидации области эта задача была в основном выполнена.

Экономика

Промышленность

Промышленность в Гармской области была развита слабо. В основном она была представлена добычей полезных ископаемых для местных нужд, несколькими небольшими гидроэлектростанциями и предприятиями местной и кустарной промышленности.

Из полезных ископаемых заметную роль играла добыча поваренной соли, гранита, известняка и гончарных глин. Эти материалы шли в основном на местные нужды.

Местные нужды обслуживали и несколько небольших ГЭС. Наиболее крупные из них действовали в Гарме и Новабаде.

Имелось также несколько небольших (зачастую кустарных) предприятий лёгкой промышленности: велось производство тканей, одежды, обуви и ковров. Среди предприятий этой отрасли выделялась ковровая фабрика «Кзыл партизан» в кишлаке Джиргаталь. К числу местных народных промыслов относилось широко распространённое вязание шерстяных чулок.

Также действовали мелкие предприятия пищевой промышленности. Благодаря наличию дешёвой местной электроэнергии были построены электрокрупорушки и электромельницы.

Сельское хозяйство

Сельское хозяйство являлось основной отраслью экономики Гармской области. Однако его ведение осложнялось сложными физико-географическими условиями. Так 55 % территории области было непригодно для какой-либо хозяйственной деятельности. Из оставшихся земель большая часть была пригодна для только пастбищного скотоводства, а пригодной для земледелия территории было совсем мало. Засушливый климат вынуждал использовать поливные пашни.

Главным сельскохозяйственным районом области была широкая долина Сурхоба, где проживала большая часть населения и находилась большая часть пригодных для земледелия земель. Заметную роль играл также небольшой по площади, но наиболее низменный Оби-Гармский район. Узкие долины Обихингоу и Пянджа не играли заметной роли в сельском хозяйстве области.

В середине 1950-х годов общая площадь пашни в области составляла около 70 тыс. га. До Великой Отечественной войны эта площадь была больше, но она сократилась из-за переселения десятков тысяч семей в равнинные районы Таджикистана. Большая часть посевов (80-90 %) осуществлялась на богарных пашнях. Почти всё население области было коллективизировано.

Основными земледельческими культурами были зерновые — пшеница и ячмень (по данным начала 1950-х годов они занимали 72 % и 11 % площади посевов соответственно). Немалую роль в растениеводстве также играл лён-кудряш. В личных подсобных хозяйствах населения широкое распространение получила новая для области культура — картофель. В начале 1950-х годов велись мероприятия по внедрению и других огородных культур — капусты и помидоров. В небольших количествах имелись посадки винограда и плодовых деревьев (в основном абрикос). В долине Пянджа произрастали гранат и инжир, но из-за узости долины занимаемые ими площади были невелики. Важной отраслью сельского хозяйства области также являлся сбор грецкого ореха.

В 1940-е годы в области начались мероприятия по механизации земледелия. В 1948 году в окрестностях Таджикабада была открыта машинно-тракторная станция. Ещё одна МТС действовала в Оби-Гармском районе. Однако и в середине 1950-х годов на небольших полях, расположенных на горных склонах, продолжал использоваться конный инвентарь, а кое-где и ручной труд.

Большое значение для экономики области имело животноводство. В начале 1950-х годов 78,5 % поголовья скота составляли овцы и козы, 21,5 % — крупный рогатый скот, 1,5 % — лошади, 1,1 % — ослы, 0,1 % — верблюды. Всего в середине 1950-х в области было около 200 тыс. голов скота. В 1938 году в долине Сурхоба был организован племенной совхоз «Гарм», а позднее под Таджикабадом был создан госплемрассадник. За годы существования области в хозяйственный оборот были вовлечены многочисленные зимние пастбища, что позволило повысить продуктивность животноводства.

Заметную роль играло также шелководство. Около 50 % крестьянских хозяйств имели шелковичные деревья. Во многих кишлаках были построены коконосушилки. Благодаря этому область стала крупным производителем шёлка-сырца (12-15 % общетаджикского производства). В результате для ряда колхозов шелководство стало основной статьёй денежных доходов.

Транспорт

Высокогорный рельеф сдерживал развитие современных видов транспорта. К моменту образования области действовала только одна крупная автомобильная дорога — от Сталинабада вверх по долине Вахша и Сурхоба до Гарма. Остальные районы имели сообщение исключительно по горным тропам.

В 1940 году был введён в строй Большой Памирский тракт, который шёл по долине Обихингоу, затем пересекал Дарвазский хребет и спускался в длину Пянджа. Благодаря ему область превратилась из тупика в транзитный район на важной транспортной артерии, связывающей западный Таджикистан с Памиром. Вскоре был построен ещё ряд местных дорог, которые к 1952 году связали между собой все районные центры области, кроме Нульванда. Всего в начале 1950-х годов протяжённость автодорог области составляла более 2000 км.

На автомобильный транспорт приходилось около половины всего грузооборота области. Четверть грузооборота приходилась на воздушный транспорт, а ещё четверть — на вьючные перевозки и сплав по рекам на плотах из воловьих шкур.

Сфера обслуживания

По данным на 1950 года в Гармской области имелись 432 начальные школы, 55 семилетних и 4 средних с общим числом учащихся 33 тысячи. Сверх того действовали вечерние школы сельской молодёжи и для взрослых (в них обучалось 2 тыс. чел.). Действовало педагогическое училище в Гарме. Также в области имелись станции юных техников и юных натуралистов. Грамотность населения в возрасте старше 7 лет в 1939 году составляла 69,6 %

В 1950 году в области было 10 домов культуры, 92 клуба, 2 парка культуры и отдыха, 82 библиотеки, 351 чайхана-читальня. Издавалось 10 газет (2 областные и 8 районных).

В Оби-Гарме имелся горячий минеральный источник, при котором действовал санаторий.

Отрывок, характеризующий Гармская область

По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.


Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.