Гербертины

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Гербертины (фр. Herbertiens), Гербертиды (фр. Herbertides) или дом Вермандуа (фр. maison de Vermandoi) — феодальная династия франкского происхождения, побочная ветвь династии Каролингов.





История

Родоначальником Гербертинов был Пипин I. Регино Прюмский называл его сыном короля Италии Бернарда, побочного сына короля Италии Пипина[1]. Впервые он упоминается в 834 году как граф в области к северу от Сены, около Парижа. Кроме того, в его владения входили Перрона, Санлис и Сен-Квентин. После смерти императора Людовика Благочестивого в 840 году, Пипин поддержал императора Лотаря I, несмотря на то, что в 834 году поклялся в верности Карлу II Лысому. Имя и происхождение жены Пипина неизвестно, но на основании того, что дети Пипина унаследовали многие владения Нибелунгидов, историк К. Ф. Вернер высказал гипотезу о том, что жена Пипина принадлежала к этой династии. Он считает её дочерью Теодориха (Тьерри) I, упоминавшегося в 876 году как граф Вермандуа[2].

У Пипина I, по сообщению Регино Прюмского, было трое сыновей[3]: Бернар I, граф Лана, который, согласно итальянским авторам, был родоначальником рода Бернардгенжи[4], Пипин II, граф в области к северу от Парижа, и Герберт I.

Продолжателем династии был Герберт I де Вермандуа, который после смерти Тьерри I де Вермандуа унаследовал его владения. В 886—898 годах Герберт упоминается как граф Суассона, в 888—889 годах — как граф Мо и Мадри, а в 896 году — как граф Вермандуа. В 889 году Герберт упоминается как сторонник короля Франции Эда. В 897 году Герберт выдал замуж одну из своих дочерей, Беатрис, за Роберта I Парижского, брата короля Эда.

Единственным сыном и наследником Герберта I был Герберт II де Вермандуа, который к обширным владениям, полученным от отца, присоединил земли в Вексене и Шампани, став одним из крупнейших феодалов Западно-Франкского королевства. В 922 году Герберт II принял участие в крупном мятеже феодалов против короля Карла Простоватого, которого захватил в плен в 923 году и держал в заключении до самой его смерти. Пленного монарха Герберт II использовал как средство давления на нового короля, Рауля, от которого получил кафедру архиепископства Реймского для своего сына Гуго. В 926 году Герберт захватил Амьен, а в 928 году получил графство Лан, где построил крепость. Однако в 931 году ему пришлось отдать город Лан, а в 938 году — и построенную крепость. После смерти Герберта II в 943 году его обширные владения были разделены между несколькими сыновьями, а могущество династии снизилось.

Из пяти сыновей Герберта потомство оставили двое. Потомки Роберта I де Вермандуа правили в графствах Мо и Труа. Эта ветвь угасла в 1019/1021 году со смертью Этьена, графа Труа, Мо и Витри. Потомки же Альберта I де Вермандуа правили в Вермандуа. Последним представителем ветви по мужской линии был граф Герберт IV (VI) де Вермандуа (ум. ок. 1080), который посредством брака получил также графство Валуа. Он оставил дочь Адель, которая и унаследовала владения отца, передав их своему мужу — Гуго Великому, ставшего родоначальником второго дома Вермандуа, а также сына, Эда Безумного, лишённого наследства отцом из-за слабоумия. В XVII веке от Эда выводил своё происхождения род Сен-Симонов, однако эта генеалогия была фальсифицирована[5].

Возможно, что одной из ветвью Гербертинов был род графов Шини, родоначальника которого, Оттона, графа Ивуа, отождествляют с Оттоном, сыном Альберта I де Вермандуа. Этот род угас в 1226 году со смертью графа Людовика IV. Также от графа Эда де Вермандуа выводил своё происхождение род сеньоров де Хам, называя своего предка, Симона де Хама, сыном графа Эда. Однако никаких источников, подтверждающих данное происхождение, не существует[6].

Генеалогия

Карл Великий 2 апреля 742/747 или 748 — 28 января 814), король франков с 768 (в южной части с 771) года, король лангобардов с 774 года, император Запада с 800 года; 3-я жена: с 771 Хильдегарда из Винцгау (758 — 30 апреля 783), дочь Жерольда I, графа Винцгау

См. также

Напишите отзыв о статье "Гербертины"

Примечания

  1. «Pippinum» сын «Bernhardus filius Pippin rex Italiæ». Reginonis Chronicon, ann. 818, MGH SS I, p. 567.
  2. 1 2 Settipani C. (англ.) La préhistoire des Capétiens. — P. 213.
  3. 1 2 3 4 Reginonis Chronicon, ann. 818, MGH SS I, p. 567.
  4. Pocchetino, G. (1922), 'I Pipinidi in Italia (sec. VIII-XII)', Archivio storico Lombardo, 54 (1927), pp. 1-43; Violante, C. (1974) 'Quelques caractéristiques des structures familiales en Lombardie, Emilie et Toscane aux XI et XII siècles', Famille et parenté dans l'Occident medieval (Rome), pp. 87-147, 128.
  5. Settipani C. (англ.) La préhistoire des Capétiens. — P. 238, примечание 347.
  6. Settipani C. (англ.) La préhistoire des Capétiens. — P. 238.
  7. Settipani C. (англ.) La préhistoire des Capétiens. — P. 236.
  8. 1 2 Jackman D.C. Criticism and Critique, sidelights on the Konradiner. — Oxford Unit for Prosopographical Research, 1997. — S. 36—38.
  9. Называется среди родственников Эда, зятя Герберта I де Вермандуа. (см. Settipani C. (англ.) La préhistoire des Capétiens. — P. 217.)

Литература

  • Settipani C. (англ.) La préhistoire des Capétiens: 481—987 / éd. Patrick van Kerrebrouck. — Villeneuve d'Ascq, 1993. — 543 p. — (Nouvelle histoire généalogique de l'auguste maison de France, vol. 1). — ISBN 2-9501509-3-4.
  • Тейс Л. Наследие Каролингов. IX — X века / Перевод с французского Т. А. Чесноковой. — М.: «Скарабей», 1993. — Т. 2. — 272 с. — (Новая история средневековой Франции). — 50 000 экз. — ISBN 5-86507-043-6.

Ссылки

  • [fmg.ac/Projects/MedLands/FRANKISH%20NOBILITY.htm#Pepindiedafter850B CAROLINGIAN COUNTS near PARIS] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 11 июля 2011.

Отрывок, характеризующий Гербертины

В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.