Депортация калмыков

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Операция «Улусы»
Депортация калмыков в СССР
Страна

СССР СССР

Цель

принудительная депортация

Время

с 28 декабря 1943 по 1944 (UTC+4)

Место

Калмыцкая АССР, Ростовская область, Сталинградская область

Результат

упразднение Калмыцкой АССР, Калмыцкого района Ростовской области

Депортация калмыков или Операция «Улусы» — форма политических репрессий, операция НКВД, принудительная высылка из мест постоянного проживания этнических калмыков в 1943—1944 годах в районы Урала, Сибири и Средней Азии, признанная российским парламентом как акт геноцида (см. преамбулу и ст. 2 Закона РСФСР от 26 апреля 1991 года № 1107-1 «О реабилитации репрессированных народов»). 17 марта 1956 года калмыки были реабилитированы, и им было разрешено вернуться на родину.





Предшествующие события

По данным Всесоюзной переписи населения СССР 1939 года, по состоянию на начало 1939 года в СССР проживало 134 402 калмыка.

После начала Великой Отечественной войны, в конце ноября 1941 года на территории Калмыцкой АССР началось формирование 110-й отдельной Калмыцкой кавалерийской дивизии РККА, среди бойцов и командиров которой было значительное количество военнослужащих калмыцкой национальности. После завершения подготовки, дивизия была включена в состав 51-й армии и в июне-июле 1942 года участвовала в оборонительных боях на Дону, у реки Маныч и на Северном Кавказе. В районе Ростова-на-Дону находившаяся на фронте 110-я калмыцкая кавалерийская дивизия проявила неустойчивость, в частях дивизии имело место массовое дезертирство. Дезертиры группами (в ряде случаев — вместе с командирами) возвращались домой, распространяя пораженческие слухи среди населения. На территории Калмыцкой АССР возникли крупные банды из дезертиров 110-й дивизии и лиц, уклонившихся от призыва в РККА, которые своими действиями сорвали эвакуацию скота из Калмыкии, начали расхищать и присваивать колхозный и совхозный скот (в дальнейшем, они передали часть скота немецкой армии). В результате на территории Калмыцкой АССР сложилась напряжённая обстановка[1].

В дальнейшем, в ходе летнего наступления 1942 года, немецко-румынские войска группы армий «A» оккупировали большую часть Калмыцкой АССР (пять улусов были оккупированы полностью, ещё три улуса — оккупированы частично)[2].

В это время на оккупированной территории были развёрнуты органы немецкого военного командования, и иные полицейские, административные и специальные органы:

  • так, в оккупированной Элисте были размещена зондеркоманда 11а спецгруппы D («Зондеркоманда Астрахань»), которой руководил гауптштурмфюрер СС Рольф Маурер, здесь же были размещены военная комендатура и специальное немецкое подразделение для борьбы с советскими партизанами и разведывательно-диверсионными группами, возглавляемое полковником Вольфом[3]

В дальнейшем, территорию Калмыкии предполагалось включить в состав рейхскомиссариата «Кавказ»[2]. С этой целью, по инициативе «калмыцкого отдела» «министерства восточных территорий» Альфреда Розенберга в 1942 году в Берлине были созданы «Калмыцкий национальный комитет» (Kalmükischen Nationalkomitee) и «калмыцкий хурул», которые начали деятельность на оккупированной немцами территории Калмыкии.

Под немецким контролем на оккупированной территории Калмыцкой АССР началось создание гражданской администрации, вспомогательной полиции и иных вооружённых охранно-полицейских формирований из местных жителей[2].

Вспомогательная полиция на оккупированной территории Калмыцкой АССР была создана в августе 1942 года, общая численность лиц, служивших во вспомогательной полиции, составляла 800—900 человек (из них 170 полицейских служили в городской полиции города Элисты, а остальные служили в сельской полиции)[2].

Также началось привлечение жителей на службу в подразделениях вермахта (в частности, калмыки служили в Калмыцком кавалерийском корпусе[4], 1-й казачьей дивизии вермахта[4][5] и «туркестанском легионе»[4]) и иных военизированных вооружённых формированиях[6][7][8].

  • в целом, по мнению К. М. Александрова, в 1941—1945 годах военную службу на стороне Третьего Рейха несли примерно 5 тыс. калмыков[9]; по оценке С. И. Дробязко — до 7 тыс. калмыков[10].

«Абвергруппа-103», размещённая в Элисте, начала вербовку агентуры из местных жителей[11].

Сформированные из калмыков вооружённые формирования использовались немцами для охраны объектов, несения патрульной службы, охраны флангов немецких подразделений, ведения разведки и наблюдения, борьбы с советскими партизанами и разведывательно-диверсионными группами[12].

Имели место и иные формы и проявления коллаборационизма, в частности:

  • работа в органах пропаганды и участие в пропагандистской деятельности:
  • в оккупированной Элисте работала редакция, выпускавшая газеты «Свободная земля» (выходившую трижды в неделю тиражом 16 000 экземпляров) и «Теегин херд» (на калмыцком языке)[2];
  • калмыцкий национальный комитет издавал журнал «Хальмаг»;
  • для калмыцких легионеров в составе Калмыцкого корпуса и иных «восточных» формирований выпускалась газета «Хальмг Дääч» на русском и калмыцком языках;
  • кроме того, в июле 1943 г. по инициативе министерства пропаганды Германии при его восточном отделе была создана калмыцкая редакция на радио Берлина, которая подчинялась непосредственно структурному подразделению «Винета». Редактором был назначен П. Джевзинов, сотрудниками редакции – С. Степанов, Б. Бембетов, Д. Чурюмов, С. Аршинов, С. Балданов. Активное участие в организации работы и подготовке радиопередач принимали также служащие Калмыцкого отдела Восточного министерства С. Далантинов, Д. Ремелев, С.-Р. Меньков, А. Борманжинов, Х. Чурюмов, С. Кульдинов, С. Кульдинова, С. Бадминов, Н. Нембриков и др. Первая передача вышла в эфир на калмыцком языке 3 августа 1943 г.. В первые же месяцы вещания редакция радио выступила с обращением к калмыкам СССР, призывая вступать в ряды немецкой армии, ускорить её победу[13]
  • активное сотрудничество с оккупантами в качестве сотрудников гражданской администрации (на должности переводчиков, старост, уполномоченных по заготовкам…);
  • пособничество оккупантам в качестве агентов спецслужб, полицейских осведомителей, доносчиков…[1]

В то же время, следует отметить, что на ряд ответственных постов немцами были назначены белоэмигранты калмыцкого происхождения — например, бургомистром Элисты был назначен Бембе Цуглинов[2]. В начале декабря 1942 года в Элисту прибыли находившиеся на немецкой службе калмыцкие белоэмигранты Болданов и Балинов, которые заявляли, что после взятия немцами Сталинграда и Астрахани будет создано «Калмыцкое правительство».

Вооружённые группы калмыков, среди которых были бывшие полицейские, легионеры и дезертиры, продолжали действовать на территории Калмыкии после отступления немецких войск[14][15].

До 19 марта 1943 года из числа скрывавшихся на территории Калмыцкой АССР легионеров калмыцкого кавалерийского корпуса 46 было убито, 30 было захвачено с оружием и ещё 334 добровольно сдалось; у них было изъято 7 пулемётов и автоматов, 133 винтовки и 5018 шт. патронов. Кроме того, органами НКВД Калмыцкой АССР было арестовано 303 человека (243 немецких пособника, 28 германских агентов и подозреваемых в шпионаже, 16 человек дезертиров и бандитского элемента и 25 человек «прочего антисоветского элемента»)[16].

До мая 1943 года обстановка на территории Калмыцкой АССР оставалась напряжённой, для борьбы с бандитизмом пришлось создать более 20 оперативно-войсковых групп сотрудников НКВД и усилить местные гарнизоны, но уже к августу 1943 года обстановка изменилась — удалось ликвидировать 23 банды общей численностью 786 человек (при этом, 64 бандита было уничтожено, 381 — арестовано и задержано, ещё 341 прекратили незаконную деятельность и вернулись к мирной жизни). По неполным данным, только в период с января по ноябрь 1943 года бандитами было совершено 28 вооружённых налётов и ограблений, 28 убийств военнослужащих РККА, 35 убийств советских, партийных работников и сторонников Советской власти, 18 случаев вооружённого сопротивления оперативно-войсковым группам сотрудников НКВД (в ходе которых было убито 12 и ранено 10 сотрудников НКВД)[1]. К концу декабря 1943 года антисоветские калмыцкие вооружённые группы были в основном ликвидированы НКВД, продолжали действовать лишь 4 группы общей численностью 17 человек[17].

Однако мнение, что большинство калмыцкого населения СССР являлось пособниками немцев, не соответствует действительности. Калмыки внесли вклад в победу СССР в Великой Отечественной войне, они воевали в Красной Армии, в составе партизанских отрядов и разведывательно-диверсионных групп.

  • в Красную Армию были призваны 25 747 калмыков[17], которые сражались с первого до последнего дня войны, 9026[17] из них погибли, ещё 4326[17] из 7458[4] оказавшихся в плену, не перешли на сторону противника[17]
  • калмыками являлись 125 из 220 добровольцев, подготовленных в разведшколе № 005 и переброшенных в тыл противника к середине ноября 1942 года. Они участвовали в советском партизанском движении на территории Калмыкии и сопредельных территорий, многие из них погибли[18]
  • помимо партизанского движения на территории Калмыкии, калмыки участвовали в партизанском движении на других территориях СССР (так, М. А. Сельгиков участвовал в партизанском движении на территории Погарского района Орловской области РСФСР, М. В. Хонинов — на территории Березинского района Могилёвской области БССР, а Н. Л. Мениев — на территории УССР[19]).
  • Х. О. Бадмаев являлся участником партизанского движения в Югославии, он воевал в 18-й бригаде НОАЮ[20].

Ликвидация Калмыцкой АССР

27 декабря 1943 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «О ликвидации Калмыцкой АССР и образовании Астраханской области в составе РСФСР» о ликвидации Калмыцкой АССР.

В 1944 году Калмыцкая АССР была упразднена, её районы вошли в состав соседних областей и Ставропольского края. Западный и Яшалтинский районы (последний переименован в Степновский) вошли в состав Ростовской области, г. Элиста (переименована в г. Степной) и прилегающие улусы Приютненский, Кетченеровский, Черноземельский, Троицкий, Юстинский, Приволжский, Каспийский — в состав Астраханской области, Малодербетовский, Сарпинский улусы — в состав Сталинградской области. Калмыцкие названия улусов и их центров, а также отдельных населённых пунктов заменялись русскими названиями.

9 марта 1944 года был упразднён Калмыцкий район Ростовской области, его территория разделена между Мартыновским, Романовским, Зимовниковским и Пролетарским районами[21].

Операция «Улусы»

28 декабря 1943 года вышло постановление СНК СССР № 1432/425сс «О выселении калмыков, проживающих в Калмыцкой АССР», которое устанавливало порядок выселения калмыков в Алтайский и Красноярский края, Омскую и Новосибирскую области и предоставление материалов для их обустройства на новом месте проживания[22].

Депортация калмыков рассматривалась как мера наказания за имевшее место массовое противодействие органам Советской власти, борьбу против Красной Армии, как средство урегулирования национального конфликта, возникшего с калмыками. Выселению были подвергнуты в первую очередь калмыки, проживавшие на территориях Калмыцкой АССР, Калмыцкого района Ростовской области, а также военнослужащие.

Операция по депортации калмыков проводилась 28 — 29 декабря 1943 года под кодовым названием «Улусы». В ней участвовали 2975 офицеров НКВД, а также 3-й мотострелковый полк НКВД, ранее выселявший карачаевцев. Руководил операцией начальник УНКВД по Ивановской области генерал-майор М. И. Маркеев[21].

В ходе первого этапа операции было сформировано 46 эшелонов, которыми было вывезено 93 139 человек (26 359 семей). При этом, среди подлежавших депортации лиц было выявлено и арестовано 750 бандитов, бандпособников, бывших полицейских и иных активных немецких пособников[23].

В течение января 1944 года было депортировано ещё 1014 человек. Между районами вселения они были распределены следующим образом: Омская область — 24 325 человека, Красноярский край — 21 164, Алтайский край — 20 858, Новосибирская область — 18 333 человек. Больше половины калмыцкого контингента в Тюменской области было расселено в её северных округах — Ямало-Ненецком, Ханты-Мансийском и Тобольском. Поскольку выселение происходило в зимнее время, смертность при перевозке была высокой. В местах вселения нередко[уточнить] вспыхивали эпидемии (сыпного тифа).

В 1944 году депортации калмыков продолжились за счет выселения тех, кто проживал вне Калмыцкой АССР. 25 марта 2536 человек из Ростовской области отправили в Омскую обл., 2-4 июня 1178 человек из Сталинградской области отправили в Свердловскую область.

Военнослужащие-калмыки командно-начальствующего и политического состава были в основном отозваны с фронтов и из военных учебных заведений, направлены в распоряжение Западно-Сибирского и Средне-Азиатского военных округов и распределены на службу по различным военным комиссариатам, а затем постепенно уволены со службы[24]. Тем не менее, военнослужащие-калмыки продолжали служить в действующей армии до окончания войны (в середине 1944 года в вооружённых силах СССР служили 2351 калмыков, в 1945 году — 2205 калмыков, при этом осталось неучтённым некоторое количество военнослужащих-калмыков, сменивших национальность в 1944—1945 годы). Военнослужащие-калмыки, не сменившие национальность, были депортированы после демобилизации[4] — в соответствии с распоряжением начальника 8-го отдела Генерального штаба Красной армии генерал-майора И. Смородинцева от 13 января 1944 года[19].

Солдаты и офицеры калмыцкой национальности были направлены в Астрахань и переданы НКВД, который вывез офицеров в Ташкент и Новосибирск, а рядовых направил на строительство Широковской гидроэлектростанции в Пермской области[25]. Труд всех спецпоселенцев-калмыков оплачивался[26].

Женщины-некалмычки, бывшие замужем за калмыками, также брались на учёт и подвергались депортации. В то же время калмычек, вышедших замуж за некалмыков, на учёт не брали.

В 1944 году первый секретарь ЦК КП(б) Киргизии т. Вигов обратился в НКВД СССР с запросом об освобождении сарт-калмыков (уроженцев Киргизии), по результатам рассмотрения запроса в сентябре 1944 года сарт-калмыки были сняты с учёта, после чего 49 сарт-калмыков (бывших военнослужащих РККА) направили в распоряжение Уральского военного округа, а остальных демобилизовали. Вместе с ними был освобождён и бывший миномётчик И. П. Очига (калмык по национальности, уроженец города Саркинд Алма-атинской области Казахской ССР)[19].

В конце 1944 года награждённые орденами военнослужащие-фронтовики — калмыки по национальности были освобождены от участия в строительстве Широковской ГЭС и направлены по месту проживания семей[19].

Последующие события

На основе решения СНК СССР от 14 октября 1943 года, Наркомзему перешло от 23541 хозяйств калмыков 120622 головы скота. Всего же колхозы и колхозники республики оставили 173 тыс. голов скота, из них крупного рогатого скота — 80 тыс. голов, овец — 10400, рабочего скота — 9 тыс. голов. Скот оставался только в бывших совместных русско-калмыцких колхозах. Остальной передавался в распоряжение Украинской ССР и соседних областей РСФСР. Однако наблюдалось катастрофическое сокращение поголовья скота, так как почти повсюду отсутствовала кормовая база, не хватало рабочих-животноводов[27].

После размещения на новом месте жительства депортированные калмыки неоднократно пытались самовольно покинуть места поселения, после наступления весны 1944 года случаи побегов участились: если к началу мая 1944 года было совершено 30 побегов, то по состоянию на 1 июня 1944 года бежало 246 поселенцев (из которых были впоследствии задержаны только 133) и ещё 51 побег был предотвращён[28].

Кроме того, имело место совершение депортированными уголовных преступлений и отдельные случаи террора в отношении представителей власти[28]. Также были зафиксированы случаи ведения депортированными антисоветской агитации[29].

  • в первые месяцы 1944 года преобладала прогерманская пропаганда (о «неизбежной победе Германии над СССР в ходе наступления летом 1944 года», после чего калмыки «посчитаются с теми, кто распорядился депортировать калмыков»)[29]
  • были зафиксированы также прояпонские настроения (калмыки Г. Кедеев и Д. П. Пюрвеев в разговорах с другими спецпоселенцами призывали «ожидать японского наступления с Востока» и последующего разгрома РККА, а также подчёркивали расовое и религиозное родство калмыков с японцами), но распространения среди калмыков они не получили[29]
  • в конце 1944 года получила распространение пропаганда, возлагавшая надежды на помощь калмыкам со стороны Великобритании и США (бывший староста Лариев, бывший гелюнг Джамбин Намин, инженер Хочинов, колхозник Б. Коленкаев и другие распространяли слухи, что западные союзники «нажмут на СССР» и «продиктуют условия советскому правительству»)[29]

В результате, по состоянию на декабрь 1944 года, за совершение уголовных преступлений и антисоветскую деятельность было арестовано 188 и поставлено на оперативный учёт 1661 калмыцких спецпереселенцев[28].

В декабре 1944 года на учёте состояло 87 753 калмыка, из них на оперативном учёте состоял 1661 (35 дезертиров РККА, 20 бывших старост, 41 бывший гелюнг, 41 бывший полицейский, 619 бывших изменников родины и пособников оккупантов, 905 человек антисоветского элемента)[4].

30 декабря 1944 года был принят Указ Президиума ВС СССР «Об амнистии лицам, самовольно ушедшим с предприятий военной промышленности и добровольно возвратившимся на эти предприятия», в соответствии с которым освобождались от ответственности лица, самовольно оставившие предприятия военной промышленности и обеспечивавшие военное производство, но возвратившиеся на эти предприятия до 15 февраля 1945 года[30]. Кроме того, после объявления амнистии 9 мая 1945 года были амнистированы многие калмыки-спецпереселенцы, ранее совершившие правонарушения (в том числе, побеги)[19].

В ходе репатриации в мае 1945 — августе 1946 года в СССР вернулись ещё 2318 калмыков (из трёх тысяч гражданских лиц калмыцкой национальности, ушедших из Калмыкии вместе с отступавшими немецко-румынскими войсками), среди них были выявлены лица, работавшие на оккупантов, а также родственники коллаборационистов[4].

После «фултонской речи» У. Черчилля (5 марта 1946 года) было зафиксировано распространение калмыками слухов о скором военном столкновении Великобритании, США и СССР, поражении СССР и последующим вслед за этим улучшением жизни калмыков[29].

В 1947 году на учёте состояло 91 919 калмыков, количество погибших и умерших (включая умерших от старости и иных естественных причин) в период с начала депортации составило 16 017 человек[31]

В марте 1948 года на оперативном учёте состояли 2667 калмыков (1237 бывших изменников родины и пособников оккупантов и 1426 лиц, занимавшихся антисоветской агитацией)[4]

26 ноября 1948 года был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об уголовной ответственности за побеги из мест обязательного и постоянного поселения лиц, выселенных в отдаленные районы Советского Союза в период Отечественной Войны», который разъяснял, что репрессированные народы высланы навечно, без права возврата к прежним местам жительства. Документ устанавливал привлечение к уголовной ответственности за самовольный выезд (побег) из мест обязательного поселения в виде 20 лет каторжных работ.

Рождаемость среди калмыков была крайне низкой[сколько?].

По сводкам отдела спецпоселений НКВД СССР на учёте в 1950 году числилось 77 943 переселенца-калмыка, включая рождённых в период депортации[32].

Запрет на приём в партию и комсомол для спецпоселенцев-калмыков никогда не устанавливался: только в Омской и Тюменской областях РСФСР в период с 1944 по 1954 год в ВКП(б) вступили 28 спецпоселенцев-калмыков[33].

В июле 1954 года спецпоселенцы (в том числе, калмыки) вновь получили право вступать в профсоюзы[34].

Существуют различные оценки потерь калмыцкого народа за период депортации:

  • по данным «Книги памяти калмыцкого народа», общие потери населения калмыцкого народа[уточнить] составили более половины его общей численности[35].
  • по данным Н. Л. Жуковской, «следствием насильственной депортации стала гибель свыше 1/3 части народа»[36].

По данным Всесоюзной переписи населения СССР 1959 года, по состоянию на начало 1959 года в СССР проживало 106 606 калмыков, в дальнейшем их численность увеличивалась[36].

Реабилитация

17 сентября 1955 года был принят Указ Президиума ВС СССР «Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.», в соответствии с которым были амнистированы лица, которые сотрудничали с оккупантами во время войны (в том числе, занимавшие руководящие должности, а также служившие в немецкой армии, жандармерии, полиции и специальных формированиях), за исключением карателей, осужденных за убийства и истязания советских граждан.

17 марта 1956 года калмыки были реабилитированы, им было разрешено вернуться на родину.

В феврале 1957 года Верховный Совет СССР утвердил Указ Президиума Верховного Совета СССР от 9 января 1957 года о создании Калмыцкой автономной области в составе РСФСР. В 1958 году был восстановлен статус Калмыцкой АССР.

Привлечение к ответственности военных преступников, изменников и гитлеровских пособников продолжалось в индивидуальном порядке.

  • так, в 1968 г. в Элисте состоялся открытый судебный процесс над четырьмя военными преступниками калмыцкого происхождения, ими являлись С. А. Коноков (бывший военнослужащий, который летом 1942 г. дезертировал из 110-й кавалерийской дивизии РККА и в декабре 1943 года поступил на службу в Калмыцкий кавалерийский корпус), Ш. Б. Мукубенов (воевавший против СССР в составе отряда Б. Огдонова, а затем записавшийся в Калмыцкий кавалерийский корпус), Б. И. Хаджигоров (сначала вступивший в «туркестанский легион», а затем перешедший в Калмыцкий кавалерийский корпус) и С. А. Немгуров (до войны работавший в органах советской милиции, но поступивший на службу в 1-й Донской казачий полк вермахта и позднее перешедший в Калмыцкий кавалерийский корпус)[37][38][39]
  • в 1968 (или в 1969) году на территории СССР во время туристической поездки был задержан бельгийский гражданин калмыцкого происхождения Ермак Лукьянов, который в 1940 году во время советско-финской войны попал в финский плен, а после окончания военных действий отказался возвращаться в СССР, перебрался во Францию, а в 1943 году — вступил в Калмыцкий кавалерийский корпус, заняв должность командира эскадрона, после войны получил гражданство Бельгии. Был признан невменяемым, после этого долго содержался в психиатрической больнице. В 1982-84 (точная дата неизвестна) был осуждён к смертной казни за измену Родине и расстрелян. Расстрел бельгийского гражданина вызвал протест ряда политиков Бельгии и других стран Запада.[40].

Память

  • 14 ноября 1989 года Верховный Совет СССР признал депортацию калмыков и других репрессированных народов СССР «варварской акцией сталинского режима» и тяжелейшим преступлением[41]. В дальнейшем, был принят ряд законов о возмещении ущерба калмыкам в связи с депортацией 1943—1944 гг.[36]
  • Закон РСФСР от 26 апреля 1991 года № 1107-1 «О реабилитации репрессированных народов» признало репрессии народов СССР актом геноцида. Статья 4 данного закона провозгласила, что агитация, препятствующая реабилитации репрессированных народов, не допускается, а лица, совершающие такие действия, должны привлекаться к ответственности[42].
  • с 2004 года 28 декабря является памятным днём жертв депортации калмыцкого народа[43]. Этот день на территории Калмыкии является нерабочим днём.

Напишите отзыв о статье "Депортация калмыков"

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 НКВД-МВД СССР в борьбе с бандитизмом и вооруженным националистическим подпольем на Западной Украине, в Западной Белоруссии и Прибалтике (1939—1956). М., Объединенная редакция МВД России, 2008. стр.525-527
  2. ↑ 1 2 3 4 5 6 д. ист. н., проф. К. Н. Максимов. Установление оккупационного режима нацистов в Калмыкии (август — декабрь 1942 г.) // журнал «Российская история», № 1, 2012. стр.116-130
  3. ↑ Разведшкола № 005 / В. И. Пятницкий; История партизанского движения / И. Г. Старинов. — М., ООО «Издательство АСТ»; Минск, «Харвест», 2005. стр.16
  4. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 д. ист. н., проф. К. Н. Максимов. Советские калмыки на фронтах Великой Отечественной войны и в депортации // журнал «Вопросы истории», № 6, 2012. стр.77-92
  5. ↑ Разведшкола № 005 / В. И. Пятницкий; История партизанского движения / И. Г. Старинов. — М., ООО «Издательство АСТ»; Минск, «Харвест», 2005. стр.66
  6. ↑ например, уроженец Калмыкии Эренцен Мукаевич Басанов, после войны осуждённый советским судом на 10 лет тюремного заключения за участие в войне на стороне Третьего рейха в интервью сообщил, что в 1943—1945 гг. служил в подразделении аэродромной охраны истребительного авиаполка люфтваффе
    Дака Алексеев. Если бы не ржавый гвоздь… // газета «Элистинский курьер», № 45 (52) от 26 ноября 2009. стр.1, 9
  7. ↑ 13-15 октября 1941 года на территории Ботанического сада в Днепропетровске имели место массовые расстрелы населения, в которых участвовали 314-й полицейский батальон, жандармерия, подразделения местной полиции, а также батальон особого назначения при СД. В батальоне при СД служили немцы, латыши и калмыки
    Днепропетровск // Холокост на территории СССР: энциклопедия / гл. ред. И. А. Альтман. М., РОССПЭН, «Научно просветительский центр „Холокост“», 2009. стр.272-273
  8. ↑ 28 мая 1945 года среди капитулировавших в долине реки Драва военнослужащих Северокавказской боевой группы СС, 15-го казачьего кавалерийского корпуса СС и Казачьего стана британские военнослужащие 8-й армии выявили и задержали 22 калмыков, которые были под конвоем оправлены в город Шпиталь и в дальнейшем переданы СССР
    Между Россией и Сталиным. Российская эмиграция и Вторая мировая война / ред. С. В. Карпенко. М., изд-во РГГУ, 2004. стр. 331
  9. ↑ Виктор Байгужаков. [historicaldis.ru/blog/43302183596/Bolshoe-intervyu-Kirilla-Aleksandrova Большое интервью Кирилла Александрова] // Исторический дискуссионный клуб. 12 марта 2010.
  10. ↑ С. И. Дробязко. Под знамёнами врага. Антисоветские формирования в составе германских вооружённых сил, 1941—1945 гг. М., изд-во «ЭКСМО», 2004. стр.524
  11. ↑ С. Г. Чуев. Спецслужбы Третьего Рейха. (кн.1). СПб., издательский дом «Нева», 2003. стр.65
  12. ↑ Разведшкола № 005 / В. И. Пятницкий; История партизанского движения / И. Г. Старинов. — М., ООО «Издательство АСТ»; Минск, «Харвест», 2005. стр.16-18
  13. ↑ д. ист. н., проф. К. Н. Максимов. Деятельность эмиграции по привлечению калмыков в союзники нацистов в годы Второй мировой войны: иллюзии и реальность // Народы юга России в отечественных войнах: материалы Международной научной конференции (6–7 сентября 2012 г., Ростов-на-Дону) / отв. ред. акад. Г.Г. Матишов. – Ростов н/Д: изд-во ЮНЦ РАН, 2012. стр.153-159
  14. ↑ Разведшкола № 005 / В. И. Пятницкий; История партизанского движения / И. Г. Старинов. — М., ООО «Издательство АСТ»; Минск, «Харвест», 2005. стр.131
  15. ↑ В. П. Беляев. В калмыцких степях // Военные контрразведчики. сб., сост. Ю. В. Селиванов. М., Воениздат, 1978. стр.278-288
  16. ↑ [www.alexanderyakovlev.org/fond/issues-doc/58871 Записка В. Н. Меркулова И. В. Сталину, направленная ЦК ВКП(б) о ликвидации шпионов, диверсантов и немецких пособников в освобожденных районах. 19.03.1943] АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 207. Л. 159—175. Подлинник. Машинопись.
  17. ↑ 1 2 3 4 5 д.ист. н., проф. К. Н. Максимов. Мифы доктора Долля // «Военно-исторический журнал», № 3, 2011. стр.29-33
  18. ↑ Разведшкола № 005 / В. И. Пятницкий; История партизанского движения / И. Г. Старинов. — М., ООО «Издательство АСТ»; Минск, «Харвест», 2005. стр.65
  19. ↑ 1 2 3 4 5 «9 мая 1945 г. многие попали под амнистию, беглецов освободили из заключения»
    Прасковья Алексеева. Широклаг — продолжение трагедии. // газета «Калмыкия сегодня», № 76 от 27 декабря 2013. стр.1, 3
  20. ↑ Г. Жиляев. Записки партизана. Баку, 1957
  21. ↑ 1 2 А. А. Ткаченко. [demoscope.ru/weekly/2004/0147/analit02.php История депортации народов России] // «Демоскоп Weekly», № 147—148, 23 февраля — 7 марта 2004 (полностью опубликовано в Российском демографическом журнале № 1 2002, с. 58-65)
  22. ↑ [www.alexanderyakovlev.org/fond/issues-doc/1022136 Постановление СНК № 1432/425сс о выселении калмыков, проживающих в Калмыцкой АССР]
  23. ↑ М. И. Семиряга. Коллаборационизм. Природа, типология и проявления в годы Второй мировой войны. М., РОССПЭН, 2000. стр.466
  24. ↑ Ю. О. Оглаев. Калмыцкий народ на завершающем этапе Великой Отечественной войны (январь 1944 — май 1945 г.) // Сибирь: вклад в Победу в Великой Отечественной войне. Сб. статей II Всероссийской конференции. Омск, изд-во ОмГПУ, 2001. стр.84-87
  25. ↑ Бугай. Операция «Улусы». стр. 39
  26. ↑ «Представители переселённых народов… пользовались, как и все остальные советские граждане в условиях военного времени, правом на труд, вознаграждение за него в соответствии с объёмом затраченных усилий»
    Л. П. Белковец. Правовые аспекты национальной политики СССР в годы Великой Отечественной войны и в первое послевоенное десятилетие // «Государство и право», № 5, 2006
  27. ↑ [www.history08.ru/?p=404&page=3 Депортация]
  28. ↑ 1 2 3 канд. ист. н. Ф. Л. Синицын. Инициативная группа бывших руководящих работников Калмыцкой АССР и её усилия по освобождению калмыцкого народа из спецпоселения (1944—1956 гг.) // журнал «Российская история», № 2 (март-апрель) 2011. стр.125-141
  29. ↑ 1 2 3 4 5 Ф. Л. Синицын. Политические настроения депортированных народов СССР, 1939—1951 гг. // журнал «Вопросы истории», № 1 (январь) 2010. стр.50-70
  30. ↑ Сборник документов по истории уголовного законодательства СССР и РСФСР 1917—1952 г.г. М., 1953. стр.425
  31. ↑ М. И. Семиряга. Коллаборационизм. Природа, типология и проявления в годы Второй мировой войны. М., РОССПЭН, 2000. стр.470
  32. ↑ [www.belgeler.com/blg/2xw6/ Иосиф Сталин — Лаврентию Берии: «Их надо депортировать…»: Документы, факты, комментарии / вступ. ст., сост., послесл. Н. Бугай. — М.: Дружба народов. 1992]
  33. ↑ А. С. Иванов. Коммунисты-калмыки на спецпоселении (на материалах Омской и Тюменской областей) // «Омский научный вестник», № 4 (99), 2011. стр.21-25
  34. ↑ Постановление Совета Министров СССР № 1439-649с от 5 июля 1954 г. «О снятии некоторых ограничений в правовом положении спецпоселенцев»
  35. ↑ Ссылка калмыков: как это было. Книга памяти ссылки калмыцкого народа, т. 1, Элиста, 1993[уточнить]
  36. ↑ 1 2 3 «В 1943 К. … подверглись насильственной депортации в р-ны Сибири, Ср. Азии, Казахстана, Алтая, продлившейся более 13 лет. Её следствие — гибель более 1/3 части народа»
    Н. Л. Жуковская. Калмыки // Народы России: энциклопедия / гл. ред. В. А. Тишков. — М.: Большая Российская энциклопедия, 1994. стр.178-191
  37. ↑ Преступников — к суровому ответу. // «Советская Калмыкия» от 5 января 1968.
  38. ↑ Клубок преступлений распутывается. // «Советская Калмыкия» от 18 января 1968.
  39. ↑ Суд продолжается. // «Советская Калмыкия» от 17 февраля 1968.
  40. ↑ Анджей Соляк. [www.inosmi.ru/world/20130421/208299650.html#ixzz2coXfqMNa Калмыки Отто Долля («Polonia Christiana», Польша)]
  41. ↑ [pravo.levonevsky.org/baza/soviet/sssr1153.htm Декларация ВС СССР ОТ 14.11.1989 «О признании незаконными и преступными репрессивных актов против народов, подвергшихся насильственному переселению, и обеспечении их прав»]
  42. ↑ [base.garant.ru/10200365/ Закон РСФСР от 26 апреля 1991 г. N 1107-I «О реабилитации репрессированных народов» (с изменениями и дополнениями)]
  43. ↑ [glava.region08.ru/ru/dokumenty/55-zakony/46-o-prazdnichnyh-i-pamyatnyh-dnyah-v-respublike-kalmykiya.html Закон Республики Калмыкия от 13 октября 2004 г. N 156-III-З «О праздничных и памятных днях в Республике Калмыкия» (с изменениями от 16 октября 2006 г.)]

Литература и источники

  • записка НКВД СССР в Государственный комитет обороны СССР № 685/Б от 16 августа 1943 г. о целесообразности выселения с территории Северного Кавказа и Калмыцкой АССР немецких пособников, бандитов и антисоветски настроенных лиц (АП РФ, ф. 3, on. 58, д. 178, л. 56.)
  • Бугай Н. Ф. Операция «Улусы». Элиста, 1991.
  • Убушаев В. Б. Калмыки: выселение и возвращение. Элиста, 1991.
  • Ссылка калмыков: как это было. Книга памяти ссылки калмыцкого народа, т. 1, Элиста, 1993
  • Балакаев Алексей. Тринадцать дней, тринадцать лет. Элиста, 1995
  • Максимов К. Н. Трагедия народа. Репрессии в Калмыкии в 1918—1940-е годы. М., 2004
  • д. ист. н., проф. Д. В. Гаврилов. Двойные стандарты в оценке внутренней политики стран антигитлеровской коалиции в годы Второй Мировой войны // «Военно-исторический журнал», № 1, 2012. стр.3-9

Ссылки

  • [www.history08.ru/?p=404&page=8 Сайт об Истории Калмыкии] (недоступная ссылка)
п • о • р
Депортации в СССР

Отрывок, характеризующий Депортация калмыков

После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.
Старик сначала остановившимися глазами смотрел на сына и ненатурально открыл улыбкой новый недостаток зуба, к которому князь Андрей не мог привыкнуть.
– Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
– Батюшка, я не хотел быть судьей, – сказал князь Андрей желчным и жестким тоном, – но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
– А присудил!.. присудил!.. – сказал старик тихим голосом и, как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..

Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
– Ну, рассказывай же, – говорил сын. Князь Андрей, не отвечая ему, снял его с колон и пошел из комнаты.
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.


Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.
В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Депортация_калмыков&oldid=81100618»