Джонс, Коби

Коби Джонс
Коби Джонс
Общая информация
Прозвища	Эль-эскобилон
Родился	16 июня 1970(1970-06-16) (53 года) Детройт, США
Гражданство	США
Рост	170 см
Позиция	Полузащитник
Информация о клубе
Клуб	Лос-Анджелес Гэлакси
Должность	помощник главного тренера
Карьера
Молодёжные клубы
1988—1991	УКЛА Брюинс
Клубная карьера*
1991—1995	Ковентри Сити	102 (12)
1995—1996	Васко да Гама	44 (11)
1996—2007	Лос-Анджелес Гэлакси	306 (70)
Национальная сборная**
1992—2004	США	164 (15)
Тренерская карьера
2008—2010	Лос-Анджелес Гэлакси	асс. тр.
Международные медали
Кубки конфедераций
Бронза	Саудовская Аравия 1992
Бронза	Мексика 1999
Золотые кубки КОНКАКАФ
Бронза	США 1996
Серебро	США 1998
Золото	США 2002
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Ко́би Джонс (англ. Cobi Jones; 16 июня 1970, Детройт, Мичиган) — американский футболист, помощник главного тренера клуба MLS «Лос-Анджелес Гэлакси», где играл, а позже сам стал тренером, начиная с премьерного сезона команды в 1996 году. Был полузащитником с 1994 по 2007 год, начав свою карьеру в Англии с Премьер-лиги в клубе Ковентри Сити. Джонс — один из ключевых игроков американской национальной сборной звёзд, которые возвратились из-за границы, чтобы помочь новой американской футбольной лиге. До этого сыграл половину сезона в бразильском клубе «Васко да Гама». Является лидером по числу очков национальной сборной США по футболу и членом Национального футбольного Зала славы.

Ранняя карьера

Джонс вырос в Южной Калифорнии. Начал играть в футбол в возрасте 5-и лет в AYSO в Вестлэйк Виллэдж, Калифорния. После окончания школы Вестлэйк Джонс стал игроком колледжа, сделав престиж команде Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе как игрок, не получающий спортивную стипендию, и впоследствии стал одним из самых успешных футболистов-выпускников. Во время учёбы являлся членом международного братства Лямбда Хи Альфа.

За границей

После чемпионата мира по футболу в 1994 году, который проводился в США, Джонс подписал контракт с «Ковентри Сити», где он провёл один сезон. Джонс был запасным игроком в течение того сезона и забил только 2 гола. В течение этого сезона в английской Премьер-Лиге стало ясно, что Джонсу не хватает техники и сообразительности, чтобы конкурировать на должном уровне. Главное достоинство Джонса, быстрый бег, не отмечен руководством «Ковентри» из-за нехватки игровой практики в клубе. Джонс тренировался с «Кёльном» немецкой бундеслиги до перехода в бразильский клуб «Васко да Гама», после успешного выступления в американской национальной сборной в Кубке Америки 1995 года. После всего нескольких месяцев в Бразилии Джонс подписал контракт с «Лос-Анджелес Гэлакси».

«Лос-Анджелес Гэлакси»

Лучшим годом Джонса в «Лос-Анджелес Гэлакси» стал 1998, когда он стал вторым в МЛС с 32 очками (19 голов и 13 результативных пасов). Он вошёл в символическую десятку лучших МЛС, и его также признали лучшим американским футболистом года. В 2005 он стал последним игроком в МЛС, оставаясь в первоначальном составе своей команды с 1996 года.

Джонс объявил 19 марта 2007 года, что он закончит карьеру футболиста после сезона. Он сыграл свою последнюю игру с «Лос-Анджелес Гэлакси» 21 октября 2007 года. Клуб оставил номер 13 за ним, сделав этот номер первым закреплённым в истории МЛС. Джонс закончил карьеру в «Лос-Анджелес Гэлакси» с 306 матчами и 70 голами (клубный рекорд).

9 ноября 2007 Джонса назначили помощником тренера «Лос-Анджелес Гэлакси». После отставки Рууда Гуллита, 11 августа 2008 Джонс временно исполнял обязанности главного тренера, пока «Лос-Анджелес Гэлакси» не наняла Брюса Арену, который возглавлял национальную сборную США.

В январе 2011 года Джонс покинул «Лос-Анджелес Гэлакси» чтобы занять место заместителя директора по футболу клуба New York Cosmos, где работал до 2012 года.

Личная жизнь

12 сентября 2009 в Калифорнии Джонс женился на давней подруге Ким Риз, у них родились двое сыновей — Кайден и Кай.

Сборная США

Джонс до сих пор является лидером национальной сборной США по количеству проведённых матчей со 164 пунктами, забив 15 голов. Он участвовал в чемпионатах мира 1994, 1998 и 2002 годов. Вошёл в символическую сборную Золотого кубка КОНКАКАФ 2000 года и выиграл Золотой кубок КОНКАКАФ 2002 года. Он также представлял свою страну на летних Олимпийских играх 1992 года в Барселоне. После игры в Кубке Америки 1995 года он стал популярным игроком в Латинской Америке, где он известен под прозвищем «Эскобилон» («Тупфер») из-за обесцвеченных волос и схожего произношения его имени — Коби Джонс и «эскобилон».

Достижения

Сборная США

• Золотой кубок КОНКАКАФ: 2002 год

Лос-Анджелес Гэлакси

• Лига чемпионов КОНКАКАФ: 2000 год
• Кубок MLS (2): 2002 год, 2005 год
• Награда MLS Supporters’ Shield (2): 1998 год, 2002 год
• Открытый кубок США по футболу (2): 2001 год, 2005 год
• Major League Soccer (MLS) Западная Конференция Чемпионов (Western Conference Champions) (5): 1996, 1999, 2001, 2002, 2005 года

Ссылки

• [football.comeze.com/index.php/2010-07-02-16-25-47/90-jons Биография на сайте football.comeze.com]

Отрывок, характеризующий Джонс, Коби

– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.