Катастрофа Як-40 под Ждановом

</tr>

Рейс Н-925 Аэрофлота
Як-40 компании Аэрофлот
Общие сведения
Дата	30 марта 1977 года
Время	08:39
Характер	CFIT (врезался в столб) </td></tr>
Причина	Ошибки служб УВД и экипажа </td></tr>
Место	близ Жданова, Донецкая область (УССР, СССР) </td></tr>
Воздушное судно
Модель	Як-40 </td></tr>
Авиакомпания	Аэрофлот (Украинское УГА, Днепропетровский ОАО) </td></tr>
Пункт вылета	Днепропетровск </td></tr>
Пункт назначения	Жданов </td></tr>
Рейс	Н-925 </td></tr>
Бортовой номер	CCCP-87738 </td></tr>
Дата выпуска	2 марта 1970 года </td></tr>
Пассажиры	24 </td></tr>
Экипаж	4 </td></tr>
Погибшие	8 </td></tr>
Раненые	2 </td></tr>
Выживших	20 </td></tr> </table> Катастрофа Як-40 под Ждановом — авиационная катастрофа, произошедшая 30 марта 1977 года близ Жданова с самолётом Як-40 авиакомпании Аэрофлот, в результате которой погибли 8 человек. Самолёт Як-40 с бортовым номером 87738 (заводской — 9010310, серийный — 10-03) был выпущен Саратовским авиационным заводом 2 марта 1970 года и передан Главному управлению гражданского воздушного флота, которое 12 марта направило его в Днепропетровский авиаотряд Украинского территориального управления гражданского воздушного флота. На момент катастрофы авиалайнер имел 5894 часа налёта и 6777 посадок. Катастрофа Самолёт выполнял местный рейс Н-925 из Днепропетровска в Жданов, а пилотировал его экипаж из 327 лётного отряда, состоящий из командира (КВС) А. М. Прибытка, второго пилота В. А. Перепаденко и бортмеханика Е. И. Курбатова. В салоне работала стюардесса В. А. Прима. В 07:59 самолёт вылетел из Днепропетровского аэропорта. На его борту находились 24 пассажира, включая одного незарегистрированного — бортмеханика из 64 отдельного авиаотряда Белорусского УГА. При подходе к Жданову и после входа в воздушную зону Ждановского аэропорта, экипаж при связи с диспетчером не назвал предпочтительную схему посадки. В свою очередь, диспетчер этого не стал требовать. Однако, исходя из того, что экипаж согласился проверить работу курсо-глиссадной системы СП-50, а затем выставил сигнализатор опасной высоты на 50 метров, можно сделать предположение, что рассчитывалось выполнить заход по ней. В это время небо над Ждановым было покрыто отдельными облаками, дул слабый северо-восточный ветер, стояла дымка, а видимость составляла 2000 метров. Як-40 выполнял заход на посадку по магнитному курсу 15° (с севера) и уже выполнял четвёртый разворот, когда с диспетчером связался экипаж Ил-18Б борт СССР-75749 Бакинского авиаотряда, который попросил обеспечить посадку с магнитным курсом 195° (с юга). Ничего не сказав экипажу Як-40, диспетчер выключил систему СП-50 и приводные радиостанции для захода с курсом 15° и включил систему для захода с курсом 195°. Завершивший четвёртый разворот и вышедший на предпосадочную прямую экипаж Як-40 запросил включить снова систему СП-50, что диспетчер и выполнил. Но приводные радиостанции включаются в работу только через 25—30 секунд, а система СП-50 и вовсе через 2 минуты 50 секунд — 3 минуты, тогда как Як-40 уже был менее чем в двух с половиной минут полёта от аэропорта. Таким образом, экипаж в данной ситуации не мог использовать при заходе на посадку систему СП-50, а система ОСП могла быть использована только начиная с расстояния 5—6 километров до ВПП. Когда Як-40 вошёл в глиссаду, но экипаж этого не доложил, как и не доложил о готовности в посадке, а начал снижаться с вертикальной скоростью 4 м/с, которая при подлёте к ДПРМ в в 5—6 километрах от входного торца ВПП была снижена до 2 м/с и сохранялась до пролёта ДПРМ, что было выполнено на установленной высоте. Такое замедление снижения позволяет сделать вывод, что пилоты теперь вели самолёт по ОСП. Далее вертикальная скорость была вновь увеличена до 4 м/с. По поведению самолёта в этот период впоследствии был сделан вывод, что пилоты перешли на визуальный полёт. Но в районе БПРМ стоял туман, который вообще-то не предусматривался метеорологическим прогнозом по аэропорту и информация АМСГ о нём отсутствовала у диспетчера и экипажа. Показания очевидцев на земле свидетельствуют, что видимость в тумане не превышала 500 метров, а пассажиры указывают на то, что земля при полёте в нём хорошо просматривалась. То что вертикальная видимость в тумане была на удовлетворительном уровне, создало у экипажа иллюзию, что на самом деле это всего лишь тонкая плёнка дыма, которая не представляла опасности для посадки. Также высока вероятность, что сосредоточившись на визуальном пилотировании, пилоты отвлеклись от контроля положения самолёта по приборам. Но между ДПРМ и БПРМ авиалайнер опустился ниже глиссады и влетел в туман. Поняв, что они могут врезаться в БПРМ, командир попытался выйти из снижения и набрать высоту, для чего взял штурвал «на себя» и перевёл двигатели во взлётный режим. Но было уже поздно. В 08:39:34 МСК пролетая над БПРМ в 6 метрах над землёй, Як-40 врезался в 9-метровый железобетонный столб. От удара произошло разрушение силовых элементов правой плоскости крыла, а также разрушился бак-кессон. Хлынувшее из бака топливо воспламенилось, вызвав пожар. Средний двигатель сразу отключился, а авиалайнер начал входить в правый крен. Пролетев после столкновения со столбом 420 метров, самолёт с креном 40-45° врезался правой плоскостью в землю в 610 метрах от торца ВПП и в 140 метрах справа от её оси. Далее при крене 90° о землю правой стороной ударился фюзеляж. Авиалайнер развернуло вправо на 135°, при этом фюзеляж разрушился и загорелся. В катастрофе погибли 8 человек: командир, второй пилот, бортмеханик и 5 пассажиров. Стюардесса и один пассажир получили ранения. Выжили 20 человек. Причины Причиной катастрофы является полёт ниже установленной глиссады и попадание самолёта в приземный туман в районе БПРМ неожиданно для экипажа. Происшествию способствовали грубые нарушения НПП ГА-71 и НМО ГА-73 службами метеообеспечения (отсутствие наблюдения за погодой на БПРМ с МК=15° при видимости 2000 метров и непрерывных наблюдений за видимостью и опасными явлениями погоды) и управления движением самолётов (выключение радиотехнических средств посадки до посадки ВС и отсутствие информирования об этом экипажа), а также нерешительные действия командира корабля по уходу на второй круг в создавшихся условиях. — Напишите отзыв о статье "Катастрофа Як-40 под Ждановом" Примечания

Отрывок, характеризующий Катастрофа Як-40 под Ждановом

В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.