Кеоссеян, Мануэль

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Мануэль Кеоссеян
Общая информация
Полное имя Мануэль Грегорио Кеоссеян
Родился
Гражданство Уругвай
Позиция Полузащитник
Информация о клубе
Клуб Завершил карьеру
Карьера
Клубная карьера*
1967 Суд Америка ? (?)
1968—1976 Данубио ? (?)
1977 Индепендьенте 10 (0)
1978—1981 Аукас ? (?)
1982 Прогресо ? (?)
1983 Депортиво Арменио ? (?)
Тренерская карьера
1985 Феникс
Рентистас
Белья Виста
1992 Уачипато
1993 Депортиво Мандию
1994 Университарио
1995 Басаньес
1996—1997 Алахуэленсе
1999 Белья Виста
2000—2001 Дефенсор Спортинг
2002—2003 Саприсса
2004 Эль Насьональ
2005 Брухас
2005 Мирамар Мисьонес
2005—2006 Акратитос
2008—2009 Марафон
2010 Мунисипаль
2010 Пеньяроль
2011 Мунисипаль
2011 Марафон
2012 Марафон
2013 Алахуэленсе
2014 Марафон
2014 Мунисипаль
2015 Рентистас

* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.


Мануэль Кеоссеян (исп. Manuel Keosseian, 17 августа 1953, Монтевидео) — бывший уругвайский футболист, выступавший на позиции защитника. По окончанию карьеры игрока работал со множеством клубов в Латинской Америке и Европе в качестве главного тренера.



Биография

Начинал карьеру футболиста в клубе «Суд Америка», но большую часть карьеры провёл в «Данубио». Также выступал в чемпионатах Аргентины и Эквадора. Карьеру завершил в 1983 году в аргентинском «Депортиво Арменио».

В качестве главного тренера возглавлял 24 клуба из разных стран. В 1990 году привёл «Белья Висту» к титулу чемпионов Уругвая — это самое большое достижение в истории клуба.

В 2000 году с «Дефенсор Спортингом» выиграл Лигилью Уругвая. С гондурасским «Мунисипалем» Кеоссян трижды выигрывал местное первенство.

Титулы

Напишите отзыв о статье "Кеоссеян, Мануэль"

Ссылки

  • [www.ovaciondigital.com.uy/futbol/padre-hijo-arrancaron-clausura.html Keosseian x2: padre e hijo arrancaron con todo el Clausura]  (исп.)
  • [www.eltiempo.com/archivo/documento/CMS-7426188 Uruguayo Manuel Keosseian, nuevo técnico del Municipal de Guatemala]  (исп.)


Отрывок, характеризующий Кеоссеян, Мануэль

– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.