Клейн, Доминик Луи Антуан

Луи Клейн
фр. Louis Klein
Генерал Луи Клейн
Дата рождения	24 января 1761(1761-01-24)
Место рождения	Бламон, департамент Мёрт и Мозель, Франция
Дата смерти	2 ноября 1845 (в 84 года)
Место смерти	Париж, Франция
Принадлежность	Франция Франция
Род войск	Кавалерия
Годы службы	1777 – 1787, 1792 – 1814
Звание	Дивизионный генерал
Часть	Великой Армии
Командовал	1-й драгунской дивизией (1805-07)
Сражения/войны	Жемапп (1792), Флерюс (1794), 2-й Цюрих (1799), Вертинген (1805)
Награды и премии

Луи Клейн (фр. Dominique-Louis-Antoine Klein) (1761—1845) — французский военный деятель, дивизионный генерал (5 февраля 1799 года), граф Клейн и Империи (декрет от 19 марта 1808 года, патент подтверждён 26 апреля 1808 года), участник революционных и наполеоновских войн.

Биография

Сын Жака Людовика Клейна, начальника почтового отделения в Бламоне, и Терезы Мейер, Луи Клейн 20 июня 1777 года начал службу королевским стражем ворот вплоть до расформирования этой должности 1 октября 1787 года.

Революционные войны

Он вернулся на службу 12 января 1792 года в качестве первого лейтенанта 83 пехотного полка, затем оставил его 20 мая, чтобы перейти в 11 кавалерийский полк. В том же году он посетил Живе, берега Самбры, принял участие в Сражении при Вальми и Сражении при Жемаппе. В октябре он присоединился к армии генерала Буве (или Буше), и в следующем году — к генералу Шамполону.

2 октября 1973 года назначен адъютантом при генерале-адъютанте Дебюро, 16 фримера II года по Французскому республиканскому календарю был назначен главнокомандующим, в это время сумел отличиться при осаде Мобёжа, битве при Флерюсе, хрестоматийных битвах при Маасе, Урте, и в провинции Эвай. Затем он командовал авангардом правого крыла Армии Самбры-и-Мааса под командованием Марсо и ещё раз отличился в переправе через Рур, захвате Бонна, Андернаха и Кобленца. 16 фремера III года (22 октября 1794 года) становится бригадным генералом. Командуя 7-м драгунским полком и 87-й полком 1-го пехотного построения был разбит. Во время переправы через реку Лан попал в сильное течение и едва не погиб, если бы к нему во время не подоспел Пьер-Бенуа Сульт, брат маршала Сульта.

Во время второй переправы через ту же реку, когда он командовал армией Самбры-и-Мааса дивизии Шампионне (Буцбах, 21 мессидора IV года по Французскому республиканскому календарю) он разбил арьергард австрийского генерала Вернека, захватил Вюрцбург, и одновременно с Неем 17 числа этого месяца вошёл в Бамберг, затем в количестве только 50 драгунов проявил чудеса храбрости, разбив значительно превосходивших его солдат Германской империи, которые его окружили. Следует также отметить атаки на деревни Лангфельд, Арбесмандост, Вофсбах и бой при Вайльбурге в сентябре 1796 года. В V год по Французскому республиканскому календарю, во время боя, который состоялся 7 брюмера, правый фланг французской армии, занимавший позиции от Бад-Кройцнаха до Кайзерслаутерна, численностью менее 6 000 человек, отступал под натиском австрийской кавалерии, состоящей более чем из 11 000 человек. 28 жерминаля он выиграл битву при Нойвиде, разбив редут в Альтенкирхен и уничтожив полк австрийских барко-гусар. На следующий день под его натиском вражеская кавалерия вынуждена была отступить в Штейнберг.

5 февраля 1799 года – дивизионный генерал. 1 декабря 1802 года – генеральный инспектор кавалерии. 24 августа 1803 года – командир дивизии пеших драгун в Амьене. С 29 августа 1805 года по 14 мая 1807 года — командир 1-й драгунской дивизии корпуса резервной кавалерии маршала Мюрата в рядах Великой Армии.

Наполеоновские войны

Посланник Великой армии в XIV году по Французскому республиканскому календарю, отличился, главным образом, в переправе через Дунай, бое под Донаувёртом, бое под Вертингеном и Альбуэке, заставив командира батальона Вернека вернуть Мершайм и Нюрнберг, вынудив сдаться 6 батальонов. В 1806 году, после битве при Йене и Ауэрштедте, Император отправил его догонять остатки прусской армии. Клейн занял деревню Вайсензе в то время, когда корпус из 6 000 всадников появился там, чтобы пересечь её. Прусский генерал, который не ожидал этой встречи, желая избежать боя, дал честное слово французскому генералу, что между Наполеоном I заключено перемирие. Клейн, полагая, что официальное лицо не может лгать в столь деликатном деле, отпустил отряд. Когда Клейн понял, что вследствие обмана генерала Блюхера, совершил серьёзную ошибку, было уже слишком поздно. Он отомстил ему на следующий день, догнав врага в Нересхайме, захватив 2 (или 10) знамени, 1000 пленных, в том числе адмирала.

24 декабря того же года Клейн и генерал Нансути значительно обогнали отряд казаков и другие кавалерийские корпуса, двигаясь к деревне Курсомб (Польша), благодаря успешной переправе через реку Вкра. Два дня спустя, во время битве при Голымине на примере показал, что не зря о нём ходят легенды. Не менее блистательно он выступил 7 февраля 1807 года, накануне битвы при Прейсиш-Эйлау, во время нападения на маршала Сульта недалеко от деревни. 2 русских полка, которые производили атаку, были успешно отбиты, в свою очередь, французский батальон 18-го пехотного полка был разбит кавалерией. Генерал Клейн, видя бедственное положение батальона, в одиночку направился на нападавших, которые были поражены его храбростью. Его дивизия, по подсчётам, больше всех участвовала в разгроме корпуса из 20 000 русских солдат, которые, в результате, лишились своей артиллерии.

Верховная палата

14 августа 1807 года — сенатор. 11 декабря 1808 года — вышел в отставку. 8 марта 1809 года — вернулся к активной службе. Получил назначени в Северную армию. 4 июня 1814 года – пэр Франции, не присоединился к Императору после его возвращения с Эльбы, участвовал в суде над маршалом Неем, голосовал против смертного приговора и за его депортацию. Умер 2 ноября 1845 года в Париже в возрасте 84 лет. Имя генерала выбито на Триумфальной арке.

Награды

• Легионер ордена Почётного Легиона (11 декабря 1803 года);
• Великий офицер ордена Почётного Легиона (14 июня 1804 года);
• Большой крест ордена Почётного Легиона (29 апреля 1834 года);
• Кавалер ордена Святого Людовика (27 июня 1814 года).

Потомство

Луи Клейн женился 7 января 1783 года в Эрбевиллере (Лотарингия) на Марии-Агате Пьеррон (Marie-Agathe Pierron). От этого брака имелось 2 сына:

• Мари-Арсен-Эдуард (Marie-Arsène-Édouard)  (19 апреля 1784, Бламон – 23 августа 1843,Люневиль) 2-й граф Клейн, старший кавалерийский офицер, кавалер Ордена Святого Людовика, женился в 1818 в Париже на Евгении де Шере (1792-1837), дочери Луи-Жан-Батиста (1760-1832), серебряных дел мастера, имел двоих дочерей:
  • Луиза-Арсен-Евгения (1 aпреля 1820, Виль-д’Авре – 12 июля 1893, Сен-Дье-де-Вож), графиня Клейн, вышла замуж 4 мая 1841 во II округе Парижа за Проспера Море (1805-1886), архитектора исторических памятников, главного архитектора исторических памятников в городе Нанси, от этого брака имелась дочь;
  • Луиза-Франсуаза-Клеменция (25 ноября 1825, Эрбевиллер – 5 июня 1906), вышла замуж в 1847 за Пьера-Анри Tиолиера (1818-1894), от этого брака имелась дочь;
• Сын — младший офицер, погиб в бою.

Разведён, Император женил его 2 июля 1808 года на Каролине Валанжен-Арберг (Caroline de Valangin-Arberg; 1779-1852), придворной даме Императрицы Жозефины, дочери Никола-Антуана де Валанжен, графа д'Арберг (1736-1813) и графини д'Арберг (1756-1836), фрейлины Императрицы, от которой имел сына:

• Эжен-Жозеф-Наполеон (Eugene-Joseph-Napoleon; 1813-1872), называемого граф Клейн-д'Арберг, не был женат, информация о потомках отсутствует..

Источники

• Charles Mullié. Biographie des célébrités militaires des armées de terre et de mer de 1789 à 1850, 1852

Отрывок, характеризующий Клейн, Доминик Луи Антуан

– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.