Кумаритов, Борис Михайлович
Поделись знанием:
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.
Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
| Борис Кумаритов | |
 Фото | |
| Имя при рождении: |
Борис Михайлович Кумаритов |
|---|---|
| Профессия: | |
| Карьера: | |
| Направление: | |
| Награды: |
|
Бори́с Миха́йлович Кумари́тов (8 мая 1939 — 10 сентября 2000) — советский и российский актёр театра и дубляжа. Заслуженный артист России.
Содержание
Биография
Мечтая об артистической карьере, Борис Кумаритов поступил в Высшее театральное училище имени М. С. Щепкина. В 1965 году окончил объединённый курс ГИТИСа и ВТУ — В. И. Цыганкова и Л. А. Волкова. В том же году он пришёл в Московский театр Сатиры.
Борис Кумаритов получил признание публики в 1970-х. Известным его сделала роль обаятельного Дьюлы в телеспектакле «Проснись и пой!», собравшем в Советском союзе огромное число просмотров. Со своей будущей женой, артисткой Натальей Защипиной, они встретились на сцене в спектакле «Две комедии» Бранислава Нушича. Наталья Защипина развелась со вторым мужем,разменяла трёхкомнатную квартиру и с восьмимесячным ребёнком она ушла жить к Борису. В 1990-х годах вместе работали в озвучке на Телевизионной студии Кинопрограмм.
Борис Кумаритов обладал совершенно неповторимым тембром голоса и удивительной возможностью изменять его до неузнаваемости, благодаря своей неподражаемой актёрской игре. Кумаритов подарил свой голос немалым иностранным мультипликационным персонажам: Коту Толстопузу из мультфильма «Чип и Дейл спешат на помощь», Игону Спенглеру в «Настоящих охотниках за привидениями», Винту Разболтайло из «Утиных историй», Коту Феликсу в одноимённом мультсериале и другим. В 1991 году дублировал фильм «Иисус» для Российского библейского общества. До самого конца жизни был востребован как актёр дубляжа у разных режиссёров в разные годы. Ещё он запомнился в роли эксцентричного доктора Дика Соломона в популярном американском ситкоме «Третья планета от Солнца». Голос актёра узнавали в рекламе зубной щётки «Рич» от «Джонсон и Джонсон» (Johnson & Johnson), благодаря одному из небезызвестных роликов. Его смерть оказалась нелепой и случайной.
Последние годы и смерть
Артист Александр Пятков вспоминал[1], что Кумаритов играл в Театре Киноактёра Пилата и через год, в 2000 году[2], его не стало. Борису Михайловичу неожиданно стало плохо с сердцем накануне открытия нового театрального сезона, он умер от падения из-за сердечного приступа, упал, поскользнувшись, выходя из бассейна[3]. Борис Кумаритов скончался на 62-м году жизни похоронен в Москве на Преображенском кладбище (участок № 12).
Семья
С Натальей Защипиной он прожил в гражданском браке 35 лет и воспитал её сына Мишу как своего собственного:«Он был великолепным актёром и чтецом. Выступал в филармонии. Только когда он умер, я узнала, сколько у него друзей и поклонников, панихида продолжалась четыре часа!»[4].
Признание и награды
Творчество
Фильмография
- 1969 — «Старый дом» — Грановский
- 1974 — «Последняя встреча» — Спартак Погосов
- 1975 — «Маяковский смеётся»
Театр Сатиры
Телеспектакли
- 1969 — «Две комедии Бранислава Нушича» («Два вора») — вор
- 1971 — «Когда море смеётся» — Кэрри Уайт
- 1971 — «Офицер флота» — Туровцев
- 1973 — «Безумный день, или Женитьба Фигаро» — Педрильо Грипсолейль (одна из наиболее известных ролей)
- 1974 — «Маленькие комедии большого дома» («Смотровой ордер») — Витя Иванов
- 1974 — «Проснись и пой!» — Дьюла
- 1978 — «Таблетку под язык» — Василь
- 1980 — «У времени в плену»
- 1986 — «Ворон» — Норандо
- 1987 — «Пожелание успеха» — Борис
- 1989 — «Самоубийца» — Пугачёв
Другие роли в театре
- «Неаполь — город миллионеров» — Чаппа, бригадир карабинеров[5]
- «18 верблюд» — Пронин[6][7]
Государственный театр киноактёра
- «Роман Мастера» (версия Мастера и Маргариты М. А. Булгакова) — Стравинский[8]; Пилат
Также читал произведения Куприна и рассказы О'Генри — «Неоконченный рассказ», «Предвестие весны», «Дороги судьбы», «Комната на чердаке».
Работа в озвучивании
- 1958—1961 — Кот Феликс — Кот Феликс (1993 г.)[9]
- 1979 — Иисус
- 1984 — Война гоботов — Скутер, Турбо
- 1985 — Приключения Тедди Ракспина — главный Прыгун ЭлБи
- 1985 — Приключения медведей Гамми — Подлиза, второстепенные персонажи, читает названия серий
- 1986—1991 — Настоящие охотники за привидениями — Игон Спенглер (дубляж ТРК Останкино, серии 1—32, 34—102 озвучивание в 1993-1994 году)
- 1987 — 1990 — Утиные истории — Винт Разболтайло (1 сезон), Фэнтон Крякшелл, Доктор Людвиг фон Стрэндждак, Глэдстоун, Бью Безпромах, Шеф Гавс (в дубляже 1994 года), правитель Макаруна, Текс Догги, принц Грейдрейг, Бабба, Шерлок Джонс, Эрвин Мэллард, капитан Фокхорн
- 1988 — Сказки братьев Гримм (дубляж телеканала ТВ-6)
- 1988—1991 — Новые приключения Винни-Пуха — Бука из серий («Великое похищение горшка с мёдом»)
- 1989 — Чип и Дейл спешат на помощь — Толстопуз, капитан Роджер (в сериях «Подводные пираты»), Вжик (часть серий), Тинга-Линг (в сериях «А слон и не подозревал...»), Гарри-оборотень (в сериях «Забавный оборотень»), Фрай (в сериях «Обманщики по заказу»)
- 1990 — Волшебник страны Оз — все мужские голоса
- 1990 — Чудеса на виражах — полковник Шпиггот, Самосвал, капитан Уильям Стэнсберри, авиатор Джексон, читает названия серий, второстепенные персонажи
- 1991 - Гуфи и его команда — селезень «папа-утка» (Утиная охота)
- 1990 — Беги
- 1991 — Багси
- 1992 — Их собственная лига
- 1992 — Мир кролика Питера
- 1993 — Баскетбольная лихорадка — Хупер
- 1993 — Чокнутый — сержант Грейтинг, Ворчун, Мистер Дудлиз, Людвиг фон Дрейк, Аль Червино, Мартовский заяц, слониха Таня,Мигалка
- 1993 — Пороги времени
- 1993 — Неспящие в Сиэтле
- 1993 — На линии огня
- 1994 — Волк
- 1995 — Первый рыцарь
- 1995 — Летите домой
- 1995 — Крикуны — Секретарь Грин
- 1996 — Третья планета от Солнца (телесериал) — доктор Дик Соломон
- 1996 — Присяжная
- 1998 — Доктор Дулиттл
- 1998 — Лебединое озеро
- 1998 — Смертельное оружие 4 — Роджер Мерто
- 1999 — Взрыв из прошлого — Аткинсон
- 1999 — Тринадцатый этаж — Ханон Фуллер, Гриерсон
- 1999 — Анна и король — Лорд Джон Брэдли
- 2000 — Гринч — похититель Рождества
Напишите отзыв о статье "Кумаритов, Борис Михайлович"
Примечания
- ↑ LITMIR.net — Короли комедии: «Замечательный актёр из Театра сатиры Борис Кумаритов, игравший Пилата в Театре киноактёра вместо меня, через год умер», — Александр Пятков.
- ↑ [www.mk.ru/blogs/idmk/2000/09/13/mk-daily/25128/ www.mk.ru/blogs/idmk/2000/09/13/mk-daily/25128/].
- ↑ Катя Сахарова. [www.mk.ru/editions/daily/article/2000/09/13/119405-karlsona-zatselovali-malyishi.html КАРЛСОНА ЗАЦЕЛОВАЛИ МАЛЫШИ]. "Московский комсомолец" №21506 (13 сентября 2000). Проверено 20 сентября 2016.
- ↑ [www.teatral-online.ru/news/269/ Наталья Защипина. «Я зря поверила Плучеку»]
- ↑ [www.biletexpress.ru/teatr/68/18056.html Театральное агентство BILETEXPRESS.RU: Неаполь — город миллионеров, билеты в Театр сатиры (сатиры)]
- ↑ lib.ru/CINEMA/mikroteatry.txt_with-big-pictures.html Аннотации к спектаклям московских театров
- ↑ www.vasiliev.info/18.html Юрий Васильев «Восемнадцатый верблюд»
- ↑ web.archive.org/web/20020322062041/www.sluganki.narod.ru/actors/lutvinskiy/teatr/Master.htm Новая жизнь Театра киноактера
- ↑ сериал транслировался в паре с сериалом «Настоящие охотники за привидениями» в 1993—1994 гг. в программе «Мультфейерверк»
Ссылки
- [www.imdb.com/name/nm0474941/ Страница актёра на IMDB.com]
Отрывок, характеризующий Кумаритов, Борис Михайлович
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.
Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
