Литература Буркина-Фасо
Литература Буркина-Фасо основана на устном народном творчестве, и поныне этот компонент остается важной её составляющей. В 1934 году, в годы французского владычества, Дим-Долобсом Уэдраого (Dim-Dolobsom Ouedraogo) опубликовал «Максимы, мысли и загадки народа Моси» (фр. Maximes, pensées et devinettes mossi), представлявшие собой сборник записанных легенд народа Моси. Устная традиция продолжает оказывать сильное влияние на буркинийских авторов, писавших в пост-колониальный период 1960-х, таких как Нази Бони и Роджер Никьема. В 1960-х наблюдался рост количества публикуемых художественных произведений. В 1970-х развитие литературы продолжилось, появились новые авторы.
Ранняя литература и литература эпохи колониализма
До колонизации письменная литература в Буркина Фасо полностью отсутствовала, как, впрочем, и в большинстве стран и территорий Чёрной Африки[1][2]. Устная же литературная традиция играла важную роль в жизни этнических групп, создаваших таким образом культурное многообразие страны[2]. Культурная традиция передавалась как устно, так и посредством музыки и танцев[1]. Это описано вышедшей в 1992 году книге Титинги Фредерика Пасере «Язык тамтамов и масок Африки» (фр. Le language des tam-tams et des masques Afrique), в которой автор придаёт особое значение важности для этносов Буркины-Фасо наличия в них гриотов (исполнителей традиционных песен)[2], по значению для передачи опыта стоящих наравне со старейшинами[1].
В 1934 году Дим-Долобсом Уэдраого публикует книгу «Максимы, мысли и загадки народа Моси» (фр. Maximes, pensées et devinettes mossi), в которой излагает прежде передававшуюся из уст в уста историю царства Моси, на время которого пришёлся расцвет доколониальной Буркина-Фасо[2][3].
Напишите отзыв о статье "Литература Буркина-Фасо"
Литература периода независимости
Первым романом, написанным буркинийским автором, стали «Сумерки древних времён» (фр. Crépuscule des temps anciens) Нази Бони, опубликованные в 1962 году[3][4]. Бони был важным деятелем периода обретения независимости, и политические вопросы были неотъемлемой частью его сочинений.[4] Его книгу, посвященную изучению традиций народа Бваму, назвали «этнографическим романом»[5][6]. Вторым буркинийским романом стала написанная в 1967 году Рожером Никьемой книга «Dessein contraire»[5][6].
В 1960-е получили распространение и театральные пьесы. Видные драматурги того времени: Уамдегре Уэдраого (Ouamdégré Ouedraogo), автор «Скупой Моага: комедия нравов» (фр. L’avare Moaga: comédie des moeurs), Пьер Дабире (Pierre Dabiré), автор «Sansoa», и Мусса Савадого (Moussa Savadogo), автор пьес «Дочь Вольты» (фр. Fille de le Volta) и «Оракул» (фр. L’oracle)[2][7][8].
В 1970-е годы появилось новое поколение буркинийских романистов: Огюстен-Сонде Кулибали (Augustin-Sondé Coulibaly), Колен Ноага (Kollin Noaga) и Этьен Савадого (Etienne Sawadogo)[3]. Также известны стали имена писателей Жака Проспера Базье (Jacques Prosper Bazié), Ансомвина Иньяса Хьена (Ansomwin Ignace Hien), Жана-Батиста Соме (Jean-Baptiste Somé), Пьера-Клавера Ильбудо (Pierre Claver Ilboudo) и Норбера Зонго (Norbert Zongo)[2].
Начиная с 1980-х годов среди буркинийских авторов появляются женщины: Пьеретта Сандра Канзье (Pierrette Sandra Kanzié), Бернардетта Дао (Bernadette Dao), Анжель Бассоле Уэдраого (Angèle Bassolé Ouédraogo), Гаэль Коне (Gaël Koné), Моника Ильбудо (Monique Ilboudo), Сюзи Энрик Никьема (Suzy Henrique Nikiéma), Сара Буяин (Sarah Bouyain) и Адиза Санусси (Adiza Sanoussi)[3].
Примечания
- ↑ 1 2 3 Marchais Julien. [books.google.co.uk/books?id=6jsBLSzJWYsC Burkina Faso]. — Petit Futé. — P. 91–92. — ISBN 2746916010.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Salhi Kamal. [books.google.co.uk/books?id=G9u9TeDegXMC Francophone Voices]. — Intellect Books, 1999. — P. 37. — ISBN 1902454030.
- ↑ 1 2 3 4 [aflit.arts.uwa.edu.au/CountryBurkinaFasoEN.html Burkina Faso literature at a glance]. The University of Western Australia (10 ноября 2006). Проверено 6 июня 2008. [www.webcitation.org/67RqSaIti Архивировано из первоисточника 6 мая 2012].
- ↑ 1 2 Gikandi Simon. [books.google.co.uk/books?id=hFuWQmsM0HsC Encyclopedia of African literature]. — Taylor & Francis, 2003. — P. 102. — ISBN 0415230195.
- ↑ 1 2 Allan Tuzyline Jita. [books.google.co.uk/books?id=QD8TgZVWugYC Women's Studies Quarterly: Teaching African Literatures in a Global Literary]. — Feminist Press, 1997. — P. 86. — ISBN 155861169X.
- ↑ 1 2 Kevane Michael. [books.google.co.uk/books?id=OfNcPaOjLhsC Women and Development in Africa: How Gender Works]. — Lynne Rienner Publishers, 2004. — P. 74. — ISBN 1588262383.
- ↑ Gassner John. [books.google.co.uk/books?id=oPOQf26l-PEC The Reader's Encyclopedia of World Drama]. — Courier Dover Publications, 2003. — P. 9. — ISBN 0486420647.
- ↑ Gérard Albert S. [books.google.co.uk/books?id=gt07FgJovZEC European-language Writing in Sub-Saharan Africa]. — John Benjamins Publishing Company, 1986. — P. 596. — ISBN 9630538334.
| ||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Литература Буркина-Фасо
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.
