Макдэниел, Хэтти

Хэтти Макдэниел
Hattie McDaniel
Студийная фотография 1939 года
Место рождения:	Уичито, Канзас, США
Место смерти:	Вудленд-Хиллз, США
Профессия:	актриса
Карьера:	1932—1949
Награды:	«Оскар» (1940)

Хэтти Макдэниел (англ. Hattie McDaniel; 10 июня 1895 — 26 октября 1952) — американская актриса, первая из чернокожих артистов, удостоенная премии «Оскар» (1940). Макдэниел также была профессиональной певицей и комедианткой, выступала на театральной сцене и снималась на телевидении. Помимо этого она первая чернокожая певица, исполнявшей свои песни на американском радио. Макдэниэл снялась более чем в 300 фильмах, но в большинстве из них её имя даже не указывалось в титрах.

Биография

Карьера

Хэтти Макдэниел родилась 10 июня 1895 года в Уичито, Канзас, в семье бывшего раба и солдата Гражданской войны Генри Макдэниела и Сьюзан Холберт, исполнительницы религиозных песен. Она была самой младшей в семье из тринадцати детей. В 1900 году семейство переехало в Колорадо, где сначала поселилось в городке Форт-Коллинз, а затем в Денвере, где и прошло детство Макдэниел. Интерес к выступлениям у неё появился во время обучения в старшей школе восточного Денвера. Первым её дебютом стали выступления в шоу её отца, вместе с двумя братьями.

В 1916 году умер один из её братьев, Отис, и шоу постепенно прекратило своё существование. После этого она некоторое время гастролировала с ансамблем чернокожих певцов, а в начале 1920-х годах начала выступать со своими песнями на радио Денвера. В 1927—1929 годы она даже записала несколько своих песен, сначала в компании «Okeh Records», а позже и на «Paramount Records» в Чикаго.

После краха фондовой биржи в 1929 году Макдэниел потеряла работу и единственным её заработком стали подработки в клубе «Мадрид» в Милуоки в качестве официантки и уборщицы в туалете. Со временем, несмотря на сомнения владельца, она стала исполнять различные номера на сцене клуба.

В 1931 году Хэтти Макдэниел переехала в Лос-Анджелес, где жили две её сестры, Этта и Орлена, и брат Сэм. Оказавшись в одном из центров американского кинематографа, Макдэниел решила попробовать себя в качестве киноактрисы, но несмотря на все усилия это оказалась не так просто, и первое время жизни в Лос-Анджелесе она работала поваром. Её брат вскоре устроился ведущим на радио и спустя некоторое время помог сестре пробиться в радиоэфир. Хэтти Макдэниел стала ведущей собственного шоу, которое приобрело большую популярность. Но зарплата была настолько низкой, что ей пришлось покинуть радио и устроится горничной. Но Макдэниел продолжала мечтать о кино и в 1932 году ей всё же удалось заполучить эпизодическую роль в фильме «Золотой Запад», с которой и началась её кинокарьера. В начале 1930-х годов она снялась во многих фильмах, играя в основном певиц или исполнительниц в хоре, причём в большинстве из них её имя не значилось в титрах. В 1934 году Хэтти Макдэниел вступила в Гильдию киноактёров США и с этого времени началась более активная её карьера с более значимыми ролями в кино.

«Унесённые ветром»

Фильм 1934 года «Судья Прист» стал первым, в титрах которого значилось имя Хэтти Макдэниел. В дальнейшем она сыграла довольно крупные роли в таких фильмах, как «Плавучий театр» (1936), «Саратога» (1937), «Чистосердечное признание» (1937) и некоторых других. Хэтти стала довольно востребована в Голливуде и обзавелась дружескими отношениями с такими звёздами, как Джоан Кроуфорд, Бетт Дэвис, Генри Фонда, Рональд Рейган, Оливия де Хэвилленд и Кларк Гейбл. Именно Гейбл помог Макдэниел получить роль Мамушки в фильме «Унесённых ветром», хотя за эту роль боролись почти столько же актрис, как и за роль Скарлетт. Даже Элеонора Рузвельт обращалась к продюсеру фильма Дэвиду Селзнику с просьбой взять на роль Мамушки её собственную горничную Элизабет Макдаффи.

Премьера «Унесённых ветром» была намечена на 15 декабря 1939 года в Атланте в присутствии всех актёров, снявшихся в ленте. Но в день премьеры все чернокожие актёры фильма были вычеркнуты из списка приглашённых, включая и Хэтти. Продюсер картины Дэвид Селезник всё же пытался добиться присутствия Хэтти Макдэниел на показе, но руководство «MGM» не рекомендовало этого из-за тогдашних законов штата Джорджия, согласно которым Хэтти пришлось бы жить в отеле для чёрных и сидеть на показе отдельно от своих коллег. Кларк Гейбл тоже пытался добиться присутствия Макдэниел и грозился бойкотировать премьеру, но актриса сама уговорила его поехать. Несмотря на трудности, возникшие в Атланте, Макдэниел присутствовала на дебютном показе фильма в Голливуде 28 декабря 1939 года.

Великолепно сыгранная роль Мамушки принесла актрисе большую популярность, и в 1940 году она стала обладательницей премии «Оскар» за «лучшую женскую роль второго плана». Макдэниел стала первой чернокожей актрисой, которая была номинирована на «Оскар» и удостоена его. В последующие годы актриса многократно играла в кино роли горничных и прислуг. Среди фильмов с её участием наиболее знаменитыми стали «В этом наша жизнь» (1942), «Благодари судьбу» (1943) и «С тех пор как вы ушли» (1944).

Последующие годы

Хэтти Макдэниел стала прототипом для создания образа чернокожей хозяйки Тома (Мамочка Два Тапочка (англ. Mammy Two Shoes)) в мульсериале «Том и Джерри». Этот персонаж впервые появился в 1940 году в эпизоде «Разбитые надежды».

Во время Второй мировой войны Хэтти Макдэниел была председателем «Негритянского дивизиона голливудского комитета победы» и была организатором концертов для солдат на военных базах.

На большом экране в последний раз она появилась в 1949 году в фильме «Семейный медовый месяц», но после этого в течение последующих лет она продолжала активную работу на радио и телевидении. Её комедийный радиосериал «Бьюла» пользовался большой популярностью у аудитории и она снялась в его телеверсии на канале ABC. Карьера Хэтти Макдэниел завершилась после того, как у неё был диагностирован рак груди.

Личная жизнь

В самом начале своей карьеры, в 1922 году, Макдэниел вышла замуж за Джорджа Лэндфорда, который умер вскоре после их свадьбы. В том же году не стало и её отца, Генри Макдэниела. Во второй раз она вышла замуж в 1938 году — за Ховарда Хикмена. В том же году они развелись.

В 1941 году Хэтти Макдэниел стала супругой продавца недвижимости Джеймса Ллойда Кроуфорда, а спустя год приобрела большой двухэтажный особняк в Пасадине, Калифорния. После её успеха в «Унесённых ветром» актриса стала частым гостем на многих голливудских вечеринках, чему также порой способствовал Кларк Гейбл. В 1945 году Макдэниел сообщила в прессе о своей беременности. Она начала покупать вещи для младенца и оборудовать детскую комнату. Её планы были разрушены после сообщения доктора о ложной беременности. У Макдэниел началась депрессия, и в том же году она развелась с мужем. Она заявила, что причиной для развода послужила ревность мужа к её карьере и частые угрозы убить её.

Её последним мужем стал декоратор Ларри Уильямс, за которого она вышла летом 1949 года. Но вновь супружеская жизнь не состоялась, и через год они расстались. На разводе Макдэниел расплакалась и сказала, что муж пытался рассорить её с коллегами по радиопрограмме и всячески мешал ей работать.

В 1952 году у Хэтти Макдэниел диагностировали рак молочной железы. Её не стало 26 октября 1952 года в больнице при Доме киноактёров в Вудленд-Хиллз, пригороде Лос-Анджелеса, в возрасте 57 лет. В своём завещании она написала, что хотела бы быть похороненной в белом гробу под белым покрывалом, с красными розами на подушке, на кладбище на бульваре Санта-Моника, где покоятся такие звёзды кино, как Рудольфо Валентино, Дуглас Фэрбенкс и многие другие. Но поскольку Макдэниел была чернокожей, владелец кладбища Джулс Рот не согласился на это, и актриса была погребена на кладбище Роуздэйл, где и покоится до сих пор.

Признание

В 1999 году новый владелец Голливудского кладбища Тайлер Кэссети предложил родственникам Макдэниел перезахоронить её на его кладбище, но те, сославшись на большой срок, прошедший с момента похорон, отказались. Тогда на кладбище «Hollywood Forever» был построен большой кенотаф в честь актрисы.

Статуэтка «Оскара» Хэтти Макдэниел хранилась после её смерти в Университете Ховард в Вашингтоне, но во время городских беспорядков в конце 1960-х годов таинственным образом пропала и по сей день не найдена.

Хэтти Макдэниел имеет две звезды на Голливудской аллее славы: за свои радиоисполнения на Голливудском бульваре и за вклад в кино на Вайн-стрит. В 1975 году она посмертно была добавлена в Зал славы чернокожих деятелей кино.

29 января 2006 года была выпущена почтовая марка с изображеним Хэтти Макдэниел. На марке была репродукция фотографии актрисы 1941 года, а её цена составляла 39 центов.

Избранная фильмография

• Семейный медовый месяц (1949) — Филлис
• Песня Юга (1946) — Тётя Тэмпи
• С тех пор как вы ушли (1944) — Фиделия
• Благодари судьбу (1943) — Сплетница
• В этом наша жизнь (1942) — Минерва Клэй
• Почтительнейше ваш (1941) — Синтия
• Великая ложь (1941) — Вайолет
• Унесённые ветром (1939) — Мамушка
• Чистосердечное признание (1937) — Элла
• Саратога (1937) — Розетта
• Стелла Даллас (1937) — горничная
• Ничего святого (1937) — миссис Уокер
• Плавучий театр (1936) — Куини
• Китайские моря (1935) (без указания в титрах)
• Судья Прист (1934) — Тётя Дилси

Премии

• 1940 — Премия «Оскар» — лучшая женская роль второго плана, за фильм «Унесённые ветром»

Литература

• [www.npr.org/templates/story/story.php?storyId=4946312 The Life and Struggles of Hattie McDaniel] (author Jill Watts audio interview), hear the voice of Hattie McDaniel
• Hopper, Hedda. «Hattie Hates Nobody». Chicago Sunday Tribune, 1947.
• Jackson, Carlton. Hattie: The Life of Hattie McDaniel. Lanham, MD: Madison Books, 1990. ISBN 1-56833-004-9
• Mitchell, Lisa. «More Than a Mammy». Hollywood Studio Magazine, April 1979.
• Salamon, Julie. «The Courage to Rise Above Mammyness». New York Times, 6 августа 2001.
• Watts, Jill. Hattie McDaniel: Black Ambition, White Hollywood. New York, NY: HarperCollins, 2005. ISBN 0-06-051490-6
• Young, Al. «I’d Rather Play a Maid Than Be One». New York Times, 15 октября 1989.
• Zeigler, Ronny. «Hattie McDaniel: ‘(I’d)… rather play a maid.’» N.Y. Amsterdam News, 28 апреля 1979.
• [access.newspaperarchive.com/ Access Newspaper Archive — search for «Hattie McDaniel»]

Отрывок, характеризующий Макдэниел, Хэтти

На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.