Малая Россия или Украина?

Малая Россия или Украина?
Малая Россія или Украина?
Автор:	Андрей Стороженко
Жанр:	научно-историческая статья, исторический очерк
Язык оригинала:	русский дореформенный
Оригинал издан:	1918 год
Издатель:	ряд переизданий, первое издание в виде отдельной книги (брошюры): Ростов-на-Дону
Выпуск:	1919 год
Страниц:	16
Носитель:	книга
Электронная версия в Викитеке

«Ма́лая Росси́я или Украи́на?» (рус. дореф. «Ма́лая Россі́я или Украи́на?») — произведение историка и публициста Андрея Стороженко, статья, позднее — брошюра. Посвящена вопросу генезиса названия «Украина» и его соотношения с историческими понятиями «Русь» и «Малороссия», а также вопросу о существовании единого русского народа как объединения трёх народностей. Впервые опубликована в 1918 году в Киеве в сборнике «Малая Русь», переиздана в Одессе в 1919 году в трудах «Подготовительной по национальным делам комиссии», составленных Василием Шульгиным, и в том же году — отдельной брошюрой в Ростове-на-Дону. Выдержала ряд дальнейших переизданий, в частности, в сборнике «Украинский сепаратизм в России. Идеология национального раскола» в 1998 году.

История

В годы революции и Гражданской войны историк Андрей Стороженко принимал активное участие в общественно-политической жизни Киева. По определению историка Александра Оглоблина, он в это время являлся одним из лидеров киевских «малороссов».

С 1917 года Стороженко состоял председателем Союза приходских советов Киева, и Совет под его преседательством протестовал против создания украинской автокефальной церкви. В середине 1918 года Стороженко (председатель) и Скрынченко (заместитель) подписали письмо к правящему митрополиту Антонию с требованием привлечения к ответственности некоторых членов церковной рады, выступавших за создание Украинской автокефальной церкви. Согласно воспоминаниям профессора Василия Зеньковского, кандидатура Стороженко, занимавшего в это время пост председателя Союза, была выдвинута от русских церковных групп в мае 1918 года на пост Министра Исповеданий при формировании правительственного кабинета гетмана Павла Скоропадского, но была отклонена ввиду протеста украинских групп.

В этих условиях Андреем Стороженко в 1918 году была написана научная статья с названием «Малая Россия или Украина?» По мнению исследователя научного и публицистического наследия Андрея Стороженко Сергея Копылова, написание данной статьи свидетельствует о враждебном отношении Стороженко к возникновению украинской государственности и является проявлением его консервативных взглядов на украинофильство и стремлением отмежеваться от чрезмерно заполитизированного украинского движения.

Первоначально статья была издана в киевском сборнике «Малая Русь», издававшемся Василием Шульгиным. Затем она в 1919 году была повторно издана в Одессе в малорусском отделе «Подготовительной по национальным делам комиссии». Существует мнение, что к моменту этого повторного издания Стороженко также эмигрировал из Киева в Одессу, опасаясь в Киеве физического уничтожения, как участник Киевского Клуба русских националистов, члены которого поголовно были подвергнуты в 1919 году репрессиям со стороны большевиков. Также статья была издана отдельной брошюрой в 16 страниц в Ростове-на-Дону.

В советское время брошюра Стороженко «Малая Россия или Украина», изданная в Ростове-на-Дону в 1919 году, входила в число запрещенных книг, подлежащих изъятию из библиотек и книготорговой сети.

В 1998 году статья была переиздана в России в сборнике «Украинский сепаратизм в России. Идеология национального раскола» под редакцией Михаила Смолина. Существовал также ряд других переизданий статьи.

Содержание

Копылов пишет, что в статье «Малая Россия или Украина» Стороженко пытался доказать, что «всеми своими корнями украинская идеология вросла в польскую почву». Согласно его мнению, инициаторами возникновения термина «Малая Русь» в отношении Киевской и Поднепровской Руси являются константинопольский патриарх и византийский император. По мнению Стороженко, изложенному в статье, термины Великая и Малая Русь начали употреблять византийцы после разгрома Руси татарами в XIII веке. Термины эти со временем прижились на Руси и в дальнейшем «Название „Малая Россия“ прочно держалось среди книжных людей». В то же время, по убеждению автора, слово «украина» с давнего времени использовалось в русском и польском языке в значении пограничья, приграничной местности или области, но после Вечного мира 1686 года поляки всячески старались «затереть самое имя Малой России в своих пределах и заменить его именем Украины». «Минуло сто с лишком лет, прошли ужасы гайдамачины, настали разделы Польши— и вот тогда, — утверждал автор, — польские ученые заговорили об особой украинской национальности». И «в первой четверти XIX века появилась особая „украинская“ школа польских ученых и поэтов, давшая чрезвычайно талантливых представителей. К. Свидзинский, М. Грабовский, Э. Руликовский, А. Мальчевский, С. Гощиньский, Б. Залеский и многие другие продолжали развивать начала, заложенные графом Я. Потоцким и Ф. Чацким, и подготовили тот идейный фундамент, на котором создалось здание современного нам украинства».

В работе содержится значительное количество число цитат из русских и польских источников, «демонстрирующих практику использования понятий „Украина/украйны“, „Малая Русь/Малороссия“ на протяжении всего древнерусского периода и вплоть до XIX в.», — пишет историк Роман Храпачевский.

Стороженко связывает «происхождение „Украины“ и „украинского народа“ с политическими программами возрождения „великой Польши“ или пангерманизма».

Оценки

Научные

Роман Храпачевский характеризует работу Стороженко в качестве наиболее подробно исследующей этимологию слова «Украина» как в русском, так и польском языках.

Исследователь И. Ю. Сапожникова на основании текста статьи Стороженко сделала вывод о том, что историк в статье высказал приверженность к сохранению русского литературного языка

Изложенная в статье теория Стороженко о том, что «Малая Русь» подлежит трактовке как метрополия Руси, а «Великая Русь» является её колонией, нашла отражение в «Энциклопедии истории Украины» в определении термина «Малая Русь» (укр. «Мала Русь»), а также данная статья отмечается там в качестве одной из наиболее заметных работ сборника «Малая Русь».

Политические

Общественный деятель и публицист Василий Шульгин, находясь в эмиграции, в своём политическом памфлете «Украинствующие и мы», появившемся в 1939 году в Белграде, уделил некоторое внимание содержательной части этой работы Стороженко и назвал его «бесстрашным рассказом о полонизации Руси под видом „украинизации“». Этот очерк Стороженко, полагает Шульгин, установил, что «украинствование рождено и взлелеяно поляками».

Завершающие слова статьи Стороженко «Украинский туман должен рассеяться, и русское солнце взойдет!» в современное время используются в качестве одного из политических лозунгов в среде противников украинизации и защитников русского языка на Украине. Эти же слова были использованы составителем сборника «Украинский сепаратизм в России. Идеология национального раскола» историком Михаилом Смолиным в качестве названия и основного смыслового посыла своей вводной статьи к данному сборнику.

Критика

Русский историк и филолог Александр Соловьёв подверг критике теорию Стороженко о греческом разделении страны на Малую и Великую как на метрополию (малая часть страны) и её колонию (великая часть). Согласно его анализу, далеко не всегда политические определения частей стран как «великая» и «малая» означают именно такое деление, в частности, самим разделением Греции на Великую и Малую, где слово «великая» является украшающим эпитетом. «…Классическая древность знает лишь понятие … Graecia Magna или maior: оно встречается у Плиния, Тита Ливия, Птоломея и Страбона. Но нигде нет соответствующего ей выражения Graecia minor» — пишет историк.

Научный сотрудник Новокузнецкого художественного музея Александр Клещевский, соглашаясь с критикой Соловьёва, предполагает, что именно в данной статье Стороженко впервые была изложена ошибочная теория об образовани смысловой пары значений «Малая Русь» — «Великая Русь», как производной от несуществовавшей смысловой пары «Великая Греция» — «Малая Греция», которая впоследствии получила широкое распространение «в публицистических статьях исторической направленности, тиражируемых интернетом».

Варианты издания

В бумажных изданиях

• Стороженко А. В. Малая Россия или Украина? // Под ред. В. Шульгина. Малая Русь : сборник. — Киев: Паевое товарищество, 1918. — Вып. 1. — С. 8-19.
• Стороженко А. В. Малая Россия или Украина? // Труды подготовительной по национальным делам комиссии, малорусский отдел. — Одесса, 1919. — Вып. 1. Сборник статей по малорусскому вопросу. — С. 52-64.
• Стороженко А. В. [books.google.com.ua/books?id=OZx6HAAACAAJ&dq=inauthor:%22%D0%90.+%D0%A1%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B6%D0%B5%D0%BD%D0%BA%D0%BE%22&source=bl&ots=KWYceD0tml&sig=eoV--Lqtc9lZupX_okkI-QEu7f4&hl=ru&sa=X&ei=cLwVUKvZPIb04QTouYGYDA&ved=0CEcQ6AEwBA Малая Россия или Украина?]. — Ростов-на-Дону, 1919. — 16 с.
• Стороженко А. В. Малая Россия или Украина? // [www.ozon.ru/context/detail/id/1387939/ Украинский сепаратизм в России. Идеология национального раскола]. — Москва, 1998. — С. 280-290. — 432 с. — (Пути русского имперского сознания). — 5000 экз. — ISBN 5-89097-010-0.
• Стороженко А. В. Малая Россия или Украина // Гончаров В. А. Русское слово : журнал. — Луганск, 2004. — Вып. 3 (10). — С. 1-10.

В электронных изданиях

• Стороженко А. В. [ukrstor.com/ukrstor/i33-00-6-r.html Малая Россия или Украина]. [ukrstor.com Украинские страницы] (30 января 2001). — Опубликована с сокращениями из сб. «Украинский сепаратизм в России. Идеология национального раскола». Проверено 15 июня 2014. [www.webcitation.org/6B2gyb8ui Архивировано из первоисточника 29 сентября 2012].
• Стороженко А. В. [www.trinitas.ru/rus/doc/0211/003a/02110000.htm Малая Россия или Украина?] (электронная публикация). Эл № 77-6567, публ.10207. [elibrary.ru/title_about.asp?id=27214 «Академия Тринитаризма»] (25 января 2003). Проверено 26 июля 2012. [www.webcitation.org/6B2gzl5GO Архивировано из первоисточника 29 сентября 2012].

См. также

• Украина — не Россия

Ссылки

• Качмарский Олег. [2000.net.ua/2000/svoboda-slova/sotsium/78402 Украинская матрёшка] (рус.) // 2000 : общественно-политический еженедельник. — Киев, 17 — 23 февраля 2012 года. — Вып. 7 (594).
• Сидоренко Сергей. Раздел 2. Нужна ли украинцам Россия? // [kr-eho.info/uploads/files/Sidorenko-Preodolenie_raspada.pdf Украина-Россия: преодоление распада]. — Москва: Мип, 2006. — С. 82. — 354 с. — ISBN 5-98974-014-6.
• [archive.segodnya.ua/pdf/1206/061206_SEG_KIE_13.pdf Малороссия — это круто!] // Сегодня : газета. — Киев, 2006, 6 декабря.

Отрывок, характеризующий Малая Россия или Украина?

Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.