Опасный метод

Опасный метод
A Dangerous Method
Жанр	биографическая драма
Режиссёр	Дэвид Кроненберг
Продюсер	Джереми Томас
Автор сценария	Кристофер Хэмптон
В главных ролях	Майкл Фассбендер Кира Найтли
Оператор	Питер Сушицки
Композитор	Говард Шор
Кинокомпания	Recorded Picture Company, Lago Film, Prospero Pictures, Astral Media, Canadian Film or Video Production Tax Credit, Corus Entertainment, Elbe Film, Millbrook Pictures, Movie Network, Talking Cure Productions, Telefilm Canada
Длительность	99 мин.
Бюджет	15 млн €
Сборы	27 462 041 $
Страна	Великобритания Великобритания Германия Германия Канада Канада Швейцария Швейцария
Язык	английский
Год	2011
IMDb	ID 1571222
Выход фильма «Опасный метод» (оригинальное название — A Dangerous Method)

К:Фильмы 2011 года

«Опа́сный ме́тод» (англ. A Dangerous Method) — кинофильм Дэвида Кроненберга об отношениях двух основоположников психоанализа Зигмунда Фрейда и Карла Юнга с еврейской пациенткой Сабиной Шпильрейн.

Сценарий написан Кристофером Хэмптоном на основе собственной пьесы «Исцеление беседой» (англ. The Talking Cure), источником которой послужил роман Джона Керра «Самый опасный метод» (англ. A Most Dangerous Method).

Сюжет

Действие фильма охватывает период с 1904 по 1913 годы. Сценарий основан на реальных фактах из биографии Фрейда, Юнга и Шпильрейн. Последняя за это время эволюционирует из истерички, не способной управлять собственным телом, в любовницу своего доктора, а затем и в его коллегу-психиатра. Психическое расстройство Шпильрейн возникло вследствие насилия над ней. Ещё ребёнком она подвергалась физическим наказаниям своего отца, но при этом наказания приносили ей удовольствие, то есть зарождались садомазохистские склонности.

Параллельно этой феминистической траектории разворачивается эдиповская драма отношений Фрейда и Юнга. Из многообещающего ученика Фрейда швейцарец превращается в наследника его позиции во главе психоаналитического движения, а затем под влиянием мистических видений вступает в конфликт со своим наставником. Мистически настроенный Юнг не верит в случайности, для Фрейда же любая случайность может быть интерпретирована сознанием в мистическом ключе.

Действие заканчивается накануне Первой мировой войны, когда Юнга посещает видение кровавой лавины, которая должна вскоре затопить Европу. В заключение фильма сообщается о трагической судьбе евреев Шпильрейн и Фрейда, а также о том, что «ариец» Юнг благополучно дожил на берегу своего горного озера до глубокой старости.

В ролях

Актёр	Роль
Майкл Фассбендер	Карл Густав Юнг Карл Густав Юнг
Кира Найтли	Сабина Шпильрейн Сабина Шпильрейн
Вигго Мортенсен	Зигмунд Фрейд Зигмунд Фрейд
Венсан Кассель	Отто Гросс Отто Гросс
Сара Гадон	Эмма Юнг Эмма Юнг
Андре Хеннике	Эйген Блейлер Эйген Блейлер
Арндт Шверинг-Сонрей	Шандор Ференци Шандор Ференци

Работа над фильмом

Идея фильма возникла у Кроненберга после того, как он посмотрел спектакль по пьесе «Лечение беседой», и отметил для себя сходство художественной работы с психоаналитической:

Психоаналитики и художники заняты в каком-то смысле одним и тем же. Нам подаётся официальная версия реальности — то, что мы видим сидя в этой комнате. Но что на самом деле происходит? Что кроется за поверхностью? Что за силы направляют движение? Давайте пойдём глубже, давайте рассмотрим скрытые, или тёмные, или непризнанные стороны жизни. Художник делает то же самое с обществом в целом.

— Д. Кроненберг

Кроненбергу удалось достигнуть договорённости с Кристианом Бэйлом и Кристофом Вальцем о том, что они сыграют Юнга и Фрейда, соответственно. Перед самым началом съёмок стало известно, что оба актёра отказались от принятых на себя обязательств. Режиссёру пришлось в авральном порядке подыскивать новых актёров на главные роли.

Съёмки фильма проходили в Констанце, Люцерне, Цюрихе, Уберлингене и в парке Бельведерского дворца в Вене. Кроненберг условился со своим постоянным оператором Сушицки, что фильм будет снят в нетипичной для их работ светлой, даже лучезарной манере, отражающей оптимизм предвоенной Европы «прекрасной эпохи».

Прокат

Премьера фильма состоялась 2 сентября 2011 года на 68-м Венецианском кинофестивале. Европейские критики приняли фильм как «пристойную до зевоты» заявку экс-радикала Кроненберга на внимание Американской киноакадемии. Каких-либо призов в Венеции фильм не получил. Больше интереса картина вызвала на фестивале в Торонто. В ограниченный российский прокат «Опасный метод» вышел 26 января 2012 года. Хотя фильм оправдал свой бюджет, основная часть сборов пришлась на Европу. В Северной Америке лента заработала лишь $5 млн.

Кинокритика

На Венецианском фестивале в центре обсуждения оказалась актёрская работа Киры Найтли, которая многими фестивальными критиками была принята весьма скептически. «Она так играет лицом, выдвигая челюсть в припадке безумия, как не удалось бы ни одному корифею доронинского МХАТа: конкурировать с ней мог бы разве что Джим Керри», — иронизирует Андрей Плахов. Аналогичного мнения придерживается Ричард Корлисс: «В безумной сцене, с которой начинается фильм, зритель видит натужную попытку симпатичной старлетки изобразить чокнутую святую». Однако сам режиссёр и ряд других специалистов (Питер Трэверс, Дж. Хоберман) сочли критику Найтли необоснованной, ведь именно её работа придаёт фильму энергию и кураж.

Что касается работ Фассбендера и Мортенсена, которых мало кто ожидал увидеть в данных ролях, то они удостоились всеобщей похвалы. А. О. Скотт на страницах The New York Times назвал «не лишённое лукавства» изображение Фрейда Мортенсоном «столь убедительным в плане юмора, самолюбия и человеческой теплоты», что все прочие кинообразы «венского старца» не идут с ним ни в какое сравнение. «Никогда ещё этот застёгнутый на все пуговицы актёр не казался столь расслабленным в сложной роли», — написал журнал TIME. Рецензент Los Angeles Times недоумевает по поводу того, что роли Фрейда и Юнга изначально предназначались другим актёрам.

При подведении итогов 2011 года Глен Кенни и Дж. Хоберман назвали «Опасный метод» лучшим фильмом года, а по версии всех трёх штатных критиков New York Times он попал в лучшую десятку. Кенни отметил нестандартность экранного мышления: например, все сцены секса поданы глазами вуайера — через отражения в стёклах и зеркалах. Смысловая наполненность монтажа произвела впечатление и на Хобермана: «Непредсказуемые ассоциации Фрейда созвучны взрывным монтажным решениям Кроненберга: от кровавой дефлорации Шпильрейн к новому дому семейства Юнгов у озера или от сцены, где Фрейд отчитывает своего „сына и наследника“ за отступление от „твёрдой почвы сексуальной теории“, к экзекуции Юнгом своей подруги».

Награды и номинации

• 2011 — участие в основном конкурсе Венецианского кинофестиваля
• 2011 — приз Spotlight Award от Национального совета кинокритиков США (Майкл Фассбендер).
• 2011 — номинация на «Спутниковую награду» за лучшую мужскую роль второго плана (Вигго Мортенсен).
• 2012 — номинация на премию «Золотой глобус» за лучшую мужскую роль второго плана (Вигго Мортенсен).
• 2012 — 11 номинаций на премию «Джини»: лучший фильм (Джереми Томас, Мартин Кац, Марко Мехлиц), лучшая режиссура (Дэвид Кроненберг), лучшая мужская роль (Майкл Фассбендер), лучшая мужская роль второго плана (Вигго Мортенсен), лучший монтаж (Рональд Сандерс), лучшая оригинальная музыка (Говард Шор), лучшая работа художника (Джеймс Макэйтир), лучшие костюмы (Дениз Кроненберг), лучший звук (Орест Сушко и Кристиан Кук), лучший монтаж звука, лучшие визуальные эффекты.
• 2012 — номинация на премию «Сатурн» за лучшую женскую роль (Кира Найтли).

Ссылки

• [www.adangerousmethodfilm.com Официальный сайт фильма]
• «Опасный метод» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.allmovie.com/movie/v520832 Опасный метод] (англ.) на сайте allmovie

Отрывок, характеризующий Опасный метод

– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.