Папаяннис, Теодорос

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Теодорос Папаяннис
греч. Θεόδωρος Παπαγιάννης
Дата рождения:

1942(1942)

Место рождения:

Эллинико, Янина, Греция

Подданство:

Греция Греция

Жанр:

скульптура

Учёба:

Афинская школа изящных искусств

Теόдорос Папаяннис (греч. Θεόδωρος Παπαγιάννης , род. 1942, Эллинико Янина) — известный греческий скульптор и медальер XX века. Профессор Эмерит Афинской школы изящных искусств.





Биография

Теодорос Папаяннис, известен и как Тόдорос Папаяннис (греч. Θόδωρος Παπαγιάννης, родился в селе Эллинико эпирского нома Янина в 1942 году. Учился в Афинской школе изящных искусств у скульптора Янниса Паппаса (1960—1966), и литью меди в мастерской у Никоса Керлиса.

Получил диплом по теории искусства и декоративно — прикладному искусству.

В период 1966—1968 и получив стипендию занялся исследованием древнего греческого и средиземноморского искусства, с поездками на Крит, Кипр, в Малую Азию, Египет и Левант[1]. В 1970 году начал свою академическую карьеру в качестве помощника Янниса Паппаса.

В 1972 году возглавил научно-исследовательскую деятельность учащихся «Школы искусств» в сёлах Загорохорья, Эпир, где были изучены традиции резьбы по дереву, каменных скульптур и местные архитектурные особенности.

В период 1981—82, продолжил учёбу в Ecole des Arts Appliques et des Metiers d' Art в Париже.

В 1991 году был назначен профессором скульптуры в Афинскую школу изящных искусств.

В 1997 году, получив учебный отпуск (Sabbatical), поехал в Соединённые Штаты Америки, где провёл 4 месяца занимаясь исследовательской деятельностью.

Работа

Под влиянием современных тенденций в скульптуре, сочетает в своей работе элементы доисторических идолов с экспрессионистскими формами и абстракцией Генри Мура.

Многие из его работ вызывают в памяти простоту скульптур Кикладской цивилизации.

Кроме скульптуры, Папаяннис занимает заметное место в современном медальерном искусстве Греции. В 1975 году, после конкурса, по его проекту стали чеканиться монеты достоинством в 20, 10 и 5 драхм с изображениями Перикла, Демокрита и Аристотеля соответственно.

Он является автором медали в ознаменование вступления Греции в Европейский союз в 1979 году, медали в честь празднования 150 летия Парламента эллинов в 1978 году. В числе его многочисленных работ в качестве медальера:

В числе его многочисленных скульптурных работ[2]:

Много других работ Теодора Папаянниса установлены в публичных местах Афин и других городов Греции.

Папаяннис также является автором интерьеров, в частности вестибюля и холла гостиницы Хилтон на острове Керкира и гостиницы «Stanley» в Афинах.

Выставки

Кроме персональных выставок (Цюрих, 1995 Лондон, Никосия, 1996 Афины и Женева), Папаяннис принял участие во многих групповых выставках в Греции и за её рубежами (София, Будапешт, Париж и др.).

Папаяннис получил множество призов на национальных и международных конкурсах. В 2006 году он получил первый приз на международном конкурсе «The Runners» в Чикаго (O’Hare International Airport)[3][4].

Преподавательская деятельность

Папаяннис был директором «Первой мастерской скульптуры» Афинской школы изящных искусств. Сегодня Теодорос Папаяннис является профессором Эмеритом ерской скульптуры Афинской школы изящных искусств.

Музей современного искусства Папаянниса

В 2009 году он создал Музей современного искусства Папаянниса в начальной школе своего родного села в Эллинико. Большинство классов школы были закрытыми в силу малого числа учеников. В годы ученичества скульптора здесь учились 150 детей, сегодня только 15. Скульптор предпочёл дать новую жизнь школе, в которой он учился, нежели создавать свою постоянную экспозицию в Янина или в Афинах. По выражению самого Папаянниса, «посетитель сможет найти здесь нить цветной древней греческой скульптуры». Скульптуры выставлены как в классах и коридорах школы, так и под открытым небом вокруг школы[5][6][7].

Источники

  • Στέλιος Λυδάκης: «Οι Έλληνες Γλύπτες — Η νεοελληνική γλυπτική: ιστορία — τυπολογία — λεξικό γλυπτών», τόμ. 5ος, σελ. 419—420, Εκδοτικός οίκος «ΜΕΛΙΣΣΑ», Αθήνα, 1981.
  • Ζέττα Αντωνοπούλου: «Τα γλυπτά της Αθήνας: Υπαίθρια γλυπτική 1834—2004», σελ. 167, 169, 170, 174, 179, 186 & 205, α΄ έκδοση, Εκδόσεις «Ποταμός», Αθήνα, 2003.
  • Ιστοσελίδα του Γλύπτη Θεόδωρου Παπαγιάννη ([theodoros-papagiannis.gr www.theodoros-papagiannis.gr])

Напишите отзыв о статье "Папаяннис, Теодорос"

Ссылки

  1. mcap.gr/Biografiko_Papagiannis.aspx.
  2. [www.glyptothiki.gr/%CF%80%CE%B1%CF%80%CE%B1%CE%B3%CE%B9%CE%AC%CE%BD%CE%BD%CE%B7%CF%82-%CE%B8%CE%B5%CF%8C%CE%B4%CF%89%CF%81%CE%BF%CF%82-papayannis-theodoros.aspx Παπαγιάννης Θεόδωρος - Papayannis Theodoros]
  3. [www.suntimes.com/photos/galleries/?story=7645621 ‘The Runners’ sculpture dedicated at O’Hare Airport] auf suntimes.com
  4. [www.artiagallery.com/artist/theodoros-papagiannis/ Theodoros Papagiannis | Artia Gallery]
  5. [mcap.gr/. Μουσείο Σύγχρονης Τέχνης Θεόδωρος Παπαγιάννης]
  6. [www.giannena-e.gr/Giannena/Mouseio-Sygxronis-Tehnis-Papagiannis-Arhiki.aspx Γιαννενα Πολη Των Ευεργετων]
  7. [www.neoiagones.gr/index.php?option=com_content&view=article&id=5221:2014-09-15-08-13-20&catid=25:2013-01-06-15-46-54&Itemid=70 Θεόδωρος Παπαγιάννης Από το Ελληνικό στο... Άπειρο!]

Напишите отзыв о статье "Папаяннис, Теодорос"

Ссылки

  • [theodoros-papagiannis.gr/en Homepage]
  • [theodoros-papagiannis.gr/docs/papagiannismuseum.pdf Museumskatalog]
  • Ελένη Μπίστικα: «Μουσείο Σύγχρονης Τέχνης „Θεόδωρος Παπαγιάννης“, ένα κύτταρο πολιτισμού και σχολειό τέχνης στο Ελληνικό Ιωαννίνων», Εφημ. Καθημερινή, 6 Σεπτεμβρίου 2009.
  • Άγγελος Κωσταράς: «[www.youtube.com/watch?v=U-9XtDz61So Η Ήπειρος μέσα από το έργο του Θεόδωρου Παπαγιάννη]», ντοκιμαντέρ με θέμα τη ζωή και το έργο του Θεόδωρου Παπαγιάννη, σε συνάρτηση με τον τόπο του

Отрывок, характеризующий Папаяннис, Теодорос

– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.