Переворот 1962 года в Бирме

Государственный переворот 1962 года в Бирме
Рангун
Дата	2 марта 1962 года
Место	Рангун
Причина	политический кризис, угроза децентрализации или распада Бирманского Союза
Итог	падение парламентской республики, установление военного режима социалистического толка
Противники
Бирманские военные Правительство Бирмы
Командующие
Не Вин (Председатель Революционного совета) Вин Маунг (Президент Бирмы) У Ну (Премьер-министр Бирмы)
Силы сторон
Вооружённые силы Бирмы Полиция. Осталась нейтральной
Потери
неизвестно неизвестно
Общие потери
1 или 2 человека

История Мьянмы
Древнейшая история (11 000—200 до н. э.) Пью (200 до н. э. — 1050 н. э.) Монские царства (825?—1057) Араканские царства (788?—1406)
Династия Паган (849—1297) Монгольское завоевание Бирмы Период враждующих царств Верхняя Бирма (1297—1555) Мьинсайн и Пинья (1297—1364) Сикайн (1315—1364) Ава (1364—1555) Пьи (1482—1542) Раманья (1287—1539, 1550—1552) Шанские княжества (1215—1563) Аракан (1429—1785) Таунгу (1510—1752) Возрождённое Хантавади (1740—1757) Конбаун (1752—1885)
Британская Бирма (1824—1948) Англо-бирманские войны (1824—1885) Националистическое движение (1900—1948) Японская оккупация (1942—1945)
Современность (с 1948) Союз Бирма (1948—1962) Переворот 1962 года Социалистическая республика (1962—1988) Переворот 1988 года Союз Мьянмы (1988—2010) Политические реформы (2011—2012)
Список столиц • Бирманские хроники Военная история

Переворот 1962 года в Бирме — военный переворот, осуществлённый 2 марта 1962 года бирманской армией во главе с её главнокомандующим генералом Не Вином. Переворот положил конец развитию страны по пути парламентской демократии и стал исходной точкой процесса построения бирманского социализма и 26-летнего правления Не Вина и его армейского окружения.

Причины переворота

С момента получения независимости от Великобритании в 1948 году Бирманский союз столкнулся с серьёзными внутренними проблемами — прежде всего, с непрекращающейся гражданской войной и сепаратистскими движениями в национальных районах. К началу 1960-х годов всевозможные попытки найти выход из военно-политического и экономического тупика не дали удовлетворительных результатов. Призванное к власти премьер-министром У Ну военное правительство генерала Не Вина (1958—1960) чрезвычайными мерами стабилизировало ситуацию, но после всеобщих выборов и возвращения У Ну к власти ситуация продолжила ухудшаться. В этих условиях в начале 1962 года командование бирманской армии приняло решение взять на себя всю полноту власти. Среди непосредственных причин переворота 2 марта 1962 года можно выделить четыре группы проблем:

1. Конституционный кризис, связанный с центробежными силами, усилением сепаратистских настроений и повстанческого движения в национальных штатах,
2. Ухудшение экономической ситуации;
3. Обострение межрелигиозных противоречий после объявления буддизма государственной религией;
4. Намерение У Ну уйти в отставку, ставшее катализатором ожесточённой борьбы между группировками «традиционалистов» (такинов) и «модернистов» (у-бо) в правящей Союзной партии.

С 1955 года командование армии во главе с Не Вином обращало внимание правительства на опасное положение в стране, на отсутствие экономических достижений, неуправляемость и коррупцию. Однако на практике премьер-министр У Ну зачастую применял буддийский принцип «всеобщей любви» (метта), избегал жёстких мер и на призывы армии не реагировал. Недоверие между вооруженными силами и правительством Бирманского Союза нарастало. У Ну пытался опираться на силы полиции, однако ослабить армию в условиях гражданской войны не мог. После того как в 1961 году были отправлены в отставку бригадные генералы Маун Маун и Аун Шве, обладавшие влиянием в армии, Не Вин и его соратники периода гражданской войны уже не встречали противодействия в вооружённых силах. Перед ними открывался путь к власти. .

Канун

25 февраля 1962 года в Рангуне открылся Национальный семинар по вопросам федерализма, на котором было продолжено обсуждение проблем единства страны, начатое ещё в 1961 году. На семинаре шанские лидеры во главе с первым президентом Бирмы Сао Шве Тэйком, заручившись поддержкой представителей других национальных областей, выступили за преобразование Бирманского Союза в федерацию. Вопрос был поставлен довольно прямо: либо расширение автономий княжеств, либо их вооружённое выступление против правительства Рангуна. Премьер У Ну понимал, что это станет шагом к распаду страны по национальному признаку, однако кроме призывов решить всё миром, «по-семейному», противопоставить шанскому ультиматуму ничего не смог. Он уговаривал князей не спешить, сетуя на то, что перед страной стоит «16 000 проблем» и потребуется не меньше 20 лет для их решения. Уговоры ничего не дали — на 2 марта 1962 года, день завершения работы семинара, было назначено провозглашение федералистской декларации.

В четверг, 1 марта 1962 года вступило в силу постановление правительства о национализации торговли импортными товарами, что было ударом по части бирманских торговцев и резко увеличивало оппозицию У Ну. Внимание наблюдателей было занято ожиданиями ответов со стороны кабинета на федералистское выступление и оппозиции на национализацию импортной торговли. Вооружённые силы Бирмы на ситуацию никак не реагировали. Вечером 1 марта главнокомандующий армией генерал Не Вин прибыл на концерт балетной труппы из Китайской Народной Республики. Он спокойно отсмотрел выступление, поднялся на сцену, чтобы пожать руки артистам, вышел из театра и автомобиль увёз его куда-то по ночному Рангуну.

Ночь на 2 марта

Около полуночи, когда столица Бирмы уже спала, армейские подразделения при поддержке бронемашин стали без лишнего шума занимать стратегические объекты города. Никакого сопротивления встречено не было: армия полностью подчинялась Не Вину, а полиция, на которую надеялся У Ну, сделала вид, что ничего не происходит и продолжила работать в штатном режиме. С 02:00 до 04:00 ночи на пятницу пехотные патрули, сопровождаемые офицерами военной разведки MIS арестовали премьер-министра У Ну, президента Вин Маунга, председателя Верховного Суда, пять ключевых министров правящего кабинета и около 30 князей штатов Шан и Кая, участников семинара по федерализму, обвинённых в «заговоре феодалов». Всего в ходе ночных облав было арестовано около 50 руководителей правительства и правящей Союзной партии.

Первая жертва

Переворот 2 марта 1962 года прошёл бы совершенно бескровно, если бы армия не получила ложную информацию о том, что на вилле бывшего президента Бирмы и лидера шанских федералистов князя Сао Шве Тэйка сосредоточен отряд шанских боевиков и организован склад оружия. Ближе к 4 часам утра военные на бронемашинах окружили двухэтажную резиденцию Сао Шве Тэйка в Рангуне. Свет на вилле был отключен, после чего солдаты открыли огонь по окнам. Разбуженная стрельбой и звоном разбитых стёкол семья собралась в гостиной, после чего Сао Шве Тэйк в сопровождении своего сына Сао Цанга направился к выходу и сдался двум военным. Бывшего президента посадили в машину и увезли. Ни отряда сепаратистов, ни склада оружия на вилле не нашли: Сао Шве Тэйк владел только двумя подарочными пистолетами, подаренными правительством Чехословакии, но они были заперты в буфете в спальне президента. Представители армии обыскали весь дом, изъяли эти пистолеты, но кроме них и огромного количества буддистских священных книг, к удивлению представителей военной разведки, ничего не нашли. Тем временем Сао Цанг вышел во двор виллы. В предрассветных сумерках он увидел своего младшего брата лежащего на траве в пижаме и с сувенирным копьём «нага» в руке. Семнадцатилетний принц Сао Мье Тэйк погиб от смертельного ранения в голову. Сао Цанг направился в отделение полиции в Янкине и заявил, что неизвестные в униформе проникли в дом и убили его брата. Было возбуждено дело по статье 302 Уголовного кодекса, полиция пришла обследовать место преступления, но заявила, что армия не дала возможности найти и допросить стрелявших солдат. Было установлено, что прицельный автоматный огонь был открыт за 100 футов до виллы, и предупреждающих выстрелов в воздух не было.

Революционный Совет выступил с разъяснением, в котором говорилось, что войска, выполняя поставленные задачи, встретили вооруженное сопротивление шанской охраны и были вынуждены открыть огонь в целях самозащиты, случайно убив одного из сыновей Сао Шве Тэйка. И по сей день остаётся неясным, что же произошло на самом деле. Родственники первого президента Бирмы склоняются к двум версиям: 1. Возможно Сао Мье, страдавший в ту ночь расстройством желудка и не успевший уснуть, услышал приближающихся солдат и, взяв на всякий случай копье, вышел посмотреть, в чём дело. Бывшие «на взводе» солдаты увидели его, запаниковали и открыли огонь. 2. Войска открыли огонь согласно заранее определенному плану, чтобы, используя фактор внезапности сломить сопротивление несуществующих боевиков, и Сао Мье стал случайной жертвой.

Более детального расследования проведено не было. После того, как в 1963 году семья бежала Таиланд, дом сгорел, а 9 акров земли, на которых он стоял, были конфискованы. На этой земле построили виллы генералы из окружения Не Вина

Официально переворот стал считаться «бескровным». Впрочем, оппозиция утверждала, что принц Сао Мье не был единственной жертвой — в те же дни шанский политик Соа Куа Сенг был задержан на контрольно-пропускном пункте у Таунджи (столица штата Шан) и бесследно исчез

Военный режим Революционного совета

На рассвете 2 марта 1962 года Рангун, за исключением разбуженных стрельбой жителей кварталов близ виллы Сао Шве Тэйка, продолжал спать. Утром 7 арестованных политиков, в том числе 4 министра, были выпущены на свободу. В 9 часов утра было официально объявлено, что армия и Революционный совет во главе с Не Вином контролируют положение в стране , а агентство Франс Пресс известило мир о том, что армия взяла власть в Бирме. Не Вин лично выступил на радио с заявлением, что «вооруженные силы взяли на себя ответственность и задачу обеспечения безопасности страны в связи с крайне ухудшившимися условиями в Союзе» и призвал всех спокойно заниматься своими делами. В пришедший к власти Революционный совет вошли представители командования родами войск, командующие округами и офицеры Генштаба, в основном начавшие карьеру в 4-м стрелковом батальоне, которым когда то командовал Не Вин. Был объявлен состав Революционного правительства во главе с Не Вином, который также занял посты министра обороны, юстиции и финансов. Второй человек в Революционном совете бригадный генерал Аунг Джи стал министром промышленности и торговли. Остальные министерские посты заняли 5 армейских офицеров. Единственным гражданским лицом в кабинете остался только министр иностранных дел У Ти Хан.

Тем не менее не он, а министр информации и культуры полковник Со Мьют выступил с внешнеполитическим заявлением о том, что курс страны не измениться и будет базироваться на трёх принципах: строгом нейтралитете, уважении принципов Устава ООН и сохранении дружественных отношений со всеми странами. В тот же день, 3 марта МИД Бирмы направил МИД СССР ноту по вопросам внешней политике. 7 марта было сообщено, что Советский Союз направил ответную ноту, в которой выразил готовность поддерживать и развивать дружбу и сотрудничество с Бирмой.

4 марта Не Вин встретился с представителями крупнейших политических организаций и выступил с заявлением, в котором говорилось, что Революционный совет восстановит порядок, снизит цены на товары, будет строить социализм и выступать против империализма. В заявлении от 7 марта Революционный совет разъяснял причины переворота. Основной из них была названа опасность распада Бирмы. День 2 марта, когда федералисты должны были выступить со своей декларацией и Бирманский Союз встал бы на грань распада, не оставил бы серьёзных шансов на восстановление национального единства. Поэтому армия опередила события и взяла власть в свои руки, спасая страну. В тот же день Революционный совет временно отказался от иностранной помощи, так как Бирма, по его мнению, «получила более, чем может использовать». Теперь действие конституции 1947 года было приостановлено, парламент распущен, принятый У Ну в августе 1961 года закон, объявлявший буддизм государственной религией, отменён (при этом Не Вин стал подчёркивать свою приверженность буддизму). Революционный совет ликвидировал Государственные советы в автономиях и заменил их новыми во главе с военными. Была создана специальная система «комитетов управления и безопасности». Внешнеполитическая активность страны резко снизилась, по сравнению с её открытостью времён У Ну. И. В. Можейко и А. Н. Узянов отмечали:

Первые документы и заявления нового правительства оставляли широкую возможность для толкования и никак не раскрывали ни целей Революционного совета, ни его будущей политики, поскольку с такого рода заявлениями выступали и предыдущие правительства Бирмы, в том числе и первое военное правительство в 1958 году.

Наблюдатели на Западе увидели в перевороте не больше чем возврат к линии первого правительства Не Вина (1958—1960) и установление в Бирме сильной власти. Лояльно к новым властям отнеслось и большинство политических партий внутри страны, только повстанческое подполье и его легальные союзники восприняли переворот, как начало наступления на левые силы. В Советском Союзе так же не спешили с выводами о характере новой бирманской власти: заявления Не Вина о строительстве социализма могли быть восприняты как продолжение традиционной социалистической риторики времён У Ну.

Бирманский социализм

Перемены, осуществлённые новым правительством, оказались куда более радикальными, чем ожидалось. В конце апреля 1962 года была опубликована декларация «Бирманский путь к социализму», в июле Революционный советом была учреждена Партия бирманской социалистической программы, в 1963 году началась широкая национализация всех отраслей экономики. К концу 1960 годов в стране была установлена однопартийная система, кооперировано сельское хозяйство, развёрнуты масштабные социальные программы в области образования и здравоохранения. Очень вероятно, что не последнюю роль в таком выборе генерала Не Вина сыграли его поездки в СССР, переживавшим в те годы очевидный подъём. Н. А. Листопадов писал:

Генерал Не Вин и Н. С. Хрущев установили личные доверительные контакты. Весной 1961 г. Не Вин, который к тому времени уже не был главой правительства, а занимал пост главнокомандующего вооруженными силами, по личному приглашению Н. С. Хрущева находился в СССР с 30 марта по 22 апреля. Помимо Москвы, Не Вин побывал в Ленинграде, Киеве, Сочи, Ташкенте, Волгограде. Его пребывание в Советском Союзе совпало с первым полетом человека в космос. Глава бирманской делегации дал высокую оценку этому событию, а также советским достижениям в научно-технической области в целом. Прорыв СССР в космос, а также успешная индустриализация КНР послужили важными аргументами в пользу выбора Не Вином социалистической ориентации для Бирмы. Социализм в мире в то время был на подъеме, выступал в качестве привлекательного образца для стран, освободившихся от колониальной зависимости.

Однако бирманский социализм не дал тех результатов, которые ждали Не Вин и его окружение. Огромные капиталовложения в промышленность и строительство множества промышленных объектов не дали серьёзного прироста производства, производство риса в стране упало, возник дефицит товаров, сопровождавшийся ростом цен. Целые национальные группы выехали за рубеж, изоляция страны усиливалась. Социалистическая пропаганда смещалась в сторону национализма: бирманцы провозглашались народом, внесшим исключительный вклад в развитие «менее развитых» соседей. Бирманская пресса писала:

наш первый приоритет — в сохранении наших национальных ценностей, нашего достоинства и нашего культурного наследия. Следующий приоритет — стремление к материальному прогрессу и развитию, без нанесения ущерба нашему культурному наследию. Мы, конечно, никогда не предпочтем модернизацию, если она будет ущемлять нашу культуру и мораль.

Не прекращалась кампания против иностранцев — «длинноносых» европейцев и «темных» индийцев, «аморальности» которых противопоставлялись добродетели бирманцев: «мы бедные — зато нравственные и чистые». В СССР предпочитали отмежеваться от практики бирманского социализма. Здесь открыто говорили, что такой социализм далёк от марксизма, и тем самым оставляли все экономические и политические провалы Бирмы на совести её руководителей.

Литература

• И. В. Можейко, А. Н. Узянов. История Бирмы (краткий очерк). — М.: АН СССР. Институт востоковедения. Издательство «Наука». Главная редакция восточной литературы, 1973.
• Гаврилов Ю. Н. Программные документы Революционного Совета Бирманского Союза. Современные теории социализма «национального типа». М.,1967.
• Гаврилов Ю. Н. Борьба за независимость и прогрессивные преобразования в Бирме. М., 1970.
• Мадасами Атхимулам Политические установки и практическая деятельность военного режима в Бирме с 1962 г. до начала 90-х годов. Автореферат. // [www.dissercat.com/content/politicheskie-ustanovki-i-prakticheskaya-deyatelnost-voennogo-rezhima-v-birme-s-1962-g-do-na#ixzz2DKIbSdfg Научная библиотека диссертаций и авторефератов]. — М., 1999.
• Purcel V. The Revolution in Southeast Asia. L.,1962.
• Листопадов Н.А. У Не Вин // Вопросы истории. — М., 1997. — Т. № 11. — С. 56.-78.
• Военный переворот // Известия. — М., 3 марта 1962 года.
• События в Бирме // Известия. — М., 4 марта 1962 года.
• Дружба, сотрудничество // Известия. — М., 9 марта 1962 года.

Ссылки

• Harn Yawnghwe. [www.english.panglong.org/index.php?option=com_content&view=article&id=2950:a-record-2-march-1962&catid=102:mailbox&Itemid=279 A record - 2 March 1962] (англ.). Shan Herald (Wednesday, 03 March 2010 11:28). Проверено 2 декабря 2012. [www.webcitation.org/6DiaOrlLK Архивировано из первоисточника 16 января 2013].

Отрывок, характеризующий Переворот 1962 года в Бирме

И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.


После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.