Пицикас, Иоаннис

Иоаннис Пицикас
Ιωάννης Πιτσίκας
Греческие генералы в Дахау.И. Пицикас второй справа
Дата рождения	1881(1881)
Место рождения	Каллитеа, Сперхиада
Дата смерти	6 июля 1975(1975-07-06)
Место смерти	Афины
Принадлежность	Греция Греция
Род войск	Пехота
Годы службы	1901-1917 1920-1923 1923-1941
Звание	генерал-лейтенант
Командовал	34-й пехотный полк 6-й пехотная дивизия штаб I корпуса армии группа армии Западной Македонии группа армии Эпира
Сражения/войны	Балканские войны Малоазийский поход Греко-итальянская война
Награды и премии	||

Иоаннис Пицикас (греч. Ιωάννης Πιτσίκας, 1881–6 июля 1975) — генерал-лейтенант греческой армии, участник Малоазийского похода греческой армии (1919-1922) и Второй мировой войны, мэр Афин (1946-1950), дважды был министром в служебных правительствах в 1952 и 1961 годах.

Молодость

Иоаннис Пицикас родился в 1881 году в селе Каллитеа, Сперхиада, Средняя Греция. Окончил Военное училище эвэлпидов . Принял участие в Балканских войнах (1912—1913). В период Национального раскола (1915-1917), будучи монархистом, был противником Э. Венизелоса в вопросе вступления Греции в мировую войну на стороне Антанты. Как следствие, нет достоверной информации о его участии в Первой мировой войне. Скорее всего он, как и многие другие офицеры монархисты, был демобилизован в 1917 году. Есть только информация о его учёбе в школе штабистов в 1920 году.

Малоазийский поход

В 1919 году, по мандату Антанты, Греция заняла западное побережье Малой Азии. Севрский мирный договор 1920 года закрепил регион за Грецией, с перспективой решения его судьбы через 5 лет, на референдуме населения. Завязавшиеся здесь бои с кемалистами приобрели характер войны, которую греческая армия была вынуждена вести уже в одиночку. Из союзников, Италия, с самого начала поддерживала кемалистов, Франция, решая свои задачи, стала также оказывать им поддержку. Греческая армия прочно удерживала свои позиции. Геополитическая ситуация изменилась коренным образом и стала роковой для греческого населения Малой Азии после парламентских выборов в Греции, в ноябре 1920 года. Под лозунгом «мы вернём наших парней домой», на выборах победила монархистская «Народная партия». Возвращение в Грецию германофила Константина освободило союзников от обязательств по отношению к Греции. Не находя дипломатического решения в вопросе с греческим населением Ионии, в совсем иной геополитической обстановке правительство монархистов продолжило войну. Напрягая свои ограниченные людские ресурсы, Греция мобилизовала ещё 3 призыва в армию. Сразу после победы монархистов в ноябре 1920 года, Пицикас был отозван в действующую армию и прибыл в Малую Азию. Греческая армия предприняла победное “Весеннее наступление” 1921 года, в ходе которого 34-й полк, в котором служил Пицикас, и отряд Диалетиса отличились в бою при Тумлу Бунар. “Большое летнее наступление” 1921 года, кульминацией которого стало самое большое сражение войны при Эскишехире, закончилось ещё более внушительной победой, но окончательный разгром турок, как предпосылка для завершения войны, не состоялся. Турецкая армия отступила на 300 км к востоку, к Анкаре. Не находя дипломатического решения для завершения войны, правительство монархистов приняло решение продолжить наступление, с тем чтобы занять Анкару. В этом сражении 34-й полк Пицикаса отличился в победном бою 18/31 августа за взятие высоты Чал-даг. В греческой и турецкой историографии отмечается, что оставшаяся не только без снарядов, но и без патронов, греческая армия была близка к победе и в их работах часто присутствует слова «если бы». Биограф Кемаля, Месин, пишет: «Если бы греческая атака продержалась ещё несколько минут (!) Кемаль приказал бы отход, чтобы избежать катастрофы». Согласно современному английскому историку Д. Дакину победа была близка, но исчерпав все свои материальные ресурсы и не располагая материальными и людскими резервами, греческая армия в в порядке отошла назад за Сакарью. Историк Димитрис Фотиадис пишет: «тактически мы победили, стратегически мы проиграли». Правительство Гунариса удвоило подконтрольную ему территорию в Азии, но возможностями для дальнейшего наступления не располагало. Не решив вопрос с греческим населением региона, правительство не решалось эвакуировать армию из Малой Азии. Фронт застыл на год. Одновременно, правительство монархистов, из политических соображений, не решалось собрать войска вокруг Смирны, сохраняя протяжённую линию фронта, оборону которой армия была не в состоянии обеспечить. Фронт был прорван через год. «Все военные и политические аналитики считают, что причиной прорыва была недостаточность сил для фронта протяжённостью в 800 км». Даже там где плотность была большей, между дивизиями существовали незащищённые участки в 15-30 км. На последнем этапе Малоазийского похода, при прорыве фронта и отступлении армии в августе 1922 года, командуя 34-м пехотным полком, полковник И. Пицикас отличился в бою восточнее города Ушак.

Межвоенный период

Правление монархистов привело к поражению армии и Малоазийской катастрофе. Восстание армии в сентябре 1922 года привело к отставке правительства П. Протопападакиса и отречению короля Константина. В Межвоенный период Пицикас принял участие в дейтельности подпольной организации офицеров монархистов и после военного путча Гаргалидиса и Леондаридиса был демобилизован. Был отозван в армию в 1927 году, вместе с 300 другими офицерами, в основном, монархистской ориентации. Пицикас стал начальником штаба 6-й пехотной дивизии и оставался на этом посту до 1935 года, а затем, будучи повышен в звание генерал-лейтенанта, стал начальником штаба I корпуса армии до 1940 года.

Вторая мировая война

С началом греко-итальянской войны (1940-1941) Пицикас принял командование группой армии Западной Македонии. Греческая армия отразила нападение итальянцев и перенесла военные действия на территорию Албании. Командуя армией Западной Македонии, генерал Пицикас одержал победу над итальянской армией в Сражении при Морова-Иван в ноябре 1940 года. После этой победы Пицикас принял командование группой армии Эпира. Наступление греческой армии продолжилось и после успеха при Морава-Иван. Греческие победы вынудили итальянскую армию оставить значительные позиции на албанской территории. Под контроль греческой армии в декабре 1940 года перешли значительные города Северного Эпира Гирокастра и Корча. На военном совете 5 декабря, главнокомандующий греческой армии А. Папагос, выражая свою озабоченность вероятностью вмешательства Германии, с целью оказания помощи итальянцам на албанском фронте, настоял на продолжении и интенсификации наступления. В дополнение к этому, командующий группы армии Эпира генерал-лейтенант И. Пицикас и командующий группы армии Западной Македонии, будущий коллаборационист, генерал-лейтенант Цолакоглу, Георгиос предложили немедленное занятие горного прохода Клисура, чтобы закрепить и обеспечить безопасность занятых греками позиций. Ущелье было занято в победном сражении 6-11 января 1941 года. Продолжающиеся греческие победы, неудачное Итальянское весеннее наступление и вырисовывавшаяся опасность занятия греческой армией порта Авлона, вынудили Гитлеровскую Германию вмешаться.

Оккупация

Немецкое вторжение, из союзной немцам Болгарии, началось 6 апреля 1941 года. Немцы не смогли сходу прорвать линию греческой обороны на греко-болгарской границе, но прошли к македонской столице, городу Фессалоники, через территорию Югославии и вышли в тыл греческой армии, сражавшейся в Албании. Согласно историку Т. Герозисису, Пицикас просил правительство заключить с немцами перемирие, с тем чтобы сохранить победу над итальянцами, и 18 апреля подготовил текст подобного перемирия. Но когда генерал Цолакоглу принял решение о заключении “почётной капитуляции” (на тот момент только перед немцами) он, в сотрудничестве с командующим I корпусом П, Деместихасом и II корпусом Г. Бакосом и при поддержке митрополита Иоанин Спиридона, отстранил 20 апреля И. Пицикаса с поста командующего группы армии Эпира.

Последовавла тройная, германо-итало-болгарская, оккупация Греции. Генерал Пицикас остался в оккупированной стране, но отказался служить правительству квислингов. С началом оккупации, инициативу по созданию массового Движения Сопротивления проявили греческие коммунисты. Под руководством компартии Греции был создан Национально-освободительный фронт (ЭАМ), который в свою очередь создал Народно-освободительную армию (ЭЛАС). В качестве противовеса ЭАМ, группа офицеров монархистов (шести полковников) создала подпольную организацию “Военная иерархия”. В мае 1943 года организацию возглавили 6 генералов, среди которых был и Пицикас. Организация создала подпольную сеть во всех городах, в которых до войны были расквартированы соответствующе дивизии. В сети были задействованы до 600 офицеров. Однако, как пишет историк Т. Герозисис, “Военная иерархия” ограничилась отправкой офицеров и рядовых в греческие части на Ближнем Востоке и её основным достижением было блокирование офицеров, с тем чтобы они не вступали в ряды ЭЛАС. Однако и эта подпольная деятельность была достаточным основанием для его ареста и депортации в концлагеря Германии. Вместе с ещё 4 греческими генералами, в августе 1943 года он был доставлен в Крепость Кёнигштайн, бывшей лагерем для пленных офицеров и политиков высокого ранга. Затем греческие генералы были переведены в Ораниенбург (концентрационный лагерь), после чего в Дахау (концентрационный лагерь), где здоровье всех пяти генералов было подорвано. В начале мая 1945 года генералы были освобождены американской армией.

Послевоенный период

После своего освобождения Пицикас ушёл в отставку в звании генерал-лейтенанта. В трудный период Гражданской войны в Греции, он был назначен правительством консерваторов мэром Афин, после того как был уволен его предшественник, Аристидис Склирос (1890-1976). На этом посту он оставался с 18 мая 1946 года по 17 августа 1950 года Он также служил в качестве Министра национальной обороны в служебном правительстве Димитриоса Кюсопулоса в 1952 году (с 11 октября по 23 ноября) и в качестве Министра по делам Северной Греции в служебном правительстве Константина Доваса в 1961 году ( с 24 сентября по 4 ноября) Он был награждён Большим Крестом Королевского ордена Георга I Генерал Пицикас умер 6 июля 1975 года в возрасте 94 лет и был похоронен на Первом афинском кладбище .

Источники

• Βιογραφική Εγκυκλοπαίδεια του Νεωτέρου Ελληνισμού 1830-2010 - Αρχεία Ελληνικής Βιογραφίας, Εκδόσεις Μέτρον, τ. 3, σελ. 196-197

Отрывок, характеризующий Пицикас, Иоаннис

– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…