Профсоюзная улица (Москва)

Профсоюзная улица Москва
Пересечение Профсоюзной улицы и МКАД (2008)
Общая информация
Страна	Россия
Город	Москва
Округ	ЮЗАО
Протяжённость	9,3 км
Ближайшие станции метро	06 Академическая 06 Профсоюзная 06 Новые Черёмушки 06 Калужская 06 Беляево 06 Коньково 06 Тёплый Стан
Почтовый индекс	117437, 117485, 117465, 117335, 117321, 117393, 117420, 117647, 117279, 117036, 117292, 117418, 117218, 117342.
Номера телефонов	+7(499)120-129;131-135; +7(495) 330-339;420;428;429-хх-хх
[www.openstreetmap.org/?lat=55.65000&lon=37.53306&zoom=15&layers=M на OpenStreetMap]
[maps.yandex.ru/?ll=37.53306%2C55.65000&spn=0.15381%2C0.080341&z=16&l=map на Яндекс.Картах]

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Профсою́зная улица (название с 7 февраля 1958 года) — улица в Юго-Западном административном округе города Москвы на территории районов Академический, Коньково, Обручевский, Тёплый Стан, Черёмушки, Ясенево. Проходит от площади Хо Ши Мина до МКАД. Далее за МКАД продолжается как федеральная трасса А130 на Троицк, Обнинск, Рославль и называется Калужским шоссе.

Профсоюзная улица пересекает улицы Дмитрия Ульянова (на пересечении — Площадь Хо Ши Мина), Кедрова, Кржижановского, Нахимовский проспект (на пересечении — площадь Иосипа Броз Тито), улицы Гарибальди, Намёткина, Обручева, Бутлерова, Миклухо-Маклая, Островитянова; влево от Профсоюзной улицы отходят улицы Генерала Антонова (между улицами Бутлерова и Миклухо-Маклая), Санаторная аллея, ведущая к санаторию «Узкое», Новоясеневский проспект; справа в неё вливаются улицы Тёплый Стан и (в непосредственной близости от МКАД) Генерала Тюленева.

Профсоюзная улица является одной из главных магистралей юго-запада Москвы. От метро Коньково до пересечения с улицей Академика Капицы она также выступает в качестве границы между районами Коньково и Тёплый Стан. Профсоюзная улица — самая длинная улица МосквыК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан).

Происхождение названия

Названа 7 февраля 1958 года в честь советских профсоюзов и в связи с их 40-летием. В 1955—1958 годах часть улицы называлась 4-й Черёмушкинской улицей по застройке местности Черёмушки.

История

Улица возникла в начале 1950-х годах после застройки 1-го квартала Новых Черёмушек и первоначально не имела названия. В 1951 году по ней провели первый автобусный маршрут — № 28. Самая старая часть Профсоюзной улицы между улицами Дмитрия Ульянова и Кржижановского застраивалась в 1952—1956 годах. Следующий участок Профсоюзной улицы до улицы Гарибальди проложен в 1963 году. В 1961—1962, 1972—1974 и 1986—1988 годах под улицей строилась Калужско-Рижская линия метро. В начале 1970-х годов Профсоюзная улица продлена до МКАД параллельно старому Калужскому шоссе, которое вскоре утратило значение транспортной магистрали, а затем отчасти исчезло, отчасти сохранилось в виде второстепенных проездов. Во второй половине 1960-х первой половине 1970-х годов на Профсоюзной улице на месте бывших сёл и деревень Беляево-Дальнее, Деревлёво, Сергиевское-Коньково, Коньково-Троицкое, Верхние и Нижние Тёплые Станы построены жилые районы Беляево-Богородское, Коньково-Деревлёво и Тёплый Стан. В 1977 году в ознаменование 60-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции начальная часть улицы была переименована в проспект 60-летия Октября, в результате чего все номера домов по многокилометровой улице пришлось уменьшать: дом № 24 получил № 2, а № 25 — № 1 и т. д. В 1978 году по значительному отрезку Профсоюзной улицы провели троллейбусную линию (маршрут 72). В 2003 году в начале улицы созданы три сквера, посвящённые русским поэтам Пушкину, Лермонтову и Тютчеву. 24 октября 2013 года на пересечении Профсоюзной улицы с улицей Тёплый Стан и Новоясеневским проспектом открыта двухуровневая транспортная развязка с эстакадой.

Примечательные здания и сооружения

По нечётной стороне

• № 1/24 — «Генеральский дом» (1957)
• № 5/9 — жилой дом. Здесь жил гельминолог В. С. Ершов.
• № 13/12 — жилой дом. Здесь в 1958—1979 годах жил лётчик, Герой Советского Союза И. В. Шмелёв.
• № 21/51 — Институт научной информации по общественным наукам РАН (1975, архитекторы Я. Б. Белопольский, Е. П. Вулых и Л. В. Мисожников)
• № 23 — Институт мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) РАН
• № 43, корп. 1 и 2 — кирпичные дома жилого массива «Царское село» (1983—1988). В корпусе № 1 жили учёные — химик Ю. А. Буслаев, физико-химик П. П. Шорыгин, физик-ядерщик Л. П. Феоктистов, специалист в области машиноведения и машиностроения К. В. Фролов, геолог В. В. Тихомиров, философ Ц. А. Степанян.
• № 57 — НИИ Полиграфмаш
• № 59 — депо Калужско-Рижской линии метрополитена (1962)
• № 61 — дом культуры «Меридиан»
• № 61а — торгово-развлекательный центр «Калужский» (архитекторы А. Боков, Т. Жезмер, М. Силантьев, З. Циколия)
• № 75, корп. 1 — жилой дом. Здесь в 1979—1992 годах жил артист эстрады В. Л. Ильченко.
• № 97 — жилой дом. Здесь жил биохимик И. Б. Збарский.
• перед № 123 — «Небесные ворота» на Санаторную аллею, ведущую в усадьбу Узкое.
• № 123 — Палеонтологический музей им. Ю. А. Орлова (1985—1996, архитекторы Ю. Платонов, В. Коган, В. Нагих)
• № 123б — Храм Казанской иконы Божией Матери в Узком (на территории усадьбы Узкое).
• № 127а — Радиоцентр «Тёплый стан» Министерства морского флота РФ

По чётной стороне

• № 8, корп. 2 — жилой дом. Здесь жил актёр Валерий Золотухин.
• № 78 — НИИ автоматической аппаратуры им. академика В. С. Семенихина, телеканал РБК
• № 80 — Главное архивное управление города Москвы
• № 82 — Российский государственный архив научно-технической документации (РГАНТД)
• № 84/32 — Институт космических исследований РАН
• № 90 — издательство «Наука»
• № 96, корп. 4 — жилой дом. Здесь жил историк Е. В. Старостин.
• № 98, корп. 5 — Жилой дом. Здесь в 1967—1986 годах жил физик Ю. Н. Бабаев.
• № 116 — Церковь Троицы Живоначальной в Конькове (1697)
• № 116 корп. 1 — жилой дом. Здесь в конце 1980-х жил Виктор Цой
• № 154 — кинотеатр «Аврора» (1987)

Воинский памятник

• за домом № 17 корп. 1 — бетонный дот, созданный во время обороны Москвы осенью 1941 года

Рельеф

Профсоюзная улица поднимается на Теплостанскую возвышенность. Наиболее значительные подъёмы: от Нахимовского проспекта до улицы Гарибальди и от улицы Обручева до улицы Бутлерова. На Профсоюзной улице у примыкания к ней Новоясеневского проспекта находится самая высокая точка Москвы, высота которой 255 м над уровнем моря.

Транспорт

Вдоль улицы — станции метро Калужско-Рижской линии: «Академическая», «Профсоюзная», «Новые Черёмушки», «Калужская», «Беляево», «Коньково», «Тёплый Стан». По значительным отрезкам улицы проходят маршруты автобусов № 41, 196, 235, 699 и троллейбуса № 72.

Литература

• Алексеев П. Д., Губарь Н. М. Тёплый Стан: История и современность / Фото А. А. Алексеевой, Н. Л. Лымаря, В. Г. Ковалевского.. — М.: ИД «Аб ово», 1997. — С. 47 - 56. — 112 с. — 5 000 экз. — ISBN отсутствует. (обл.)

Ссылки

• [www.mom.ru/Map/P/Profsoyuznaya_ulitsa36_122.htm Перечень предприятий на сайте www.mom.ru]
• Имена московских улиц. Топонимический словарь / Агеева Р. А. и др. — М.: ОГИ, 2007.
• [www.mrm.ru/info/uzao/ts/street/22180 Почтовые индексы по домам]

Отрывок, характеризующий Профсоюзная улица (Москва)

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.