Теодор (Ромжа)

Теодор Ромжа
Георгий Теодор Ромжа
Дата рождения:	14 апреля 1911(1911-04-14)
Место рождения:	Надьбочко, Австро-Венгрия
Дата смерти:	1 ноября 1947(1947-11-01) (36 лет)
Место смерти:	Мукачево, УССР, СССР
Сан:	епископ
Духовное образование:	Папский Григорианский университет
Церковь	Католическая церковь

Георгий Теодор (Феодор) Ромжа (14 апреля 1911, Надьбочко, Подкарпатье — 1 ноября 1947, Мукачево) — титулярный епископ Аппийский, администратор, впоследствии епископ Мукачевской грекокатолической епархии. Беатифицирован Римско-католической церковью в 2001 году.

Семья и образование

Отец — Пал (Павел) Ромжа, железнодорожный служащий. Мать — Мария, в девичестве Семак. Был девятым ребёнком в семье.

Окончил народную школу в родном селе (1922), реальную гимназию в городе Хусте (1930), философский и богословский факультеты Папского Григорианского университета в Риме (1937, с результатом magna cum laude). Во время учёбы в университете вначале занимался в коллегии Германикум-Хунгарикум, а с осени 1934 года — в коллегии Руссикум.

Священник

С декабря 1935 года — диакон, с декабря 1936 года — священник. По воспоминаниям современника, он

во всём очень последовательно придерживался устава восточного литургического обряда, как во внешних проявлениях, так и в духовном настрое… во всём был верен православным литургическим предписаниям, которые прекрасно и до наименьших деталей познал в Руссикуме.

В 1937 году вернулся на родину, прошёл военную службу и был назначен администратором приходов в сёлах Берёзово и Нижний Быстрый Хустского района, находившихся близ его родного села. Намеревался выехать в Рим для завершения богословского образования (получения докторской степени), но не смог сделать этого из-за раздела Чехословакии. С сентября 1939 года являлся духовником и профессором грекокатолической духовной семинарии в Ужгороде, вошедшем в состав Венгрии и получившем тогда название Унгвар.

Епископ

8 сентября 1944 года папа римский Пий XII назначил Теодора Ромжу титулярным епископом Апийским и помощником епископа Мукачевского. Хиротония совершена 24 сентября 1944 года в Ужгороде. В условиях, когда ужгородская кафедра была вакантной (правящий епископ скончался ещё в мае 1944 года), а администратор епархии находился в Венгрии, епископ Ромжа фактически управлял епархией после того, как в октябре 1944 года советские войска заняли Ужгород. В июне 1945 года Закарпатье было присоединено к СССР, что существенно осложнило положение грекокатолической епархии (в это же время шла подготовка к ликвидации униатской церкви в Галиции, после чего такая же судьба ждала и грекокатоликов Закарпатья).

С февраля 1946 года стал официально управляющим (епископом) автономной Мукачевской грекокатолической епархии (Русинская грекокатолическая церковь).

В этих условиях молодой епископ проявил значительную энергию. Он, с одной стороны, старался урегулировать взаимоотношения церкви с новыми органами управления, а, с другой, часто совершал поездки по сельским приходам, морально поддерживая священников и паству, налаживал изготовление и распространение литературы религиозного содержания, выступал с проповедями.

Решительно выступая против присоединения епархии к православной церкви, говорил о недопустимости предательства, отмечая, в частности: «Предатель тщетно ожидает награды за предательство, после него и сама власть им гнушается, и даже оттолкнёт его». Протестовал против закрытия в марте 1947 года василианского монастыря на Чернечей Горе.

Гибель епископа

Влияние епископа Ромжи на верующих вызвало резкое недовольство первого секретаря ЦК Компартии Украины Никиты Хрущёва. По воспоминаниям генерала Павла Судоплатова, Хрущёв и министр госбезопасности Украины С.Савченко в 1947 году обратились к Сталину и министру госбезопасности СССР Абакумову с просьбой дать санкцию на убийство епископа, обвинив его в сотрудничестве с подпольным украинским национальным движением и «тайными эмиссарами Ватикана». В письме также утверждалось, что Ромжа и его группа представляют серьёзную угрозу для политической стабильности в регионе, недавно вошедшем в состав Советского Союза.

Далее Судоплатов писал, что Сталин дал санкцию на убийство, но покушение, совершённое 27 октября 1947 года во время одной из поездок епископа по епархии, не удалось. В результате организованной Савченко и его сотрудниками автомобильной аварии (столкновения автомобиля с конным экипажем епископа) Ромжа остался жив, хотя и получил тяжёлые ранения и был доставлен в Мукачевскую больницу. По воспоминаниям одного из священников епархии о. Петра Васько, находясь в больнице, епископ сказал ему: «Претерпеть и пролить кровь за Господа, за веру, за святую католическую церковь — большая милость, великая честь». Вскоре он исповедовался и причастился.

Вскоре епископ скончался — по официальной версии, от последствий аварии. Однако находившийся во время покушения на епископа в Ужгороде Судоплатов утверждал, что Ромжа был отравлен. Он вспоминал:

В это время мне позвонил Абакумов и сказал, что через неделю в Ужгород приезжают Савченко и Майрановский, начальник токсикологической лаборатории, с приказом ликвидировать Ромжу. Савченко и Майрановский рассказали мне, что в Киеве на вокзале, в своем железнодорожном вагоне, их принял Хрущёв, дал чёткие указания и пожелал успеха. Два дня спустя Савченко доложил Хрущёву по телефону, что к выполнению операции все готово, и Хрущёв отдал приказание о проведении акции. Майрановский передал ампулу с ядом кураре агенту местных органов безопасности — это была медсестра в больнице, где лежал Ромжа. Она-то и сделала смертельный укол.

Возможно, в воспоминаниях Судоплатова, написанных спустя много лет после данных событий, существуют неточности — так, звонок Абакумова мог произойти ещё до первого покушения на Ромжу, так как между двумя покушениями прошло меньше недели. Кроме того, в мемуарах Судоплатова неясной выглядит его собственная роль в убийстве епископа — он утверждает, что прибыл в Закарпатье лишь для выявления связей Ромжи с украинским подпольем. В то же время существует источник, указывающий на активное участие Судоплатова в этом убийстве: «был уничтожен Ромжа — глава греко-католической церкви, активно сопротивляющийся присоединению греко-католиков к православию»

Беатификация

В июне 2001 года папа римский Иоанн Павел II во время своего визита на Украину причислил Теодора Ромжу к лику блаженных. В Мукачевской грекокатолической епархии действует Духовная академия-семинария имени блаженного Теодора Ромжи.

Память

Именем Теодора Ромжи названа Богословская академия в Ужгороде.

Ссылки

• [unia-vs.narod.ru/persons/ Биография]
• [www.ugcc.org.ua/rus/ugcc_history/martyrs/ Биография]
• [www.blagovest-info.ru/index.php?ss=2&s=3&id=16791 60-летие со дня гибели]
• [bookz.ru/authors/sudoplatov-pavel/specoperacii/page-18-specoperacii.html Воспоминания Судоплатова]
• [www.hrono.ru/biograf/sudoplatov.html О Судоплатове]

Отрывок, характеризующий Теодор (Ромжа)

– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.