Сергиевское подворье (Иерусалим)

Достопримечательность
Сергиевское подворье
Сергиевское подворье в Иерусалиме с флагом ИППО на башне подворья. 13 января 2010 г.
Страна	Израиль
Город	Иерусалим
Автор проекта	Георгий Франгиа
Строитель	Сергей Александрович Романов, ИППО
Строительство	1886—1890 годы

Се́ргиевское подво́рье — двухэтажное здание в центре Иерусалима, является частью Русских построек. Построено в 1886—1890 гг. при администрации и на средства российского Императорского Православного Палестинского Общества и лично великого князя Сергея Александровича Романова.

История

Дореволюционый период

В мае 1886 года на имя секретаря Императорского Православного Палестинского Общества полковника М. П. Степанова был приобретен в Иерусалиме участок площадью 4252 м². Торжественная закладка подворья состоялась в октябре того же года, здание строилось по проекту иерусалимского архитектора Георгия Франгиа. Подворье было построено за три года под руководством первого уполномоченного Императорского Православного Палестинского Общества в Иерусалиме, уроженца города Перми — Дмитрия Дмитриевича Смышляева и было освящено 20 октября 1889 года Почётным членом ИППО, начальником Русской Духовной Миссии в Иерусалиме архимандритом Антонином (Капустиным).

На Сергиевском подворье находилось управление всеми подворями, школами и больницами ИППО в Сирии и Палестине. Также на подворье действовали: русская баня, через которую ежедневно проходило до несколько сот человек, а в находящейся рядом с баней прачечной паломники могли постирать своё белье. На подворье также находились сувенирная и продовольственная лавки ИППО, народная трапезная всех русских построек в Иерусалиме и комнаты паломнической гостиницы ИППО, не уступавшие европейским отелям дореволюционного периода. Кроме того на Сергиевском подворье осуществлялось все делопроизводство Императорского Православного Палестинского Общества, находились архивы и библиотека Общества, часть из которых сохранилась по нынешний день. Уполномоченные ИППО и управляющие подворьями Общества проживали на Сергиевском подворье в Иерусалиме. Усилиями Императорского Православного Палестинского Общества, на Сергиевском подворье проводились так называемые «Палестинские чтения» с показом «туманных картин». Обычно такие лекции проводились либо в народной трапезной или во дворе подворья, когда вместо экрана натягивалась простынь. Первый час был посвящён истории Ветхого завета, второй час святыням, которые паломники посещали по ходу маршрутов паломнических караванов. Также на Сергиевском подворье, паломники имели возможность сдать на хранение ценные вещи и багаж. Усилиями и за счет Общества, во дворе подворья на праздник Пасхи устраивались пасхальные разговения для русских православных паломников, оказавшихся в это время в Святой Земле. Первой паломницей на Сергиевском подворье в 1888 году становится графиня Ольга Ефимьевна Путятина (дочь адмирала Е. В. Путятина) — Почётный член ИППО. Из известных людей в разное время на Сергиевском подворье останавливались: секретарь и основатель ИППО — тайный советник В. Н. Хитрово с супругой С. Д. Хитрово, 23 октября 1889 г. (комната № 1, I класса), профессор живописи Императорской Академии художеств — автор Страстного цикла на Александровском подворье ИППО — член ИППО, Н. А. Кошелев, 11 июня 1891 г, (комната № 11, II класса), профессор Киевской духовной академии, А. А. Олесницкий, 21 октября 1891 г. (комната № 9, II класса), Профессор Санкт-Петербургского университета Н. П. Кондаков, октябрь 1891 г., Яффский консул, В. Н. Тимофеев, 11 октября 1892 г., настоятель русской посольской церкви в Афинах, архимандрит Нифонт, 12 августа 1893 г., тайный советник А. А. Нейдгард, 29 июня 1893 г., генерал-лейтенант, Граф Ностиц с прислугой, 10 февраля 1894 г., знаменитый русский художник и профессор живописи Императорской Академии художеств, И. Е. Репин, 30 июня 1898 г., секретарь ИППО, профессор Киевской духовной Академии, А. А. Дмитриевский, 30 июня 1898 года. На подворье за счет Общества останавливались команды русских военных моряков, русских военных кораблей, которые несли свою боевую службу, курсируя вдоль побережья Средиземного моря от Ливана до Египта. На подворье существовала традиция «поминальных обедов», когда состоятельные паломники давали пожертвования на помин души своих родственников, и из этих средств малоимущим паломниками раздавались бесплатные обеды.

Подворье предназначалось для размещения и обслуживания русских православных паломников, прибывавших в Святую Землю по линии Императорского Православного Палестинского Общества и использовалось по прямому назначению до 1914 года.

В период Британского Мандата в Палестине

С 11 декабря 1917 года войска английского генерала Эдмунда Алленби занимают Иерусалим. С 1917 по 1919 годы надзор над русскими постройками в Иерусалиме осуществлял сотрудник и член Общества и. о. Управляющего подворьями К. Н. Петропуло. Вопреки постановлению Совета Общества, Петропуло пускал на русские постройки турецких офицеров и солдат ещё в 1914 году, а затем после прихода Британских властей в 1917 году он позволяет использовать подворья ИППО Британскими колониальными властями. Эти действия вопреки инструкции Совета ИППО привели впоследствии к тому, что большая часть русских построек была занята британскими властями. В 1919 году в Иерусалим прибывает Николай Романович Селезнёв, служивший до I мировой войны помощником управляющего подворьями ИППО в Иерусалиме, который селится в служебной квартире уполномоченных ИППО на Сергиевском подворье. Насколько мог, он пытался всеми силами выправить ситуацию, создавшуюся в результате безответственных действий К. Н. Петропуло. Заручившись поддержкой Верховного Правителя России адмирала А. В. Колчака, главнокомандующего А. И. Деникина и члена Совета ИППО А. А. Нератова, Н. Р. Селезнев прибыл управляющим подворьями ИППО в Иерусалиме и признается в качестве Управляющего подворьями ИППО Британскими властями. Он в плачевном состоянии принимает разграбленные турками русские подворья в Иерусалиме и частично занятые английскими колониальными войсками.

В 1922 году в Палестине начал действовать Британский мандат. Английская администрация признаёт существование Общества и становится опекуном ППО и Русской Духовной Миссии. В январе 1925 года она назначает капитана Каста администратором, который уведомил представителей ППО, что британцы признают фактическое существование Общества, находящимся в Берлине, и Управление Подворьями, имеющими постоянное пребывание в Иерусалиме. Одновременно с этим колониальные власти начинают принудительно арендовать имущество ППО и Русской Духовной Миссии. С этого периода русское имущество находилось до окончания Британского мандата в 1948 году под пристальным наблюдением администратора русских имуществ английского офицера капитана Г. А. Каста.

Начиная с 1925 года, подворьями ИППО в Иерусалиме и земельными участками по всей Палестине управлял бывший Императорский консул в Персии В. К. Антипов. В 1948 году в преддверии ухода британский властей из Палестины, В. К. Антипов переезжает из Сергиевского подворья Иерусалима в Александровское подворье в Старом городе.

В государстве Израиль

В Западном Иерусалиме на Сергиевском подворье, оказавшемся вскоре во власти новообразованного государства Израиль управляющим остаётся полковник Императорской армии В. А. Самарский, который управляет Сергиевским подворьем с 1948 по 1951 гг.

В 1951 году в Иерусалим из СССР прибывает уполномоченный представитель Российского Палестинского Общества М. П. Калугин, сотрудники которого разместились в восточном корпусе Сергиевского подворья в Иерусалиме и пребывали там вплоть до начала Шестидневной войны в 1967 году.

Сергиевское подворье не вошло в так называемую «апельсиновую сделку» 1964 года по продаже имущества ИППО на территории государства Израиль, законность которой оспаривается по сегодняшний день. С 1967 года, по 2008 годы велись сложные переговоры по возврату этого исторического здания ИППО законному владельцу. Представители Общества долгое время не могли получить доступ к уцелевшей части своей библиотеки, которая оставалась в восточном корпусе подворья. Делегации Общества и представители Российского правительства допускались в здание только в присутствии госопекуна государства Израиль, которому с 1967 года было передано управление этим зданием. В результате сложных переговоров Обществу удалось достигнуть начала переговоров по возврату подворья и начала реставрации, законсервированного госопекуном восточного корпуса подворья в 2006 году. На результаты переговоров повлиял визит на подворье Президента России Владимира Путина в 2005 году. Руководство Общества подало официальные пакеты документов на правовладение подворьем в минюст Израиля, а также завязало официальные переговоры с госопекуном Государства Израиль в 2006 году, в ведении которого здание находилось до декабря 2008 года. На основе взаимных договорённостей ИППО и МИД России, дальнейшие переговоры по возврату подворья были переданы МИД России, который и продолжил переговоры с израильским правительством. По результатам переговоров в июне-июле 2008 года было принято решение о передаче Сергиевского подворья России. 5 октября 2008 года Правительство Израиля утвердило данное решение. Общественная организация «Юридический форум за Израиль» пыталась оспорить решение правительства в Высшем суде справедливости, однако БАГАЦ, выслушав аргументы сотрудников министерства иностранных дел и министерства главы правительства 12 октября постановил, что решение правительства о передаче подворья России было обосновано.

28 декабря 2008 года было принято окончательное решение о передаче Сергиевского подворья правительству Российской Федерации. Об этом 3 февраля 2009 года официально сообщил министр финансов Израиля Рони Бар-Он.

Современное положение

26 апреля 2008 года вышло распоряжение Президента России Владимира Путина о проведении ремонтных, консервационных работ на объектах Сергиевского подворья в Иерусалиме, а также проведении инвентаризации и экспертизы, находящихся там художественных и исторических ценностей в целях их последующей реставрации Императорским Православным Палестинским Обществом. Для этих целей из резервного фонда Президента России было выделено Императорскому Православному Палестинскому Обществу 10 миллионов рублей. Консервационные и инвентаризационные работы были проведены усилиями Императорского Православного Палестинского Общества и его [ricolor.org/russia/ippo/ Иерусалимского отделения], в период с декабря 2008 по май 2009 года.

Несмотря на решение о передаче здания подворья России, в южном и западном крыле Сергиевского подворья и в северных постройках продолжало находиться министерство сельского хозяйства Израиля и природоохранное общество. Министерство сельского хозяйства освободило помещения лишь в 2011 году.

В восточном корпусе Сергиевского подворья с февраля 2009 года размещено представительство Иерусалимского отделения Императорского Православного Палестинского Общества. Восстановленную должность уполномоченного ИППО в Иерусалиме, возглавил председатель Иерусалимского отделения ИППО — Павел Викторович Платонов.

12 мая 2009 года, усилиями Иерусалимского отделения ИППО, в день памяти первого Председателя Императорского Православного Палестинского Общества — Великого князя Сергия Александровича на южной башне Сергиевского подворья в Иерусалиме был поднят впервые после 1917 года флаг — Императорского Православного Палестинского Общества. С Ноября 2009 года усилиями Иерусалимского отделения ИППО на Сергиевском подворье возвращенном России возрождена традиция Палестинских чтений для русских православных паломников, прибывающих в Святую Землю и названных Сергиевскими чтениями. С 24 апреля 2011 года Иерусалимское отделение ИППО возродило дореволюционную традицию Пасхальных разговений на Сергиевском подворье в Иерусалиме.

23 марта 2011 года подворье было частично освобождено от арендаторов и передано Российскому государству (северные постройки не были освобождены), а символические ключи от него вручены послу России в Израиле П. В. Стегнию в МИД Израиля.

В ноябре 2011 года президентом России Дмитрием Анатольевичем Медведевым выделено $10 млн на реставрацию подворья, в котором, после завершения восстановительных работ, разместятся Императорское Православное Палестинское Общество, научно—исследовательский центр ИППО по изучению Святой Земли и паломническая гостиница под эгидой Императорского Православного Палестинского Общества.

До августа 2012 г. в северных строениях подворья находились израильские арендаторы в лице Общества охраны природы. Тем не менее в декабре 2011 года начаты строительные работы по демонтажу новодельных конструкций, пристроенных различными арендаторами в период их нахождения на подворье. Демонтаж проводится с официального разрешения архитектора Ури Падана, курирующего проект с израильской стороны в соответствии с законодательством.

16-17 августа 2012 года, согласно достигнутой договоренности между российской и израильской сторонами, коллекция экспонатов сельскохозяйственных инструментов Моше Даяна была вывезена из внутренного двора Сергиевского подворья в поселение Бейт Даган в окрестностях Ришон Лециона — в парк министерства сельского хозяйства государства Израиль. С 17 по 22 августа 2012 года обществом охраны природы Израиля полностью освобождены северные постройки Сергиевского подворья. С августа 2012 года после освобождения арендаторами северных построек стали возможными полномасштабные реставрационные работы.

Уполномоченные ИППО в Иерусалиме и управляющие подворьями Общества в Иерусалиме

• Дмитрий Дмитриевич Смышляев — первый уполномоченный Императорского Православного Палестинского Общества в Иерусалиме (1885—1889)
• Николай Григорьевич Михайлов — уполномоченный Императорского Православного Палестинского Общества в Иерусалиме (1889—1910)
• Павел Иванович Ряжский — уполномоченный Императорского Православного Палестинского Общества в Иерусалиме (1910—1914)
• Корнилий Николаевич Петропуло — исполняющий обязанности управляющего подворьями Императорского Православного Палестинского Общества в Иерусалиме (1914—1919)
• Николай Романович Селезнёв — управляющий подворьями Православного Палестинского Общества (ППО) в Иерусалиме (1919—1925)
• Василий Константинович Антипов — управляющий подворьями Православного Палестинского Общества (ППО) в Иерусалиме (1919—1948)
• Владимир Алексеевич Самарский — управляющий подворьями, секретарь [Православного Палестинского Общества (ППО) в Иерусалиме (1948—1952)
• Михаил Павлович Калугин — уполномоченный Российского Палестинского Общества (РПО) в Иерусалиме и государстве Израиль (1952—1967)
• Павел Викторович Платонов — уполномоченный Императорского Православного Палестинского Общества в Иерусалиме и в государстве Израиль (2008 по настоящее время)

Галерея

• Sergei Court Flags2012.JPG

  Вход на подворье с юга

• Hatzar Sergei IMG 6293.JPG

  Внутренний двор подворья

• RC Sergei.jpg

  Паломники на Сергиевском подворье в 1890-х годах

Литература

• Россия в Святой Земле. Документы и материалы. Том. 1. Архив внешней политики Российской Империи МИД РФ. Москва «Международные отношения». 2000. ISBN 5-7133-1063-9 (т.1)
• Императорское Православное Палестинское Общество. Хроника основных событий: 9 февраля — 9 апреля 2009. М., 2009. 40 с.
• Сохраним Россию в Святой Земле! Первый международный гуманитарный проект России на Ближнем Востоке: к 130-летию Императорского Православного Палестинского Общества. // Автор-составитель Житенёв С. Ю. М. 2012. ISBN 978-5-91674-201-5
• Сергиевское подворье в Иерусалиме. Хроника событий с участием Иерусалимского отделения ИППО 2008—2011. Иерусалим. 2012. Серия «Святая Земля». К 130-летию ИППО. Выпуск. II. ISBN 978-965-7392-26-3
• Императорское Православное Палестинское Общество к 130-летию со дня основания. // Материалы Международной научной конференции «Императорское православное палестинское общество в Святой Земле. К 130-летию со дня основания». М., 2011. ISBN 978-5-91674-192-6
• Сохраним Россию в Святой Земле! Летопись Императорского Православного Палестинского Общества 2007—2012 гг. К 130-летию ИППО. Издание ИППО // Авторы-составители: Л. Н. Блинова, Ю. А. Грачёв, О. Б. Озеров, П. В. Платонов. Москва-Иерусалим, 2012. ISBN 978-965-7392-31-7
• [jerusalem-ippo.ru/sv_z/vestnik/1/ Иерусалимский вестник ИППО, Вып. 1. 2012]. Издание Иерусалимского отделения к 130-летию ИППО. 158 с. ISBN 978-965-7392-29-4
• [jerusalem-ippo.ru/sv_z/vestnik/3-4/i/rp/ii/ Иерусалимский вестник ИППО № III—IV, 2013. Часть II. Сергиевское подворье Императорского Православного Палестинского Общества (ИППО). К 120-летию поднятия флага ИППО на угловой башне Сергиевского подворья. История и современность] // Публикация на официальном портале Иерусалимского отделения ИППО

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Сергиевское подворье в Иерусалиме
• [ros-vos.net/xxi/projects/sz/sergievskoe-jerusalem/ Возвращение Сергиевского подворья]
• [jerusalem-ippo.org/sv_z/vestnik/1/i/3/ Сергиевское подворье: между прошлым и будущим. Авторы: Юрий Грачёв, заместитель председателя Императорского православного палестинского общества (ИППО), помощник председателя Счетной палаты Российской Федерации и Олег Озеров, член Совета ИППО, Чрезвычайный и Полномочный Посол Российской Федерации в Саудовской Аравии. Публикация на официальном портале ИППО]
• [rusk.ru/newsdata.php?idar=176837 Сергиевское подворье в Иерусалиме возвращается России]
• [old.ippo.ru/novosti-2012/sergievskoe-podvorje-v-ierusalime-stalo-rossiyskim-de-fakto.html Сергиевское подворье в Иерусалиме стало российским де-факто]
• [www.ntv.ru/novosti/325103/#ixzz24Y32gJYO Россияне «отбили» у израильтян Сергиевское подворье в Иерусалиме. Репортаж Руслана Гусарова на телеканале НТВ ]

Отрывок, характеризующий Сергиевское подворье (Иерусалим)

Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.