Словацкое национальное движение

Словацкое национальное движение — движение, которое привело к формированию национального самосознания словаков, и в конечном счете, к созданию современного словацкого народа. Длилось с 1780-х до 1848-го года, а некоторые историки считают, что оно продолжалось до 1867-го года. Словакия в этот период являлась неотъемлемой частью Венгерского королевства. Толчком, в частности, стали реформы Иосифа II в 1780-х годах и массовость просвещения. Протекало совместно с чешским национальным движением и было направлено против германизации и мадьяризации.

Этапы

Первый этап

Протекал с начала 18-го века и до 1820 года. Первым импульсом стали реформы императора Иосифа II. В это время наиболее образованные словаки пытались создать литературную норму словацкого языка.

Вопрос создания литературной нормы разделил словацкое общество на две группы, каждая из которых имела свою собственную точку зрения относительно письменного языка для словаков — протестантов и католиков-бернолаковцев. Взгляд католиков-протестантов — словаки должны использовать чешский литературный язык (в его архаичной форме, на котором была написана «Кралицкая Библия»). Бернолаковцы группировались вокруг католического священника Антона Бернолака, который утверждал, что словацкий является самостоятельным западнославянским языком, и предлагал создать литературную норму на основе родной словацкой речи. Основой бернолаковского варианта словацкого литературного языка стали прежде всего западнословацкие диалектные черты.

Второй этап

Вторая фаза длилась с 1820-х и до 1830 года. В это время началось реальное «пробуждение» словаков.

А также сформировалось два новых течения:

Сторонники первого придерживались идеи словакизации чешского, во главе этой группы стояли Ян Коллар и Павел Йозеф Шафарик. Они предложили общую литературную норму для чехов и словаков — чешско-словацкий язык.

Сторонников второго течения возглавляли Ян Голлы и Мартин Гамульяк.

Третий этап

Третья фаза национального движения длилась с 1830 по 1848 годы. В это время основные массы сторонников движения собираются вокруг Людовита Штура, который предлагал кодифицировать литературную норму для словаков на основе родной речи. В 1843 году было принято окончательное решение о кодификации словацкого литературного языка на основе среднесловацкого интердиалекта — штуровского литературного стандарта. В это время одним из центров движения стал город Липтовски-Микулаш. Хотя словакам удалось добиться немалых успехов в развитии своего языка, мадьяризация представляла для них серьезную угрозу до создания Чехословакии.

Отрывок, характеризующий Словацкое национальное движение

Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.