Соймонов, Фёдор Иванович (1692)

Фёдор Иванович Соймонов<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Вице-президент Государственной Адмиралтейств-коллегии
1739 — 1740
Предшественник:	Сиверс, Пётр Иванович
Преемник:	Чернышёв, Иван Григорьевич
Сибирский губернатор
24 сентября 1757 — 1763
Предшественник:	В. А. Мятлев
Преемник:	Д. И. Чичерин
Рождение:	1692(1692)
Смерть:	22 июля 1780(1780-07-22)
Род:	Соймоновы
Дети:	Соймонов, Михаил Фёдорович
Награды:

Фёдор Иванович Соймо́нов (1692 — 11 (22) июля 1780) — российский навигатор и гидрограф, исследователь и в дальнейшем губернатор Сибири, сенатор. Известен как первый русский гидрограф.

Биография

Родился в 1692 году в семье стольника Ивана Афанасьевича Соймонова. Выходец из старинного дворянского рода Соймоновых.

В 1708 году Фёдор Соймонов поступает в Московскую математико-навигацкую школу. Дисциплина вполне соответствовала духу времени и большим надеждам, возлагавшимся на будущих корабелов. Нередко в ход пускалась и тяжёлая плеть. Курс обучения будущий мореход окончил в три года, после чего в качестве одного из лучших выпускников был причислен к «заморянам», отправлявшимся за границу для продолжения обучения. Задачу, стоявшую перед вчерашними школярами, сформулировал сам император: «учиться навигации зимой, а летом ходить на море на воинских кораблях и обучаться, чтоб возможно потом морскими офицерами быть».

Три года жил в Голландии для практического изучения морского искусства. К концу командировки Соймонов выучил голландский, немецкий и латинский языки, в совершенстве изучил мореходное дело и получил звание гардемарина. Юный аристократ не гнушался самой грязной и трудной работы, стремясь на практике освоить все азы своей профессии. Соймонов стал одним из тех энергичных людей, которые приводили в исполнение поставленную Петром Великим задачу, потребовавшую десятки лет, — составление географического атласа России.

В 1715 году Фёдор Соймонов возвратился на родину. Вскоре он сдал экзамен на мичмана и был отправлен на 64-пушечный корабль «Ингерманланд», бороздивший воды Балтийского моря. Это было серьёзным признанием: строгую «баллотировку», проходившую в присутствии самого Петра I, выдержали только 17 гардемарин из 48.

В 1719 году лейтенант Соймонов был отправлен на Каспий по заданию Петра I установить надёжный торговый путь от Москвы до самого сердца Средней Азии и далее, на восток, в составе экспедиции под руководством голландца Карла Вердена, служившего ранее штурманом на шведском флоте и взятого русскими войсками в плен. С голландцем на восток двинулся и Фёдор Соймонов. На протяжении нескольких месяцев они бороздили воды таинственного моря, изучали его берега, замеряли глубины и описывали острова.

В 1720 году, вместе с тремя товарищами (капитан-лейтенант Карл Верден, Василий Урусов и топограф А. И. Кожин), описал западный и южный берега Каспийского моря. Работа Соймонова по описанию Каспийского моря при участии лейтенанта Пьера Дефремери, в особенности, его восточного берега была закончена в 1726 году. Кроме карты Каспийского моря он издал: «Описание Каспийского моря, от устья р. Волги, от притока Ярковского, до устья р. Астрабацкой» (СПб., 1731; 2-е изд. 1783) и «Описание Каспийского моря и чиненных на оном Российских завоеваний, яко часть истории Петра Великого» (Ежемесячные сочинения и известия о учёных делах, 1763). Его работы по картографии продолжались все время.

В 1722 году капитан-лейтенант Соймонов принял участие в Персидском походе государя императора Петра Великого к лежащим при Каспийском море персидским провинциям. Ещё летом 1722 года, в дни персидского похода на привале в Казани, где зашёл разговор о богатствах Камчатки, Шантарских и Курильских островов, открытых казаками, Соймонов посоветовал Петру: « А как вашему величеству известно, сибирские восточные места и особливо Камчатка от всех тех мест и филиппинских и нипонских островов до самой Америки по западному берегу не в дальнем расстоянии найтиться можно. И потому много б способнее и безубыточнее российским мореплавателям до тех мест доходить возможно было против того, сколько ныне европейцы почти целые полкруга обходить принуждены."

В 1727 году был переведен из Астрахани на службу в Балтийский флот. В 1730 году был назначен прокурором в адмиралтейств-коллегию, каковым пробыл до 1732 года, когда был назначен обер-штер-кригс-комиссаром флота. В 1731 году в России впервые был издан атлас Каспия, составленный Соймоновым. Этот атлас состоял из восьми карт и служил несколько десятков лет.

В 1734 году принимал участие, под командою адмирала Гордона, в блокаде Данцига.

С 1734 года был определен в Адмиралтейств-коллегию «для надзора при сочинении подробных ведомостей по текущий о расходах денежной казны», открыл целый ряд упущений и самовольных растрат президента коллегии Н. Ф. Головина, чем, конечно, заслужил нерасположение Головина и создал в лице его себе врага. В этом же году Соймонов издал атлас Балтийского моря под названием «Морской светильник или описание Варяжского моря».

В 1735 году издал «Экстракт штурманского искусства из наук, принадлежащих к мореплаванию, сочинённый в вопросах и ответах для пользы и безопасности мореплавателей»

В 1736 году Фёдор Иванович получает предписание покинуть морское ведомство и занять должность прокурора Адмиралтейской коллегии. Был прикомандирован для рассмотрения следственных дел помощником барону Шафирову, заведовавшему Сибирским приказом и включен в состав комиссии, расследовавшей злоупотребления судей Сибирского приказа, а также иркутского вице-губернатора Жолобова и бригадира Сухарева.

В 1738 году был назначен обер-прокурором сената с чином генерал-майора. Им была издана первая часть атласа Балтийского моря, составлено, но утеряно описание Белого моря.

В 1739 году Соймонов был назначен генерал-кригскомиссаром, с чином вице-адмирала, и стал исправлять должность вице-президента адмиралтейской коллегии. В это время Соймонов издал «Экстракт штурманского искусства. Из наук, принадлежащих к мореплаванию, сочинённый в вопросах и ответах для пользы и безопасности мореплавателей» (СПб., 1739). По предложению Соймонова и под его наблюдением был переведён и издан адмиралтейской коллегией «Светильник морской», то есть описание Восточного, или Варяжского, моря (СПб., 1738). Соймоновым была составлена также оставшаяся неизданной и затем утраченная карта Белого моря.

Преследование им многочисленных беспорядков и злоупотреблений в морском хозяйстве создало ему многочисленных врагов, в числе которых был и сам Бирон. Привлечённый в 1740 году к делу Волынского, как его единомышленник, Соймонов был лишён всех чинов и прав, наказан кнутом и сослан в каторжную работу в Охотск. Пребывание Соймонова на каторге в Охотске продолжалось до вступления на престол Елизаветы Петровны, по повелению которой он был освобождён от ссылки, но без возвращения чинов.

17 марта 1742 года соответствующий указ был зачитан на площади перед Успенским собором в Кремле, князя накрыли знаменем и вернули ему шпагу, отобранную при аресте. Это означало одно: государыня помиловала его, простила из милости, но не восстановила нарушенную справедливость.

В 1753 году В. А. Мятлев, старый флотский товарищ Фёдора Ивановича, назначенный в то время сибирским губернатором предложил ему возглавить Нерчинскую секретную экспедицию, которой было поручено описание в Нерчинском уезде «хлебопахотных земель и измерение фарватера р. Шилки от города Нерчинска до начала Амура, и для сочинения к сему тому планов», разведку новых путей и мест для поселений. В этой работе ему помогал его сын М. Ф. Соймонов, игравший позже видную роль в истории горного дела в России. Учитывая рекомендации Мятлева, профессиональные знания и опыт Ф. И. Соймонова, Сенат без проволочек одобрил его кандидатуру.

В 1754 году убежденный сторонник идеи подготовки в Сибири своих штурманов В. А. Мятлев инициировал открытие ещё двух навигацких школ, а Соймонов претворил эти планы в жизнь — создал навигацкие школы в Нерчинске и Иркутске, лично опекал оба учебных заведения и почти два года преподавал в Нерчинской школе.

14 марта 1757 года, в связи с началом Семилетней войны Мятлева отзывают во флот, а на его место назначают Соймонова. Шестилетнее управление его Сибирью отличалось гуманностью и заботливостью о нуждах края, а также активной борьбой со взяточничеством. Он учредил Морскую школу в Охотске, на Байкале устроил маяк и гавань при Посольском монастыре и распорядился построением многих новых судов. Сибири Соймонов посвятил сочинения: «Известие о торгах сибирских» (Ежемесячные сочинения, 1755, II) и «Сибирь — золотое дно» (там же, 1761, II). Нуждами лесного дела в Сибири было вызвано, по всей вероятности, его изобретение, описанное в статье «Описание пильной машины, действующей конской силой, сделанной в Тобольске Ф. И. Соймоновым» (Ежемесячные сочинения и известия о учёных делах, 1763, II).

В 1758 году основал Геодезическую школу в Тобольске. Через два года в своем донесении в Сенат настаивал на поддержании мирных отношений с чукчами. 22 сентября 1762 года награждён орденом Св. Александра Невского.

В 1763 году императрица уважила вторичную просьбу 70-летнего вельможи и приказала уволить его от губернаторской службы. 14 марта того же года Фёдор Иванович приехал в Москву, чтобы больше не покидать её.

С 1763 по 1766 годы он состоял сенатором в Московской сенатской конторе. Будучи сенатором, Соймонов курировал в правительстве сибирскую политику. Он внимательно всматривался в исследования Сибири; на основании данных сибирских промышленников он подвергал критике план Ломоносона по исследованию северо-восточного прохода, и, может быть, под его влиянием Ломоносов переработал свой план и направил экспедицию на Шпицберген.

Весною 1766 года Федор Соймонов ушёл в отставку с присвоением ему высшего чина империи — действительного тайного советника. Уважая его особые заслуги, Екатерина II велела до дня смерти выдавать ему полное жалованье. Остаток дней он провел в неустанных трудах над сочинением «История Петра Великого» в своем поместье в селе Волосове близ Серпухова.

Умер в глубокой старости (88 лет) 11 (22) июля 1780 года и был погребен за оградой старинного Высоцкого монастыря в двух верстах от Серпухова.

Семья

Соймонов женился в 1728 или 1729 году на Дарье Ивановне Отяевой, дочери стольника Ивана Васильевича, который дал за ней «в приданые денег тысячу рублев, да приданого на тысячу ж». В конце 1730 года молодожёны переехали в дом Отяева на 11-й линии Васильевского острова. Дети:

• Михаил (1730—1804), действительный тайный советник, главный директор горных и монетных дел.
• Юрий (1733-?), статский советник, отец сенатора В. Ю. Соймонова.
• Афанасий (1734-?), премьер-майор.
• Анна (1738—1799), девица.
• Мария, в замужестве Прокофьева.

Труды

• Из записок. [Предисл. ред.]. — МС, 1888, т. 227, № 9, неофиц. отд., с. 91-132; № 10, неофиц. отд., с. 85-103. То же. Отд. отт. Спб., 1888.
• «Краткое изъяснение астрономии»;
• «Морской светильник или описание Варяжского моря»;
• «Описание Каспийского моря и чиненных на оном Российских завоеваний» с картою, — «Ежемесячные Сочинения», 1763 г.;
• «Экстракт штурманского искусства для пользы и безопасности мореплавателей», 1739 г.;
• «О торгах за Каспийское море древних, средних и новейших времен» — «Ежемес. Сочин.» 1765 г.;
• «Карты Каспийского моря», из которых одна была издана в 1731 г.;
• «Известие о торгах сибирских» — «Ежемесяч. Сочин.» 1755 г.;
• «Сибирь — золотое дно» — «Ежемесяч. Сочин.» 1761 г.,
• «Письмо Российского навигатора к молодому Зейману» — «Ежемесяч. Сочин.» 1764 г.

Память о Соймонове

• Имя Соймонова дважды закреплено на картах (на Каспии и на Тихом океане), в его честь названо село в Серпуховском районе, а в Москве существует Соймоновский проезд. В Красноводском заливе (Туркмения) есть бухта им. Соймонова.
• Фёдор Соймонов («Федька-варнак») — один из главных героев исторической поэмы Леонида Мартынова «Тобольский летописец» (1937).

Литература

• Бобынин В. В. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: В 86 томах (82 т. и 4 доп.). — СПб.: 1890—1907.
• Берх. Жизнеописания первых российских адмиралов, или опыт истории российского флота.
• Гольденберг Л. А. Фёдор Иванович Соймонов (1692—1780) / Отв. ред. д-р ист. наук А. А. Новосельский; Академия наук СССР. — М.: Наука, 1966. — 264 с. — (Научно-биографическая серия). — 5000 экз.
• Гольденберг Л. А. Каторжанин — сибирский губернатор: Жизнь и труды Ф. И. Соймонова. — Магадан: Кн. изд-во, 1979. — 288 с. — (Дальневосточная историческая библиотека). — 15 000 экз. (в пер.)
• Персидская война 1722—1725. (Материалы для истории царствования Петра Великого) // Русский вестник, № 4. 1867
• Томилин-Бразоль А. Жизнь и судьба Федора Соймонова.- Исторический роман-эссе. Советский писатель. Ленинградское отделение - 1991 - 541 с. - 85 тыс.экз.
• Григорьев С. В. Биографический словарь. Естествознание и техника в Карелии. — Петрозаводск: Карелия, 1973. — С. 212. — 269 с. — 1000 экз.

Ссылки

• [sun.tsu.ru/mminfo/000063105/288/image/288_103-107.pdf Картографирование Московско-Сибирского тракта XVII—XVIII вв.]
• [memoirs.ru/texts/Soimonov.htm Соймонов Ф. И. Из записок Ф. И. Соймонова // Морской сборник, 1888. — Т. 227. — № 9. — Неофиц. отд. — С. 91-132. — № 10. — Неофиц. отд. — С. 85-103.]

Отрывок, характеризующий Соймонов, Фёдор Иванович (1692)

– И как она танцует, какая г'ация! – помолчав немного, опять сказал он.
– Да про кого ты говоришь?
– Про сест'у п'о твою, – сердито крикнул Денисов.
Ростов усмехнулся.
– Mon cher comte; vous etes l'un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe'ai tapisse'ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?