Сражение при Вазе

Сражение при Вазе
Основной конфликт: Русско-шведская война (1808—1809)
Дата	25 (13) июня 1808 года
Место	Ваза (Финляндия)
Итог	Победа России
Противники
Российская империя Российская империя Швеция Швеция
Командующие
генерал Демидов полковник Бергенстроле
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
37 убитых, 82 раненых(в т.ч.- 5 офицеров), 53 пленных(в т.ч.- 3 офицера). Всего- 172 чел.(в т.ч.- 8 офицеров). 68 убитых (в т.ч.- 1 офицер), 101 раненый(в т.ч.- 1 офицер), 204 пленных(в т.ч.- 12 офицеров). Всего- 373 чел.(в т.ч.- 14 офицеров), 1 орудие.

Сражение при Вазе произошло 25 (13) июня 1808 года во время русско-шведской войны 1808—1809 годов.

Планирование экспедиции Бергенстроле

25 июня 1808 года в главной квартире шведских войск было получено известие от Бергенстроле, что его высадка у Вазы, для движения в центральную часть страны, состоится в ближайшем будущем.

Отряд Бергенстроле состоял из следующих войск:

• в Сундсвалле: три роты 2-го батальона Емтландского полка, две роты Южного батальона Вестроботнийского полка; Емтландский конно-егерский эскадрон, полковая батарея Емтландского полка с шестью 3-фунтовыми пушками;
• у Юсдаля: 1-й батальон Емтландского полка;
• у Дуфеда: одна рота 2-го батальона Емландского полка,
• в Умео: две роты Южного батальона Вестроботнийского полка вместе с собранным резервом того же полка.
• Главная квартира была в Сундсвалле.

Первоначально отряд Бергенстроле предназначался для экспедиции в Норвегию, однако 25 мая он был вызван в Стокгольм, где получил приказание сесть на суда «с двумя ближайшими батальонами, сформированными им в зависимости от обстоятельств, 4-мя орудиями», для производства высадки в окрестностях Вазы. Сперва он должен был попытаться овдадеть этим городом и уже отсюда «произвести диверсию в тыл противнику».

Сбор отряда и плавание в Финляндию

Выехав из Стокгольма, Бергенстроле 28 мая прибыл в Сундсвалль, где и было нанято три судна; здесь же должны были произвести посадку и войска, нагрузив предварительно продовольствие и боеприпасы.

В Умео Бергенстроле узнал, что зафрахованные для перевозки суда, могли поступить в его распоряжение только 12 июня, а 2 июня им был отправлен к Клингспору курьер с объяснениями по поводу задержки.

Войска, долженствовавшие 13 июня сесть на суда в Умео, состояли из Южного батальона Вестерботнийцев, в котором, по добавлении 100 человек вербованных, насчитывалось 500 человек, а также из 300 человек вербованных, которые, в соединении с двумя Емтландскими ротами, примкнувшими к ним из Сундсвалля, составили так называемый «полевой батальон», также в 500 человек. Посадка на суда осуществлялась в несколько этапов, причем первые роты были приняты на борт ещё 8 июня.

17 июня полковник Бергенстроле сам вступил на борт. После нескольких дней тщетнаго ожидания Сундсвалльских кораблей, он решил отплыть без них, как только будет благоприятный ветер. Последний между тем все время был противный и переменился только 23 июня.

Все суда взяли курс на восток, все, кроме «Кронпринца», направившегося к деревне Эстерханкму, севернее Вазы. «Кронпринц» же, под начальством лейтенанта флота Лунда, принял, после окончания погрузки, еще 50 человек Емтландского полка, под командою поручика Риддерьерта, получившего приказание высадиться южнее Вазы, дабы «препятствовать отступлению противника».

Ветер, сначала благоприятный, быстро перемепился, сделался «противным» и стал крепчать. Флотилия поэтому не могла держаться совместно при переезде. Часть судов уже в полночь на 24-е достигла финских шхер, где, путём высадки на Тейлотсшер, рассчитывали получить сведения о противнике. Некоторые другие суда отстали и только к полудню того же дня достигли острова Вальгрунд. Здесь их ожидали опередившие суда и вечером вся транспортная флотилия вошла в залив Эстерханкму севернее Вазы, который предварительно был разведан «Кронпринцем».

Еще раньше, находясь на Вальгрунде, Бергенстроле послал сообщение Клингспору, о своём прибытии к Вазе.

Высадка к северу от Вазы

Высадка десанта была начата 9:00 24 июня к северо-востоку Вазы у деревни Эстерханкму и закончена к 13:00 следующего дня.

Прежде всего вступили на берег егеря, потом артиллерия и, наконец, остальные войска экспедиционного корпуса. Население встретило отряд самым доброжелательным образом, что выражалось как доставке сходней для высадки, так и в поставке лошадей для надобностей обоза и артиллерии.

Хотя высадка и совершилась беспрепятственно, однако русские прекрасно знали о прибытии Бергенстроле. Местные финские власти сообщили Раевскому о сосредоточнении шведских судов ещё в Умео и о прибытии шведов к Вазе.

Расположение русских войск

Путём очищения позиции под Гамлекарлебю 5-й русской дивизией и её отступления к югу, боевые силы русских в Вазаском районе значительно возросли. К моменту высадки Бергенстроле, находящиеся в Финляндии русские войска были расположены следующим образом:

• На Квефлатском полуострове, где наблюдение за побережьем совершалось небольшими казачьими отрядами, стояли: в Капрере — одна рота и в Клеметсэ —другая рота, обе 2-го егерского полка.
• В городе Вазе: гренадерский батальон и одна рота Петровского мушкетерского полка с 2-мя орудиями.
• В Тобю — две роты Петровского мушкетерского полка, две роты Белозерского мушкетерского полка и 4 орудия.
• Близ Лиль-Чюро стояло шесть рот Белозерского мушкетерского полка.
• Близ Вёро расположен был Янкович-ди-Мириево со своими отступившими от Нюкарлебю войсками, которые, включая полученные подкрепления, состояли из частей Пермского и Могилевского пехотных полков, Великолуцкого мушкетерского полка и 23-го и 26-го егерских полков с распределёнными между ними отрядами конницы и артиллерии.

Общая числительность этих войск доходила примерно до 5000 человек при 19 орудиях.

В Вазе к моменту высадки шведов, кроме городского коменданта и командира 2-го егерского полка генерал-майора Книпера находились командир Петровского мушкетёрского полка генерал-майор Демидов и гражданский губернатор Эмин.

Планы Бергенстроле

Когда Бергенстроле решил атаковать Вазу, распределение русских сил и примерная численность ему известны не были. От лояльного населения он получил точные сведения, согласно которым русские, кроме мелких казачьих отрядов у вероятных деесантных пунктов, расположили различные пехотные посты на полуострове к северо-западу от Вазы, а также у деревень Искмо, Карпере, Бревде (новая гавань Вазы) и Клеметсе. Числительность русских в городе, считая передовые посты, — доходила до 1500 человек с двумя 6-фунтовыми орудиями. Другой русский отряд в 1000 человек с двумя орудиями, по словам финнов, стоял в Тобю, и, наконец, в Лиль-Чюро, по-видимому находился «неприятельский отряд с сильной артиллерией, силы которого не могли быть определены сколько-нибудь достоверно».

Атаку этих, очевидно превосходных, сил, без какой-либо уверенности в содействии со стороны Клингспора, Бергенстроле считал безусловно обязательной.

Выдвижение шведов к Вазе

Пока происходила высадка, Бергенстроле выслал несколько небольших отрядов на тыловые пути к северу от Вазы для разрушения мостов. Эти отряды, в частности самый сильных из них под командованием Сандмана, первыми вступили в бой с русским охранением у деревень Смедсбю и Карперё.

Сам Бергенстроле продолжал с главными силами движение от Квефлака к деревне Вейкарс, где был захвачен в плен казачий патруль.

Здесь, на перекрестке дорог (идущей с севера от Квефлакса и большой дороги Ваза—Лильчюро) отделен была ещё сотня людей для того, чтобы преградить у находящегося здесь моста путь русским отрядам, которые могли бы пойти со стороны почтовой станции Лильчюро.

Главные силы, к которым примкнуло от 200 до 300 вооруженных крестьян, повернули на запад к Вазе. Наступление продолжалось далее к деревне Хествес, расположенной всего в четверти мили от города. Здесь получено было известие от лазутчиков, что все русские войска очистили город, что Бергенстроле приписал действиям ранее высланных к северу от Вазы отрядов Сандмана.

Вступление шведов в город

После краткаго отдыха в Хествеси, Бергенстроле, совместно с несколькими офицерами, поднялся на близлежащую возвышенность, с которой открывалась обширная панорама на дорогу, ведущую к городу и прилегающия к ней с востока и юга поля.

На дороге из Тобю шведами была замечена колонна русских войск, также двигавшихся на город. Поэтому признано было необходимым спешить. Шведский и русский отряды, которым предстояло совершить примерно одной и той же длины путь, скоро стали состязаться в том, кому удастся дойти быстрее: первому к восточным, а второму к южным воротам Вазы.

Для ободрения своих солдат, Бергенстроле приказал скомандовать «шагом марш» и его егеря вступили в город при криках: «Да здравствует Густав Адольф»! Это произошло около 14:30.

Ход сражения

Начало уличных боёв

Когда Демидов около полудня двинулся к Смедсбю, он оставил для охраны Вазы роту Петровского полка под командою плац-майора Штегмана. В качестве ближайшей поддержки этой роты он назначил расположенную в Клеметсе роту 2-го егерского полка; кроме того, две роты Белозерского мушкетерского полка с 4-мя орудиями, входящие в состав войск, расположенных в Тобю, получили тоже приказание вступить в Вазу.

Это движение названных двух рот и было замечено Бергенстроле, который, вступив в город, тотчас же увидел против себя четыре роты и четыре орудия, то есть силы, мало уступающие его собственным.

Русские могли ещё ожидать и подхода новых подкреплений от расположенных поблизости войск. Раевскому было послано донесение о наступлении шведов. Отправление такого донесения толко по одному пути и лишь с одним казаком было неосторожным. Казак направился по восточной дороге на Лильчюро, наткнулся на всю колонну Бергенстроле, и вынужден был вернуться к Демидову.

Прибыв к Вазе, Бергенстроле организовал свою атаку следующим образом: в то время, как главные силы входили в город у восточной заставы, поручик Холмгрен с вестерботнийскими егерями вели постепенное наступление небольшими отрядами по Почтовой, Рыночной и Церковной улицам. Сперва они встречали сопротивление только со сторони караульных и казённой прислуги русских офицеров, обстреливавших наступавших шведов из домов. Егерям показалось очень легко проложить себе дорогу через два переулка вплоть до Купеческой улицы, но у последней наступление около 17:00 на время приостановилось и завязался бой с русской колонной из Тобю, входившей в город с юга.

Для обеспечения своего левого фланга, который считался под угрозой со стороны названной колонны, Бергенстроле тотчас же отрядил сопровождавшее его вооруженное ополчение под командой капитана Дальберга, приказав ему занять позицию на так называемом Гофгерихтском ручье, на юго-восточном краю города.

Введение в бой резервов

Между тем внутри города бой разгорался. Кроме колонны из Тобю, занявшей южную часть города, русские скоро ввели в бой и наступавшую со стороны Клеметсе егерскую роту, а у шведские егеря были поддержаны частями Вестерботнийского батальона, посланного на Церковную и Рыночную улицы. Не пришлось долго стоять без дела у восточной заставы и шведским пушкам, находившимся под начальством поручика Хорда. Одну из них Бергенстроле потребовал уже тогда, когда авангард егерей был остановлен на улицах стрельбой и пришлось ввести в дело и всех остальных.

Русские ввели в огонь свои четыре орудия, расположив их на углу Почтовой и Купеческой улиц, и стали обстреливать наступавшие по первой из них главные силы шведов. Чтобы отвечать на этот огонь выехали на позицию и прочие шведския орудия.

Разгар боя в городе

Артиллерийский огонь, а также баррикадирование русскими улиц посредством повозок, препятствовали шведской пехоте быстро проложить себе путь; поэтому Бергенстроле приказал вестерботнийцам рассыпаться по обеим сторонам улиц, частью для того, чтобы укрыться от артиллерийского огня, частью, чтобы через дворы легче приблизиться к русским орудиям и перестрелять их прислугу.

Когда таким образом солдаты проникли во внутрь строений, началась оживлённая перестрелка через двери и окна; связь между людьми потерялась и руководство боем было значительно затруднено.

В разгар уличного боя Бергенстроле послал «полевой батальон», в котором после всех откомандирований насчитывалось едва 100 человек, к южной городской заставе, для того, чтобы наступать с той стороны. Так как наступление шведов и с восточной стороны имело успех, то, по-видимому, указанная угроза пути отступления противника имела результатом, что русский начальник отряда, после часового боя, стал очищать город. Обе роты Белозерцев с орудием весьма быстро отступили к Тобюсской заставе, а два русских склада близ города были сожжены.

С своей стороны Бергенстроле был всецело поглощён управлением уличным боем (при этом он уже в начале был контужен, а затем под ним была убита лошадь), развитие которого имело результатом отвлечение его внимания главным образом на левый фланг. Он только приказал преследовать отступающие войска, как получил донесение, что со стороны Смедсбю наступает ещё одна колонна. Сперва он думал, что это рота Сандмана; но длина колонны скоро навела его на другие мыели. В действительности это был гренадерский батальон Демидова, который, вследствие жестокой перестрелки с отрядом Сандмана, возвращался в город.

При первом известии об этом, Бергенстроле, по-видимому, намеревался отдать приказ об общем отступлении, так как начальник русского отряда очевидно намеревался окружить находящиеся в городе шведские войска. Помощник Бергенстроле, подполковник фон Кнорринг, однако полагал возможным перетянуть победу на свою сторону. Он предлагал послать ещё неразрозненные части со всей артиллерией через город для встречи и отражения колонны из Смедсбю. Кроме того, он считал это лучшим способом подготовки своего отступления.

Одобрив этот план, Бергенстроле сам отправился верхом к восточной заставе для приведения в порядок находившихся там отрядов, а Кноррингу приказано было проследовать по улицам, дабы направить и ускорить сбор сражающихся внутри города войск к этой заставе. Между тем вскоре Бергенстроле получил донесение, что фон Кнорринг ранен, в виду чего он передал командование у заставы майору Ульфъельму и вновь возвратился в город для упорядочения отступления.

Те шведские войска, которые могли быть при этом сосредоточены, заняли боевое расположение у Эстерлонгской улицы и воспрепятствовали наступлению русских артиллерийским огнём.

Кризис боя и сдача Бергенстроле в плен

Во время своего наступления Демидов, уже издали обнаружил слабый резерв Вестерботнийского полка, стоявший восточнее города. Поэтому, при дальнейшем своём движении он разделил свои силы, направив подполковника Кузьмина с двумя ротами и двумя орудиями прямо к северной заставе, а сам с остальными войсками двинулся далее к востоку через болото, стараясь зайти шведам в тыл. Ульфъельм развернул свой отряд против Демидова. Открылся жаркий, но непродолжительный огонь, так как шведы скоро вынуждены были отступить, причём часть их возвратилась в город; «остальные же, со знаменами, бросились в беспорядке по дороге к Лильчюро». Войска Кузьмина при этом несколько задержались и в бою приняла участие только его артиллерия. Когда успех стал несомненным, он вступил со своими ротами в город с северной стороны, в то время как Демидов с востока закончил обложение.

Вот как описывает сам Бергенстроле последний критический период боя:

«Горя усердием не потерять орудия и военнопленных, я въехал сам в город в сопровождении адютанта (раненного подле меня в расстоянии 200 локтей от заставы) и крикнул тем нижним чинам, которые, вследствие жестокой неприятелской стрельбы вдоль улиц, со стороны войск вновь наступавших от Тобюской заставы, пришли в расстройство и скрывались по дворам, чтобы они отступали из города, чему однако они не сразу повиновались. Видя, что все усилия мои бесплодны, я вынужден был, вместе с адъютантами моими кап. Люшу и прап. Бергенстроле, выехать из города; но к величайшему моему изумлению, увидел, что неприятель у заставы клином врезался между мною и расположенными перед городом шведскими войсками, что лишало меня всякой возможности отступить. Такиы образом, мне ничего более не оставалось, как въехать в одии из дворов и сдаться в плен вместе с бывшими в городе остальными войсками».

Окончание сопротивления шведов в городе

Русским предстояло между тем выполнить еще весьма трудную задачу, а именно — одолеть и обезоружить отрезанных ими в городе шведов, которые продолжали упорно сопротивляться ещё в течение двух часов. С этою целью русские разослали по городу во всех направлениях небольшие отряды, благодаря чему повсюду друзья и враги перемешались между собою. Часть русских войск двинулась еще и вдоль Тобюской дороги для очищения её от посланнаго туда Бергенстроле вооруженного ополчения, которое, под командой Дальберга, оказывало сопротивление в течение некоторого времени.

Судя по всему, городские жители Вазы также приняли участие в уличных схватках, причём возможно, что одни из них были на стороне шведов, а другие — русских. Во всяком случае это послужило поводом для допущения русских солдат до грабежа, который является одним из печальнейших воспоминаний этой войны.

Тем временем по всем ведущим к городу дорогам разосланы были разъезды, а военнопленных собрали у так называемой главной гауптвахты возле городской ратуши. Подполковнику Кузьмину удалось путём двухдневных обысков домов, обнаружить до 80 человек, вооружённых ружьями, которые и были затем отправлены под конвоем в Лильчюро.

Отступление главного отряда шведов

По-видимому Демидов так занялся этими мерами внутри города, что совершенно упустил из вида преследование разбитых шведов вне городской черты. В оправдание этого он приводил, что был введён в заблуждение непрекращающимся шумом битвы и потому ожидал повторения нападения. Последнее он считал возможным с двух сторон. С одной стороны, полагал он шведский отряд, с которым он уже столкнулся у Смедсбю, вместе с окрестными крестьянами, мог легко одержать верх над городским гарнизоном, в случае его ослабления; в другой стороны, следовало опасаться нападения со стороны Тобю. Именно оттуда доносилась перестрелка, а высланный из Тобю на запад разъезд встретил шведские войска (это был отряд моряков Риддеръерта, посланный к Бергенстроле уже в разгар городского боя).

После взятия в плен Бергенстроле и фон Кнорринга, майор Ульфъельм оказался старшим офицером экспедиционного корпуса. Задачей его являлось отвести путём быстрого отступления к месту высадки те войска, которым удалось выбраться из города. Благодаря бездеятельности Демидова, дело это оказалось для него сравнительно легко исполнимым. Той же дорогой, которой воспользовались при наступлении, пошли теперь назад под сменившим необычайно сильную жару проливным дождем; на этом марше к отступавшим присоединился оставленный под Вейкарсом отряд поручика Гюлленгама.

Около полуночи утомлённые войска достигли места своей высадки, пройдя в течение суток весьма значительное расстояние и выдержав 4—5 часовой бой.

О том, что происходило в отрядах Сандмана и Квекфельта никаких донесений не поступало и Ульфъельм, мало посвящённый в планы Бергенстроле, считал невозможным их дожидаться. Поэтому он решил приступить не медля к посадке на суда, оставив однако для недостающих войск лодки в Ханкмосском заливе.

В 7:00 26 июня большая часть войск была уже посажена на суда, которые стали поднимать якоря и при слабом ветре удаляться от берега, держа курс к Сварт-Эрну. Все лодки не могли однако двигаться достаточно быстро, особенно потому, что пожелали захватить с собою взятых Сандманом в Карперэ и других селениях русских пленных с семью возами отнятых им вещей — все это было доставлено крестьянами к месту высадки. Поэтому посадка не успела ещё закончиться, как отступавших стали беспокоить русские.

Дело в том, что Раевский узнал о событиях в Вазе и поэтому выслал из Лильчюро к Вейкарсу четыре роты Белозерского полка. Три из них, с несколькими казаками и двумя орудиями посланы были к месту шведской высадки, куда они прибыли утром 26 и начали обстреливать лодки на заливе, причём две с бежавшими крестьянами были пущены ко дну, но ни одной из принадлежавших к составу экспедиционнаго корпуса вреда причинено не было. Лишь несколько казачьих лошадей, да воз с военною добычей, которых не успели погрузить на суда, были отбиты преследователями.

Отступление отряда Сандмана

В то время, как главная часть экспедиционного корпуса начала отступать от Вазы, Сандман, соединившись с Квекфельдом, нахоходился еще у Смедсбю. К вечеру однако здесь стало совершенно ясно, что предприятие постигла полная неудача и что единственным исходом оставалось отступать ночью к берегу. Путём для того избрана была снова дорога через Карпере и Коске, благодаря чему отсталым и раненым удалось присоединиться к своим войскам. По отсылке пленных и военной добычи под конвоем ополченаев к Эстерханкмо, отряд направился из Коске сухим путём в деревню Петсму.

Здесь именно и пришло известие, что главные силы отступают, преследуемые русскими, почему и явилось опасение, как бы не оказался отрезанным путь мимо Квефлакса. После тяжёлого марша, «через труднопроходимейшие пустыри», состоящие из «обнажённых болот вперемешку с ущельями и скалами», отряд в 4:00 26 июня добрался до Петсму. Здесь же раздобыли лодки, и, как только войска несколько отдохнули, произведена была посадка, после чего тронулись в путь, направляясь к северу шхерами.

26-го вечером вся флотилия Ульфъельма из 28 парусных судов стояла на якоре перед Свартэрном, когда с неё замечены были 9 лодок, приближавшихся к месту якорной стоянки, в вытянутой линии «с поставленными парусами и при усиленной работе вёсел».

Шведы сперва не были уверены в том чьи это суда, русские или шведские. Поэтому они снялись с якоря и «разом двинулись па веслах и парусах в открытое море». Когда-же их недоразумепие выяснилось и оказалось, что это суда Сандмана, — движение было приостановлено и экипаж лодок был принят на борт экспедиционных судов.

28 июня экспедиционный корпус прибыл на Нюкарлебюский рейд. На следующий день отряд по приказанию Клингспора высадился и присоединился к его армии.

Итоги сражения

Потери в сражении на улицах Вазы составляют:

• со стороны шведов: 14 офицеров, в том числе начальник экспедиции с его штабом, 1 квартирмейстер,12 унтер-офицеров и 346 нижних чинов, 1 орудие и 1 обозная повозка.
• со стороны русских: 37 убитых, в том числе 2 унтер-офицера, 82 раненых, из них 5 офицеров, и 53 пленных, в том числе 3 офицера.

Генерал Демидов за это сражение был награждён орденом св. Георгия 3-й степени.

Источники

• Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915. — С. 638.
• Военный энциклопедический лексикон. 2-е изд. Т. III. — СПб., 1853. — С. 19.
• Шведская война 1808—1809 гг. Составлена военно-историческим отделом Шведского Генерального штаба. Перевод группы офицеров бывшего Финляндского военного округа под общей редакцией генерал-майора Алексеева и полковника Ниве. Часть III. — СПб., 1910. — С. 131—152.
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003542959#?page=5 Михайловский-Данилевский А. И. Описание Финляндской войны на сухом пути и на море в 1808 и 1809 годах. — СПб., 1841. — С. 220—222]
• [dlib.rsl.ru/viewer/01004177700#?page=21 Энциклопедия военных и морских наук] / Составлена под главной редакцией генерал-лейтенанта Г. А. Леера, заслуженного профессора Николаевской академии Генерального штаба. — СПб.: типография В. Безобразова и К°, 1885. — Т. II. — С. 10.

Отрывок, характеризующий Сражение при Вазе

Пьер вышел.


В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.
«Je vous avoue, que je comprends tres peu toutes ces affaires de legs et de testament; ce que je sais, c'est que depuis que le jeune homme que nous connaissions tous sous le nom de M. Pierre les tout court est devenu comte Безухой et possesseur de l'une des plus grandes fortunes de la Russie, je m'amuse fort a observer les changements de ton et des manieres des mamans accablees de filles a Marieier et des demoiselles elles memes a l'egard de cet individu, qui, par parenthese, m'a paru toujours etre un pauvre, sire. Comme on s'amuse depuis deux ans a me donner des promis que je ne connais pas le plus souvent, la chronique matrimoniale de Moscou me fait comtesse Безухой. Mais vous sentez bien que je ne me souc nullement de le devenir. A propos de Marieiage, savez vous que tout derienierement la tante en general Анна Михайловна, m'a confie sous le sceau du plus grand secret un projet de Marieiage pour vous. Ce n'est ni plus, ni moins, que le fils du prince Basile, Anatole, qu'on voudrait ranger en le Marieiant a une personne riche et distinguee, et c'est sur vous qu'est tombe le choix des parents. Je ne sais comment vous envisagerez la chose, mais j'ai cru de mon devoir de vous en avertir. On le dit tres beau et tres mauvais sujet; c'est tout ce que j'ai pu savoir sur son compte.