Демидов, Николай Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Иванович Демидов
Дата рождения

19 августа 1773(1773-08-19)

Дата смерти

4 июня 1833(1833-06-04) (59 лет)

Принадлежность

Россия Россия

Род войск

пехота, Генеральный штаб

Звание

генерал от инфантерии

Командовал

21-я пехотная дивизия, 1-я гренадерская дивизия

Сражения/войны

Русско-шведская война 1808—1809

Награды и премии

Орден Святого Георгия 3-й ст. (1808), Орден Святого Владимира 3-й ст. (1808), Орден Святого Александра Невского

Николай Иванович Демидов (1773—1833) — генерал от инфантерии, генерал-адъютант и главный директор Пажеского и сухопутных кадетских корпусов, сенатор. Внук сенатора Г. Н. Теплова. 14 декабря 1826 был назначен директором кадетских корпусов, в чем проявил себя дурно: Н.С. Лескова, в рассказе "Кадетский монастырь" пишет о тех событиях весьма нелестно рисуя образ Демидова. Ввиду особых обстоятельств, сложившихся во время букета, император Николая Павлович дал приказ "подтянуть" дисциплину, вот там Демидов отличился крайне дурными, невыгодными для Российского офицерства, мерами.



Биография

Николай Демидов родился 19 августа 1773 года; происходил из рода известных горнозаводчиков, записанном в дворянские книги Рязанской губернии, родился 19 августа 1773 года и был сыном бригадира Ивана Ивановича Демидова от брака его с Елизаветой Григорьевной Тепловой. По обычаю того времени, он со дня рождения записан был на службу в лейб-гвардии Преображенский полк, причём через три года произведён в сержанты. В действительную службу вступил прапорщиком 1 января 1790 года. Последовательно получил чины капитана в 1798 году и полковника — в 1799 году.

В 1803 году произведён в генерал-майоры и зачислен в лейб-гвардии Измайловский полк, с назначением с 16 мая шефом Петровского пехотного полка.

В начале 1807 года, во время войны России с Францией, генерал-майор Демидов ходил с Петровским пехотным полком, в Пруссию, но в военных действиях участия не принимал. В том же году занимался формированием Либавского пехотного полка. В 1808 году Демидов поступил в армию, действовавшую в Финляндии против шведов, где ему поручено было, с двумя пехотными батальонами и двумя казачьими сотнями, охранение города Вазы. 13 июня Демидов, обманутый ложными слухами о движении сильного неприятельского отряда на селение Сембди, выступил ему навстречу почти со всеми своими силами; а между тем шведы, под начальством генерал-адъютанта Бергенстроле, прибыв на судах из Умео, заняли Вазу. Тогда генерал-майор Демидов, узнав о своей ошибке, вернулся и взял Вазу штурмом, причём потерял около 150 человек убитыми и ранеными. Шведы потеряли одну пушку, командующего десантом, 12 офицеров и 235 нижних чинов пленными и до 300 человек убитыми и ранеными. 5 июля 1808 года Николай Иванович был награждён орденом св. Георгия 3-й степени (№ 192 по кавалерским спискам)

В воздаяние отличнаго мужества и храбрости, оказанных в сражении 13-го июня со шведскими десантными войсками при г. Ваза, где, командуя отрядом войск, имел с неприятелем кровопролитное сражение, продолжавшееся шесть часов, и особым искусством и храбростию порученных войск превозмог превосходство сил неприятеля и одержал совершенную победу.

Затем Николай Иванович с отличием участвовал в сражениях при кирке Куортане 30 августа и при Оравайсе 2 сентября, за что удостоен был ордена св. Владимира 3-й степени; а в начале 1809 года, по непосредственному назначению императора Александра І, ему поручено было охранение Аландских островов. В том же году, 12 декабря, Демидов был назначен начальником 21-й пехотной дивизии в Финляндии, где и оставался до октября 1817 года, когда получил в командование 1-ю гренадерскую дивизию, причем шефом Петровского полка числился до 1 сентября 1814 года и в 1816 году был произведён в генерал-лейтенанты.

В 1824 году Николай Иванович Демидов, согласно прошению, по болезни, Высочайше повелено было состоять по армии.

15 декабря 1825 года на другой день по восшествии императора Николая І на престол, генерал-лейтенант Демидов, назначен был генерал-адъютантом, а вслед за тем, в 1826 году, — присутствующим в Правительствующем сенате. В январе—феврале 1826 года совершил инспекционную поездку в Житомир и Киев в связи с восстанием Черниговского пехотного полка и для расследования по делу о тайных обществах. В мае того же года на Демидова, по Высочайшему повелению, была возложена ревизия округа военных поселений гренадерских полков короля Прусского и графа Аракчеева. «Фронт отличен, строения обширны и величественны, госпитали беспримерны; изящная чистота внутри жилищ поселян, — восторженно писал Демидов во всеподданнейшем донесении, — превышает всякое воображение… Даже и те принадлежности, кои должны иметь непременные следы своего употребления, кажутся быть совершенно новыми и как будто никогда в употреблении не бывали; полы, стулья, стены от чрезмерной чистоты суть как новые, да и сами печи, где производится печение хлебов и варение пищи, ни малейших не имеют оному следов».

Во время коронации императора Николая І Н. И. Демидов командовал отрядом пехоты гвардейского корпуса в Москве.

14 декабря 1826 года Демидов был назначен членом комитета для составления воинского устава и главным директором Пажеского и всех кадетских корпусов, Дворянского полка, Императорского военно-сиротского дома и Императорского Царскосельского лицея с состоявшим тогда при нём Благородным пансионом и членом совета о военных училищах; так как главный начальник Пажеского и кадетских корпусов великий князь Константин Павлович жил всё время в Варшаве, то Демидов до 1831 года был полным распорядителем судеб военно-учебных заведений. Он обратил особое внимание на строевую выправку воспитанников и достиг в этом большого успеха. По-своему Демидов заботился и о нравственном воспитании вверенных ему «детушек», как он называл кадет, причем под «нравственностью» Демидов разумел «благонравие», слагающееся из «покорности», «послушания» и «учтивости». Свои наставления по части нравствого воспитания, содержавшиеся в многочисленных приказах, циркулярах и тому подобные документы, Демидов приказывал переплетать в особые тетради и раздавать по ротам «для всегдашнего чтения в назидание воспитанников»; сверх того предписывал, чтобы эти наставления читали воспиткам вслух корпусные офицеры. Вместе с тем Демидов отличался большой набожностью, крайним ханжеством, суеверностью и большой жестокостью по отношению к провинившимся.

В 1828 году произведён в генералы от инфантерии. В 1828, 1829 и начале 1830 года начальствовал войсками, остававшимися в Санкт-Петербурге по выступлении гвардии в поход против турок. В 1828 году награждён знаком отличия беспорочной службы за XXX лет, кроме того имел орден св. Александра Невского.

В 1832 году поехал для излечения болезни на Кавказские минеральные воды, где Николай Иванович Демидов и умер 4 июня 1833 года.


Источники

  • Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
  • Степанов В. С., Григорович П. И. В память столетнего юбилея императорского Военного ордена Святого великомученика и Победоносца Георгия. (1769—1869). — СПб., 1869.
  • Федорченко В. И. Свита российских императоров. Книга 1. А—Л. — М., 2005.
  • Энциклопедия военных и морских наук под редакцией Г. А. Леера. — Т. III. — 1888.

Напишите отзыв о статье "Демидов, Николай Иванович"

Отрывок, характеризующий Демидов, Николай Иванович



8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.