Реставрация Стюартов

Периоды английской истории

Тюдоровский период	(1485—1558)
Елизаветинская эпоха	(1558—1603)
Яковианская эпоха	(1603—1625)
Каролинская эпоха	(1625—1642)
Гражданские войны, республика и Протекторат	(1642—1660)
Реставрация Стюартов и Славная революция	(1660—1688)
Образование Великобритании	(1688—1714)
Георгианская эпоха	(1714—1811)
Регентство	(1811—1830)
Викторианская эпоха	(1837—1901)
Эдвардианская эпоха	(1901—1910)
Первая мировая война	(1914—1918)
Межвоенный период	(1918—1939)
Вторая мировая война	(1939—1945)

Реставрация Стюартов — восстановление в 1660 году на территории Англии, Шотландии и Ирландии монархии, ранее упразднённой указом английского парламента от 17 марта 1649 года. Новым королём всех трёх государств стал Карл II Стюарт, сын казнённого во время Английской революции короля Карла I.

Историческая обстановка накануне Реставрации

В сентябре 1658 года умер правитель («Лорд-протектор») Англии Оливер Кромвель. К этому времени Шотландия и Ирландия, ранее считавшиеся отдельными государствами, были присоединены к Английской республике. Англия была втянута в долгую и разорительную войну с Испанией. Экономическое положение страны значительно ухудшилось, число сторонников восстановления монархии быстро росло. Ещё в 1649 году, сразу после казни Карла I, его сын принц Карл, бежавший в Голландию, объявил себя законным королём Англии. Кромвель сумел подавить сопротивление роялистов только в 1651 году.

После смерти Кромвеля пост Лорда-протектора перешёл к его сыну Ричарду, который немедленно созвал новый парламент. Депутаты сразу принялись за демонтаж системы протектората, пытаясь восстановить принципы парламентской республики, и в первую очередь — поставить армию под свой контроль. Армия воспротивилась и потребовала от Ричарда распустить парламент; 22 апреля 1659 года Ричард Кромвель был вынужден подчиниться.

Тем не менее демонтаж протектората, у которого больше не было сторонников, продолжался. На место разогнанного парламента был созван Государственный совет из высших генералов и уцелевших депутатов Долгого парламента (избранных до периода протектората). Пост Лорда-протектора упразднили, Ричарду Кромвелю и его братьям в качестве компенсации выделили недвижимость, денежный доход и оплатили их долги. Все они больше не принимали участия в политике и после Реставрации не подвергались притеснению.

Тем временем в стране активизировались роялисты, к которым присоединялись пресвитериане, часть депутатов парламента и простонародье. В августе 1659 года произошёл серьёзный роялистский мятеж, успешно подавленный генералом Ламбертом. Два месяца спустя войска Ламберта разогнали парламент, однако другие генералы не поддержали его действия.

Конфликт разрешился неожиданно. Популярный в армии генерал Джордж Монк, не попавший в правящую военную группу, двинул свои войска из Шотландии на Лондон и в феврале 1660 года совершил государственный переворот. Ламберт был арестован и брошен в Тауэр. Монк созвал новый парламент, вновь включив в его состав всех пострадавших от «Прайдовой чистки». Первый же принятый парламентом закон объявлял недействительными все республиканские правовые акты (принятые после 1648 года). Затем Монк был утверждён на посту главнокомандующего вооружёнными силами страны, после чего были назначены выборы нового парламента (март 1660).

Восстановление монархии

В новой обстановке значительная часть депутатов выступала за восстановление монархии, и Монк вступил в переговоры с принцем Карлом (через его канцлера Эдуарда Хайда). 4 апреля 1660 года Карл обнародовал т. н. «Бредскую декларацию», в которой обещал:

• всем участникам революции (кроме «цареубийц», подписавших смертный приговор Карлу I) будет объявлена амнистия;
• крупная задолженность офицерам и солдатам будет немедленно выплачена;
• он не намерен требовать перераспределения собственности и будет уважать права и привилегии парламента и английских граждан;
• англиканская церковь останется господствующей в Англии, к остальным конфессиям будет проявляться терпимость;
• оставшиеся спорные вопросы будут переданы на рассмотрение парламента.

25 апреля новоизбранный парламент, в котором пресвитериане и роялисты получили большинство, пригласил Карла занять престол трёх королевств. Одновременно была восстановлена в прежнем составе палата лордов. 29 мая 1660 года, в день своего тридцатилетия, Карл II триумфально вернулся в Лондон и был провозглашён королём. Формально было решено считать, что он правил с момента казни Карла I. День 29 мая с тех пор официально празднуется в Англии (Royal Oak Day).

После Реставрации Англия, Шотландия и Ирландия вновь стали рассматриваться как отдельные государства с общим королём. Война с Испанией в сентябре того же 1660 года была окончена миром, после чего английская армия, оплот пуританского влияния, была распущена (частично передана местным властям). Англиканская церковь восстановила своё привилегированное положение в Англии (особенно для государственных служащих), а пуританские конфессии подвергались разного рода ущемлениям вплоть до «Славной революции» 1688 года.

Дворяне-эмигранты вернулись в Англию и получили некоторую компенсацию за потерянное имущество. Был щедро награждён и Джордж Монк: он получил сан рыцаря, титулы графа Торрингтонского и герцога Албермарльского (Duke of Albemarle), два баронства в разных графствах, а также придворную должность конюшего (Master of the Horse) и 700 фунтов в год. В 1668 году из преданных королю аристократов было составлено правительство, вошедшее в историю под аббревиатурой Кабаль.

Уцелевшие «цареубийцы» были преданы суду и многие были казнены. Трупы Кромвеля, Айртона, Прайда и Бредшоу были выкопаны из могилы, повешены и затем четвертованы.

Историческое и культурное влияние

Наполеон Бонапарт после захвата власти во Франции (1799) получал множество призывов от монархической эмиграции «стать французским Монком» и содействовать реставрации Бурбонов. Однако эти призывы остались без ответа, а похищение и расстрел герцога Энгиенского показали невозможность развития событий по английскому образцу.

Драматические события Английской революции отражены во многих произведениях литературы и искусства, например:

• Оноре де Бальзак, «Кромвель» (1820)
• Вальтер Скотт, «Вудсток» (1826)
• Виктор Гюго, «Кромвель» (1827)
• Александр Дюма описал (с монархической точки зрения) ход событий в своей знаменитой трилогии о мушкетёрах: захват и казнь Карла I в романе «Двадцать лет спустя», а реставрацию Карла II — в романе «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя» (разумеется, активное участие благородных мушкетёров в возведении на престол Карла II является литературным вымыслом).

Литература

• Английская буржуазная революция XVII века / Под редакцией академика Е. А. Косминского и кандидата исторических наук Я. А. Левицкого. — М.: Издательство Академии наук СССР, 1954. — 10 000 экз.
• Барг М. А. Великая английская революция в портретах её деятелей. М.: Мысль, 1991.
• Всемирная история в 24 томах. Том 13. — Минск: Литература, 1996. — 560 с.
• Лавровский В. М., Барг М. А. Английская буржуазная революция. М.: Издательство социально-экономической литературы, 1958. 366 c. ISBN 978-5-9989-0205-5.
• Черчилль, Уинстон. Британия в Новое время (XVI-XVII вв.). — Смоленск: Русич,, 2006. — 416 с. — (Популярная историческая библиотека). — ISBN 5-8138-0601-6.

Ссылки

• [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000034/st003.shtml Реставрация Стюартов и переворот 1688 г.] (Всемирная история).

Отрывок, характеризующий Реставрация Стюартов

Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.