Уоллингфордский договор

Уоллингфордский договор (англ. Treaty of Wallingford; 25 декабря 1153 года) — соглашение между английским королём Стефаном Блуаским и герцогом Нормандии Генрихом II Плантагенетом, завершившее гражданскую войну в Англии 1135—1154 годов. В соответствии с договором, наследником Стефана на английском престоле был признан Генрих II, который и был в 1154 году коронован королём Англии, основав тем самым династию Плантагенетов. В связи с тем, что ратификация договора произошла в Вестминстере, в английской историографии это соглашение иногда называется «Вестминстерский договор» (англ. Treaty of Westminster).

Предыстория

Гражданская война в Англии между сторонниками короля Стефана и императрицы Матильды продолжалась с переменным успехом почти двадцать лет, когда в январе 1153 года на английском побережье высадился Генрих Плантагенет, сын Матильды, герцог Нормандии и граф Анжуйский. Ему удалось овладеть западной частью Англии, взять Ковентри, Уорик и Лестер. Король Стефан тем временем осадил Уоллингфорд — главную базу своих противников в долине Темзы. Армия Генриха направилась на помощь осаждённому городу. Подойдя у Уоллингфорду с другого берега Темзы, войска анжуйцев расположились напротив королевской армии. Стефан, вероятно, планировал дать решающее сражение, однако его бароны, уставшие от длительной гражданской войны и хаоса, убедили короля пойти на переговоры. Между Генрихом и Стефаном было заключено перемирие. Генрих вернулся в Среднюю Англию, а 31 августа его войска взяли Стамфорд, что стало последней военной операцией гражданской войны.

Решительным противником заключения какого-либо соглашения с Генрихом выступил старший сын Стефана Евстахий Булонский, надеявшийся унаследовать английский престол после смерти отца. Когда ему не удалось убедить Стефана отказаться от переговоров, Евстахий покинул королевский двор и направился в Восточную Англию, где начал грабить земли аббатства Бери-Сент-Эдмендс. Но неожиданно в августе 1153 года Евстахий скончался, возможно от отравления. Примерно в то же время умер и Симон II де Санлис, граф Нортгемптон, такой же яростный противник компромисса с анжуйцами. К концу 1153 года с английской политической сцены сошли практически все непримиримые лидеры обоих политических группировок: скончались шотландский король Давид I, королева Матильда Булонская, Роберт, граф Глостер, Роджер де Бомон, граф Уорик, Ранульф де Жернон, граф Честер. Сам король Стефан, сломленный смертью сына Евстахия и уставший от двух десятилетий гражданской войны, в которой ему так и не удалось одержать верх, начал склоняться к примирению со своими противниками. Младший сын короля — Вильгельм Блуаский — практически не принимал участие в войне и был хорошо обеспечен благодаря браку с наследницей владений графов де Варенн.

Переговоры об условиях прекращения войны велись под руководством двух ведущих церковных деятелей Англии — Генриха де Блуа, епископ Винчестера, и Теобальда, архиепископа Кентерберийского. Их совместные усилия увенчались успехом. 6 ноября Генрих Плантагенет прибыл в Винчестер для окончательного согласования условий соглашения. Наконец 25 декабря 1153 года в Вестминстерском аббатстве договор был подписан обеими сторонами — королём Стефаном и герцогом Генрихом, в присутствии четырнадцати епископов, одиннадцати графов и большого скопления прочих английских, нормандских и анжуйских аристократов.

Условия договора

В соответствии с условиями Уоллингфордского договора, король Стефан сохранял английскую корону до своей смерти, а его наследником был объявлен Генрих Плантагенет, который после кончины Стефана должен был быть коронован королём Англии. За Генрихом также подтверждалось владение Нормандией. Английские бароны должны были принести оммаж и клятву верности как Стефану, так и Генриху. Предусматривалось также сохранение за баронами их земель и титулов, полученных в годы гражданской войны, однако незаконно захваченные владения должны были быть возвращены, а самовольно возведённые замки разрушены (по некоторым оценкам, это касалось 1115 замков и крепостей, построенных баронами в период хаоса). Договором гарантировалось сохранение прав и свобод английской церкви, восстановление законности и справедливости в судебной системе графств, а также запрещалась чеканка баронами собственной монеты. Солдатам предписывалось «превратить свои шпаги в плуги, а свои копья в кирки».

Особые гарантии устанавливались для сына короля Стефана Вильгельма Блуаского. После смерти Стефана, Генрих должен был обеспечить сохранение за Вильгельмом бывших владений его отца в Англии и Нормандии (графство Мортен, владения Ланкастер, Ай и земли Булонского дома), а также земель графов де Варенн в Суссексе и других графствах Англии, которые перешли по наследству к супруге Вильгельма.

Значение

В начале 1154 года графы и бароны Англии в Оксфорде принесли клятву верности королю Стефану и герцогу Генриху и признали последнего наследником английской короны. Почти двадцатилетний период гражданской войны в Англии был завершён. Начался процесс восстановления королевской администрации, сноса баронских замков и ликвидации других последствий феодальной хаоса. 25 октября 1154 года в Дувре скончался король Стефан Блуаский. Уже 19 декабря 1154 года без сколь-либо значительного сопротивления баронов Генрих Плантагенет был коронован королём Англии. Это означало основание новой династии на английском престоле — династии Плантагенетов, и начало новой эпохи в истории страны — эпохи «Анжуйской империи».

Литература

• Вильям Ньюбургский. История Англии. [www.vostlit.info/Texts/rus12/William_Newburgh/text1.phtml?id=269 Пер. на русск. яз. Д. Н. Ракова]
• Gesta Stephani (Деяния Стефана). [www.gutenberg.org/files/16760/16760-8.txt Ред. и пер. на англ. К. Р. Поттер.] — Лондон, 1955
• Мортон А.А История Англии. — М., 1950.
• Штокмар В. В. История Англии в средние века. — СПб., 2001
• Bradbury, J. Stephen and Matilda — The Civil War of 1139—53. — 1996.
• Poole, A. L. From Domesday Book to Magna Carta 1087—1216. — Oxford, 1956
• [sites.google.com/site/wallingfordhistorygateway/ Wallingford History Gateway]

Отрывок, характеризующий Уоллингфордский договор

– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.