Фишер, Майкл

Майкл Эллис Фишер
Michael Ellis Fisher
Дата рождения:	3 сентября 1931(1931-09-03) (92 года)
Место рождения:	Физабад,</br> Тринидад и Тобаго
Страна:	Великобритания
Научная сфера:	Статистическая физика
Альма-матер:	Королевский колледж в Лондоне
Научный руководитель:	Сирил Дом, Дональд Маккей
Награды и премии:	Премия Вольфа (физика, 1980) Медаль Больцмана (1983) Королевская медаль (2005)

Майкл Эллис Фишер (англ. Michael Ellis Fisher; род. 3 сентября 1931 года) — британский физик, химик и математик, известный благодаря своему огромному вкладу в статистическую физику. Лауреат премии Вольфа по физике 1980 года, медали Больцмана и Королевской медали. Является членом Лондонского королевского общества, Национальной академии наук США и Американской академии искусств и наук.

Биография

Родился 3 сентября 1931 года на Тринидаде. В 1957 году получил докторскую степень по физике в Королевском колледже. С 1966 года — профессор физики, химии и математики в Корнелльском университете. В 1971 году принят в члены Лондонского королевского общества. В 1983 году становится членом Национальной академии наук США. C 1987 года преподавал в Мэрилендском университете в Колледж-Парке.

В настоящее время с женой Соррел живёт в Мэриленде. У них четверо детей и семь внуков. Двое из них физики-теоретики: Дэнил работает в Стэнфордском университете, а Мэттью в Калифорнийском университете в Санта-Барбаре.

Награды

• Премия Ирвинга Ленгмюра от Американского химического общества (1971)
• Премия памяти Рихтмайера (1973)
• Бейкеровская лекция (1979)
• Медаль и премия Гутри(1980)
• Премия Вольфа по физике(1980)
• Медаль Больцмана (1983)
• Награда NAS за научное рецензирование (1983)
• Гиббсовская лекция (1992)
• Премия Ларса Онзагера (1995)
• Королевская медаль по физике (2005)
• BBVA Foundation Frontiers of Knowledge Awards (2009)

Ссылки

• [www.aip.org/history/acap/biographies/bio.jsp?fisherm Michael Fisher]

Отрывок, характеризующий Фишер, Майкл

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.