Цалдарис, Панагис
Цалдарис Панагис<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> </td></tr>
| ||
| ||
|---|---|---|
| Рождение: | 1868 | |
| Смерть: | 12 мая 1936 | |
Панагис Цалдарис (греч. Παναγής Τσαλδάρης; 1868 — 1936) — греческий политик-республиканец, дважды занимавший пост премьер-министра Греции в период 1932—1935 годов.
Содержание
Биография
Родился в 1868 году. Изучал право в Афинском университете, затем в Берлине и Париже. Был адвокатом, с 1910 года и до своей смерти был членом Греческого парламента.
Первое правительство и соперничество с Венизелосом
В начале 1930-х годов Цалдарис, наконец, принял республиканский строй[1]. Во главе греческой Народной партии он на выборах в сентябре 1932 года победил Э. Венизелоса, что стало концом политической карьеры последнего.[1] Министром внутренних дел в правительстве Цалдариса стал будущий диктатор Иоаннис Метаксас.[1]
В январе 1933 года под давлением генерала Николаоса Пластираса новым премьер-министром вместо Цалдариса стал Элефтериос Венизелос. На март бли назначены новые выборы, которые, однако, Венизелос проиграл.[1] В опасении, что Цалдарис может восстановить монархию, Пластирас совершил государственный переворот.[1] Венизелос поддержал новый автократический режим, однако проиграл новые выборы, назначенные на конец 1933 года.[1]
Второй кабинет
Намерения Пластираса потерпели крах, и Цалдарис вновь был назначен премьер-министром. Цалдарис, однако, проявил себя нерешительным и слабым политиком,[2] неспособным справиться с давлением со стороны как республиканцев, так и монархистов.[2]
В марте 1935 года Цалдарис столкнулся с попыткой нового государственного переворота, который пытались осуществить офицеры — сторонники Венизалоса. Путч подавил новый лидер монархистов генерал Георгиос Кондилис.[2] В июне монархисты, в число которых вошёл И. Метаксас, сформировали Монархический союз и потребовали от Цалдариса восстановить монархию.[2]
В октябре 1935 года монархисты совершили новый переворот, и главой кратковременного правительства стал Г. Кондилис.[3] Вернувшийся в страну король амнистировал республиканцев; Цалдарис поддержал эту инициативу, а Кондилис, недовольный этим решением, ушёл в отставку.[3]
Цалдарис умер 12 мая 1936 года. Смерть его и ряда других видных политических деятелей способствовали провозглашению диктатуры И. Метаксаса в августе того же года.[4]
Напишите отзыв о статье "Цалдарис, Панагис"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Vatikiotis (1998), p. 140
- ↑ 1 2 3 4 Vatikiotis (1998), p. 142
- ↑ 1 2 Vatikiotis (1998), p. 143
- ↑ Vatikiotis (1998), p. 151
Отрывок, характеризующий Цалдарис, Панагис
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
