Пангалос, Теодорос

Не следует путать с одноимённым политиком — его внуком.

Теодорос Пангалос

Теодорос Пангалос (греч. Θεόδωρος Πάγκαλος; 11 января 1878, Саламин — 26 февраля 1952, Афины) — греческий генерал и политик, диктатор в 1925—1926 годах, в 1926 году краткое время занимал посты президента и одновременно премьер-министра страны. Активный сторонник Э. Венизелоса. Троюродный брат К. И. Пангало и дед министра иностранных дел Греции Теодороса Пангалоса.

Биография

Родился на острове Саламин. Был первым учеником класса в 1900 году в Академии кадетов греческой армии. Продолжил обучение в Париже. В 1916 году поддержал Э. Венизелоса в его борьбе с королём Константином I, который в благодарность дал ему высокую должность в министерстве обороны.

Входил в Генеральный штаб во время 2-й греко-турецкой войны, но после возвращения на трон Константина I был понижен в должности.

В 1922 году Пангалос поддержал государственный переворот Николаоса Пластираса, который сверг монархию и учредил Вторую Греческую Республику, за что был назначен министром обороны нового режима. Его первым шагом было учреждение военных трибуналов для осуждения ряда видных монархистов; многие процессы закончились смертными казнями. Затем был переведён в Салоники, где занимался реорганизацией войск, создав угрозу возможного вторжения в Турцию. Укрепление позиций греческих войск усилило её позиции на предстоящих мирных переговорах при заключении Лозаннского мирного договора.

Убеждённый националист, Пангалос выступил против условий договора, и объявил, что его войска нападут на Турцию, чтобы не допустить вступления договора в действие. Он был вынужден уйти в отставку, однако приобрёл популярность среди широких слоёв населения. В ряде последующих правительств Пангалос получал министерские посты.

Пангалос был православным арнаутом по происхождению, гордился этим и стремился к улучшению отношений с Албанией, в частности, путём расширения прав албаноязычного меньшинства.

Власть

24 июня 1925 года сторонники Пангалоса, в условиях разразившегося политического кризиса, совершили государственный переворот. Пангалос немедленно учредил трибуналы для преследования своих противников, включая бывшего шефа Пластираса. Ограничил свободу печати, издал ряд ограничительных законов (один из которых требовал, чтобы юбка отстояла не более чем на 30 см от земли). 3 января 1926 года он объявил себя диктатором, а в апреле того же года был избран президентом.

Во время своей диктатуры начал преследование Греческой коммунистической партии, которое достигло кульминации уже после потери им власти. По его инициативе произошёл инцидент в Петриче, когда греческие войска вторглись на болгарскую территорию, подорвавший международную репутацию Греции.

Недовольные его политикой офицеры отстранили его от власти, и 24 августа 1926 года Павлос Кунтуриотис был восстановлен в должности президента.

Скандалы

В 1930 году Пангалос был заключён в тюрьму в связи со скандалом, связанным со строительством, и был выпущен 2 года спустя во время амнистии, объявленной правительством Венизелоса. Его популярность резко упала, и все его попытки вернуться в политику (в том числе после 2-й мировой войны) не увенчались успехом. Во время нацистской оккупации служил новому режиму. После войны его обвинили в содействии коллаборационистам и организации греческих батальонов безопасности, сражавшихся как против коммунистических партизан, так и против монархистов, однако в сентябре 1945 года он был оправдан.

Литература

• Woodhouse C. M., Clogg Richard. The Struggle for Greece, 1941—1949. 2002. Ivan R. Dee. — ISBN 9781566634830

Отрывок, характеризующий Пангалос, Теодорос

Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.