Чака (царь Болгарии)
| Чака | ||
| ||
|---|---|---|
| 1299 — 1300 | ||
| Предшественник: | Смилец | |
| Преемник: | Феодор Святослав Тертер | |
| Рождение: | Золотая Орда | |
| Смерть: | 1301 Велико-Тырново, Болгария | |
| Род: | Чингизиды, род Бувала, сына Джучи | |
| Отец: | Ногай | |
| Мать: | Алака | |
| Супруга: | Елена, дочь Георгия I Тертера | |
| Дети: | Кара-Кисек | |
Чака (Джека, Джуки[1], болг. Чака; ? — 1301) — болгарский царь в 1299—1300. Сын беклярбека Золотой Орды Ногая и его жены Алаки.
После 1285 года Чака женился на Елене, дочери болгарского царя Георгия I Тертера.
В 1299 году в ходе длительной борьбы за власть в Золотой Орде войска хана Токта одержали победу над силами беклярбека Ногая. Сам Ногай был убит, однако его сыновьям удалось бежать. Наибольшую опасность для ханской власти в Орде представлял старший сын Ногая Чака. Первым делом, вернувшись во владения отца, тот навел в них порядок, расправившись с мятежными тысячниками, отколовшимися от Ногая, освободил плененного ими своего брата Теке. Однако вскоре сам же убил своего брата вместе с одной из жен Ногая Яйлак-хатун, матерью Теке, которые уговаривали Чаку признать власть Токты. Убийство брата восстановило против него многих военачальников, двое из которых — Таз, зять Ногая, и Тунгуз — взбунтовали войска и открыто выступили против Чаки.
Чака был вынужден с небольшим воинским отрядом бежать на Северный Кавказ, где находились верные ему войска. Кроме того, войска Чаки значительно пополнили и отряды наемников-ясов (осетин). Восстановив силы он выступил против мятежников и разбил их. Восставшие нойоны с остатками войск бежали к хану Токте[1].
Устранив в принадлежавших его отцу владениях мятежников Чака не стал на этом останавливаться и в конце 1299 с небольшим войском вторгся в Болгарию. В этом походе участвовал и Феодор Святослав Тертер, брат его жены. В это время в Болгарии умер (возможно, что был убит в бою или по приказу Чаки) царь Смилец и номинальная власть перешла к его сыну Ивану Смильцу. Феодор Святослав сумел подкупить бояр, в итоге вдова Смильца и её сын Иван Смилец бежали из Тырново в Крын, а потом в Византию. Чака стал правителем Болгарии, но вскоре, к началу 1301, был свергнут Федором Святославом и брошен в темницу[1].
Хан Токта, преследуя потомков беклярбека Ногая, пришёл с войском в Болгарию. Феодор Святослав, изъявляя покорность, приказал обезглавить Чаку и выдал Токте его голову, после чего войска Токты покинули Болгарию[1][2].
Семья
Достоверно не известно, были ли у Чаки дети от его жены Елены. Однако известен по крайней мере один сын Чаки:
Напишите отзыв о статье "Чака (царь Болгарии)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 Почекаев Р. Ю. Цари ордынские. Биографии ханов и правителей Золотой Орды. — СПб.: Евразия, 2010. — 408 с. — ISBN 978-5-91852-010-9.
- ↑ Селезнев Ю. В. Элита Золотой Орды. — Каз.: Издательство «Фэн» АН РТ, 2009. — 232 с. — ISBN 978-5-9690-0068-1.
Ссылки
- Пламен Павлов [liternet.bg/publish13/p_pavlov/tatarinyt.htm Татаринът Чака не е бил български цар] (болг.)
| ||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Чака (царь Болгарии)
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.
