Шишмарёв, Глеб Семёнович

Глеб Семёнович Шишмарёв
Дата рождения	1781(1781)
Дата смерти	22 октября 1835(1835-10-22)
Место смерти	Санкт-Петербург
Принадлежность	Россия Россия
Род войск	флот
Звание	контр-адмирал
Командовал	27-й флотский экипаж, 11-й флотский экипаж, Гвардейский флотский экипаж
Награды и премии	Орден Святого Георгия 4-й ст. (1823)
Связи	дядя Д. С. Шишмарёв

Глеб Семёнович Шишмарёв (1781—1835) — контр-адмирал, командир гвардейского экипажа, путешественник.

Родился в 1781 году. Происходил из дворян Ржевского уезда, воспитывался в Морском кадетском корпусе, откуда выпущен гардемарином в 1801 году и через три года произведён в мичманы. С 1801 по 1809 годы проходил службу на разных судах в Балтийском море.

В 1809 году, будучи командиром транспорта «Домкрат», вследствие плохой погоды и ошибки в счислении координат потерпел кораблекрушение у острова Биорке в Финском заливе; по суду был оправдан и в следующем году произведён в лейтенанты.

В 1815 году Шишмарёв, в качестве старшего офицера, был назначен в плавание на бриг «Рюрик» под командой лейтенанта О. Е. Коцебу и совершил кругосветное плавание к северо-западным берегам Америки для отыскания прохода через Берингов пролив в Атлантический океан. Совершая кругосветное плавание принимал участие в геодезических исследованиях Океании.

Новооткрытая бухта на побережье Аляски (Чукотское море) была названа именем Шишмарёва (Shishmaref Inlet). Затем экспедиция вдоль западного побережья Северной Америки прошла до залива Сан-Франциско, достигнув которого и составив его описание, повернула к Гавайским островам и продолжила исследование островов Тихого океана.

По возвращении из плавания в 1819 году Шишмарёв был произведён за отличие в капитан-лейтенанты и в том же году вновь отправился в кругосветное плавание на шлюпе «Благонамеренный» под командой капитан-лейтенанта Михаила Васильева. Цель этого плавания была та же, что и брига «Рюрик». Дойдя до мыса Сердце Камень, шлюп вернулся на Камчатку. При этом Шишмарёв дважды проходил через Берингов пролив в Чукотское море, достиг 70° 13' северной широты, а Васильев на шлюпе «Открытие» — 71° 06'. Во время северного плавания произведена была опись острова св. Лаврентия. Вернувшись в Кронштадт через Гавайские острова и обогнув мыс Горн, в начале августа 1822 году Шишмарёв был произведён в капитаны 2-го ранга и награждён двойным окладом жалования, причем кампанию эту было приказано считать вдвое.

13 февраля 1823 года Шишмарёв за беспорочную выслугу и проведение 18 морских кампаний был награждён орденом св. Георгия 4-й степени (№ 3688 по кавалерскому списку Григоровича — Степанова).

С 1824 по 1827 годы Шишмарёв командовал в Санкт-Петербурге сперва 27-м, а затем 11-м флотским экипажами, затем, произведённый в 1827 году в капитаны 1-го ранга, в течение двух лет командовал кораблём «Императрица Александра». Чин контр-адмирала Шишмарёв получил в 1829 году. В следующем году Шишмарёв командовал отрядом судов в Финском заливе и назначен был командиром Гвардейского флотского экипажа. Последние морские компании совершил в 1832 и 1833 годах командуя отрядом в Финском заливе.

Умер 22 октября 1835 года в Санкт-Петербурге, похоронен на Смоленском православном кладбище.

Имя Г. С. Шишмарёва кроме бухты на Чукотке носит город на Аляске.

Главный капитан порта Або генерал-майор флота Дмитрий Семёнович Шишмарёв приходился Глебу Семёновичу дядей.

Литература

• Магидович И. П., Магидович В. И. Очерки по истории географических открытий. — Т. IV. — М., 1985.
• Шишмарев, Глеб Семенович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Степанов В. С., Григорович П. И. В память столетнего юбилея императорского Военного ордена Святого великомученика и Победоносца Георгия. (1769—1869). — СПб., 1869.

Отрывок, характеризующий Шишмарёв, Глеб Семёнович

Начались прения. Бенигсен не считал еще игру проигранною. Допуская мнение Барклая и других о невозможности принять оборонительное сражение под Филями, он, проникнувшись русским патриотизмом и любовью к Москве, предлагал перевести войска в ночи с правого на левый фланг и ударить на другой день на правое крыло французов. Мнения разделились, были споры в пользу и против этого мнения. Ермолов, Дохтуров и Раевский согласились с мнением Бенигсена. Руководимые ли чувством потребности жертвы пред оставлением столицы или другими личными соображениями, но эти генералы как бы не понимали того, что настоящий совет не мог изменить неизбежного хода дел и что Москва уже теперь оставлена. Остальные генералы понимали это и, оставляя в стороне вопрос о Москве, говорили о том направлении, которое в своем отступлении должно было принять войско. Малаша, которая, не спуская глаз, смотрела на то, что делалось перед ней, иначе понимала значение этого совета. Ей казалось, что дело было только в личной борьбе между «дедушкой» и «длиннополым», как она называла Бенигсена. Она видела, что они злились, когда говорили друг с другом, и в душе своей она держала сторону дедушки. В средине разговора она заметила быстрый лукавый взгляд, брошенный дедушкой на Бенигсена, и вслед за тем, к радости своей, заметила, что дедушка, сказав что то длиннополому, осадил его: Бенигсен вдруг покраснел и сердито прошелся по избе. Слова, так подействовавшие на Бенигсена, были спокойным и тихим голосом выраженное Кутузовым мнение о выгоде и невыгоде предложения Бенигсена: о переводе в ночи войск с правого на левый фланг для атаки правого крыла французов.
– Я, господа, – сказал Кутузов, – не могу одобрить плана графа. Передвижения войск в близком расстоянии от неприятеля всегда бывают опасны, и военная история подтверждает это соображение. Так, например… (Кутузов как будто задумался, приискивая пример и светлым, наивным взглядом глядя на Бенигсена.) Да вот хоть бы Фридландское сражение, которое, как я думаю, граф хорошо помнит, было… не вполне удачно только оттого, что войска наши перестроивались в слишком близком расстоянии от неприятеля… – Последовало, показавшееся всем очень продолжительным, минутное молчание.
Прения опять возобновились, но часто наступали перерывы, и чувствовалось, что говорить больше не о чем.
Во время одного из таких перерывов Кутузов тяжело вздохнул, как бы сбираясь говорить. Все оглянулись на него.
– Eh bien, messieurs! Je vois que c'est moi qui payerai les pots casses, [Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки,] – сказал он. И, медленно приподнявшись, он подошел к столу. – Господа, я слышал ваши мнения. Некоторые будут несогласны со мной. Но я (он остановился) властью, врученной мне моим государем и отечеством, я – приказываю отступление.
Вслед за этим генералы стали расходиться с той же торжественной и молчаливой осторожностью, с которой расходятся после похорон.
Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…


В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.