Эстонизация

Эстониза́ция (рус. эстонский и лат. -fico «делаю») — политика властей Эстонии, направленная на усиление позиций эстонского языка и культуры в общественной жизни страны, а также один из видов языковой и этнокультурной ассимиляции, выраженный в попытках распространения среди неэстонского населения эстонского языка с последующим принятием эстонского этнического самосознания. В настоящее время эстонизация непосредственно связана с процессом дерусификации.

С 1989 года политика эстонских властей направлена на обеспечение доминирования этнических эстонцев, эстонского языка и культуры во всех сферах общественной жизни. В результате чего создаются условия для ассимиляции некоренного населения Эстонии. После получения независимости с 1992 года в Эстонии проводится этноцентристская политика развития государства. Так, эстонский парламент отказался предоставлять гражданство «не-этническим» эстонцам, классифицировав их как «неграждан», исключая тем самым этнически неэстонское население из политической жизни страны.

В Советском Союзе

В Российской империи русское население Эстонии не превышало 5 % и представляло преимущественно интеллигенцию. В межвоенной Эстонии русские представляли в основном сельское население, в городах жили беженцы из Советской России. В составе СССР численность русского и другого неэстонского населения быстро выросла, достигнув почти 40 % ко времени распада Советского Союза. Большая часть русских была занята в промышленности. В советский период языковая ситуация в Эстонии характеризовалась широким распространением эстонско-русского двуязычия и достаточно сильной позицией эстонского языка. Какие-либо формы государственной политики по ассимиляции эстонского населения, как и естественная ассимиляция эстонцев фактически отсутствовали. В ЭССР на эстонском языке развивались театр, литература, музыкальная культура, издавалась периодика, энциклопедические издания, функционировало радио- и телевещание. При этом эстонский язык был средством коммуникации для эстонцев, а русский — для существовавшего параллельно с эстонским русскоязычного сообщества. Политика миграции, как признаёт ряд исследователей, в СССР не ставила своей целью намеренной русификации, а тем более «этнических чисток, колонизации или других мер геноцида» в отношении нерусского населения Прибалтики. В то же время для советской политики было характерно стремление к воплощению идеи гражданской нации (советского народа), связанного с языковой унификацией на основе русского языка, и позитивной дискриминации «титульного» населения на их традиционной территории, что во многом стало причиной современной культурно-языковой политики Эстонии. Кроме того, события 1940-х годов в Эстонии считаются незаконными и весь советский период нелегитимным, а следовательно «довоенная» Эстония де-юре не прекращала своего существования и послевоенные переселенцы не могут быть признаны её гражданами. Также национально­-демографическая структура ЭССР, сложившаяся в советский период, представляла для существования эстонского языка и культуры своего рода угрозу.

В независимой Эстонии

После распада СССР в Эстонской республике стало формироваться национальное государство от имени «титульной» эстонской этнической общности, остальное население (в основном русские, составляющие почти треть жителей Эстонии) было выведено из рамок этого процесса, оно оказалось не только вне статуса членов нации, но и на положении апатридов, которые не включены даже в категорию защищаемых международными правами меньшинств. Принцип гражданства в Эстонии был включён в понятие нации (аналогичный принцип гражданства сформировался в Латвии), при котором из гражданства исключены «некоренные» иноэтничные жители. Установка на интеграцию получающих гражданство в этих странах понимается как эстонизация (или латышизация) в культурно-языковом отношении. Сохранение своего языка и своей культуры, нежелание становиться хотя бы двуязычным препятствует включению жителя этих государств в нацию с получением соответствующих прав. В. А. Тишков называет подобную политику, проводимую также и в некоторых других странах постсоветского пространства, «политикой этнического исключения», или же, фактически ассимиляции или непризнания особого группового статуса национальных меньшинств.

По мнению В. А. Тишкова и В. В. Степанова, дискриминационная политика в отношении граждан «нетитульной» национальности проводилась в Эстонии с целью вызвать массовый отъезд русских в Россию. Но несмотря на открытую дискриминацию и доминирование доктрины этнонации, политику «добровольной репатриации» меньшинств или их «политического сдерживания», русские соглашаются жить в этих странах и разделять общегосударственную лояльность, что является следствием сравнительно более благополучной экономической ситуации в странах Балтии. Тем не менее, несмотря на отсутствие массовой миграции русскоязычного населения, политика ассимиляции эстонского государства в какой-то мере удалась — нынешняя демографическая оценка уже перевела русских в раз­ряд численно сокращающегося меньшинства, а титульное населе­ние — в положение уверенного большинства. Одним из результатов проводимой политики стал наметившийся в конце 1990-х годов в Эстонии (как и в Латвии), курс части так называемого русскоязычного населения на изучение официальных языков и намерение интегрироваться в местные гражданские сообщества, включая обретение гражданства. Для нынешнего поколения национальных меньшинств это означает существование в рамках «неассимилированного двуязычия и сохранения собственной культурной идентичности наряду с гражданской лояльностью». Хотя в целом полная ассимиляция эстонцами такой значительной по численности части населения, представляющей такие большие культуры, как, например, русская или украинская, вряд ли возможна в ближайшее время.

Языковая ассимиляция

В результате государственной политики Эстонии процесс освоения русскими эстонского языка происходит достаточно энергично. Русский язык был определён как иностранный на уровне государства и на местном уровне (где носители русского составляют большинство). Дерусификации подверглись государственные учреждения, публичная сфера, сокращается число школ с преподаванием на русском языке, проводятся реформы, направленные на вытеснение русского языка из сферы образования. Постепенно русский язык становится языком преимущественно бытового общения. Тем не менее, русский язык и русская культура сохраняют сильные позиции. В 2004 году в Эстонии из 1,3 млн человек 0,5 млн активно владели русским языком.

Литература

1. Aalto P. Constructing Post-Soviet Geopolitics in Estonia. Routledge, 2013. ISBN 1135294429. P. 122
2. Тишков В. А. [www.valerytishkov.ru/engine/documents/document897.pdf Феномен сепаратизма] // Институт этнологии и антропологии РАН. Сайт директора, академика РАН В. А. Тишкова. — 1997. — С. 122—180.
3. Полещук В. В., Степанов В. В., Тишков В. А. [www.valerytishkov.ru/engine/documents/document2143.pdf Европейские меньшинства и политизированные мифы в балтийском контексте. Заключение] // Этническая политика в странах Балтии / отв. ред. В. В. Полещук, В. В. Степанов. — М.: Наука, 2013. — С. 9—24, 376—385. — 407 с. — ISBN 978-5-02-038044-8.

Ссылки

• Short facts // [fedora.phaidra.univie.ac.at/fedora/get/o:303672/bdef:Content/get Seto in Estonia] University of Tartu, Institute of Estonian and General Linguistics (англ.)

Отрывок, характеризующий Эстонизация

– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.