Rock in Opposition
Rock in Opposition (RIO, англ. рок в оппозиции) — движение, представлявшее несколько прогрессивных рок-групп конца 1970-х, объединившихся в оппозиции к музыкальной индустрии, которая отказывалась признавать их музыку. Движение было начато рок-группой Henry Cow[1] в марте 1978 года, когда они пригласили четыре европейских коллектива приехать в Лондон для выступления на фестивале, названном «Рок в оппозиции». На этом фестивале выступили группы:
- Henry Cow (Англия)
- Stormy Six (Италия)
- Samla Mammas Manna (Швеция)
- Univers Zéro (Бельгия)
- Etron Fou Leloublan (Франция)
После фестиваля RIO было оформлено как организация со своей хартией, целью которой было представлять и продвигать своих участников. Ещё три коллектива вступили в движение: Art Bears, Art Zoyd и Aksak Maboul. В дальнейшем фестивали проходили во Франции, Италии и Швеции. Крис Катлер из Henry Cow организовал в Великобритании лейбл ReR (Recommended Records) как образец некоммерческой музыкальной компании.
RIO как движение просуществовало недолго, но его наследие всё ещё живо. Хотя термин RIO никогда не предполагалось использовать для определения музыкальной стилистики (первоначальные группы RIO музыкально сильно отличались друг от друга), он до сих пор широко используется слушателями, музыкантами и дистрибьюторами для классификации рок-групп (обычно для групп, участвующих в фестивалях RIO, и для групп, связанных или произошедших от групп движения RIO).
Некоторые из сегодняшних представителей RIO как движения и как жанра: 5uu's (США), Ahvak (Израиль), Крузенштерн и пароход (Израиль), Akinetón Retard (Чили), Guapo (Великобритания), Miriodor (Канада), NeBeLNeST (Франция), Present (Бельгия), Thinking Plague (США). Термин RIO в наши дни стал практически синонимом авант-прога (авангардного прогрессивного рока).
Содержание
Интересные факты
- С 1985 по 1990 год при Ленинградском рок-клубе усилиями Андрея Бурлаки издавался музыкальный ежемесячник под названием «РИО»[2].
См. также
Напишите отзыв о статье "Rock in Opposition"
Примечания
- ↑ А. Костюкович, А. Микрюков [www.jazz.ru/mag/42/interview.htm Фред Фрит: имидж — ничто, музыка — все!] // Полный джаз. — Джаз.Ру, 1999. — Вып. 32 (42).
- ↑ Кушнир А. Золотое Подполье. Полная иллюстрированная энциклопедия рок-самиздата. История. Антология. Библиография. — Нижний Новгород: Деком, 1994. — 366 с.
Ссылки
- Rock in Opposition. [www.squidco.com/rer/RIO.html Squidco]
- Интервью с Крисом Катлером: Барабанщик Henry Cow обсуждает RIO. [mitkadem3.homestead.com/RIO_interview.html]
- Крис Катлер: ПРОГРЕССИВНАЯ МУЗЫКА В СОЕДИНЕННОМ КОРОЛЕВСТВЕ, чч.1,2 [dvmusic.ru/index/articles/one/full/1789], [dvmusic.ru/index/articles/one/full/1790]
| ||||||||||||||
|
Это заготовка статьи о музыке. Вы можете помочь проекту, дополнив её. Это примечание по возможности следует заменить более точным. |
Отрывок, характеризующий Rock in Opposition
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
