Нойз

Нойз
Направление:	Индастриал
Истоки:	Академическая электронная музыка, Экспериментальная музыка
Место и время возникновения:	вторая половина 1970-х, США
Годы расцвета:	1980-е – 1990-е годы
Поджанры:
Харш-нойз - Фри-нойз - Пауэр-электроникс
Родственные:
Нойз-рок - Пауэр-нойз - Нойзкор - Нойзграйнд - Дарк-эмбиент
Производные:
Нойз-эмбиент - Нойз-опера - Пост-нойз - Нойз-рок

Нойз (от англ. «noise» — шум) — один из старейших стилей в индустриальной музыке; музыкальный жанр, в котором используются разнообразные звуки (чаще всего искусственного и техногенного происхождения), неприятные и даже болезненные для человеческого слуха. Отнесение жанра «нойз» к музыке довольно противоречиво, поскольку шум сам по себе явление нежелательное — непредвиденные и случайные звуки, артефакты звукозаписывающей аппаратуры, которые обычно удаляются из музыкальных записей.

В широком смысле, шум — это исключительно громкий и дисгармоничный звук, не имеющий никакого отношения к мелодии и музыкальным структурам. Однако, как ни странно, «нойз» для поклонников жанра — не просто бессмысленный шум. Самый известный нойз-музыкант Масами Акита сказал: «Если под шумом вы имеете в виду неприятные звуки, тогда поп-музыка — это для меня шум».

Формально, нойз произошел от таких музыкальных направлений как индастриал и эмбиент.

Одним из основоположников считается американец Boyd Rice (проект NON), в 70-х годах впервые начавший выпускать в массы чистый, немузыкальный шум в качестве законченных музыкальных произведений. Классический нойз всегда лишен мелодии и музыкального ритма, и фактически выходит за пределы понятия музыки. Однако, в композициях часто используется вокал и голосовые семплы, в чистом или искаженном виде. Пауэр-электроникс и японский нойз причисляют к разновидностям нойза.

Наибольшее влияние нойз получил в Европе, Америке и особенно в Японии. Особо следует отметить такой поджанр как Japanoise — «Джапанойз», или «Японойз», то есть японский нойз.

Возникшая в начале 80-х японская нойз-сцена с её абсолютной музыкальной свободой — это почти что национальное достояние страны. В Японии насчитывается несколько сотен нойз-музыкантов и коллективов, самые известные среди них: Merzbow, Masonna, Aube, Contagious Orgasm и некоторые другие. Особое влияние японойз имеет в США.

История жанра

Луиджи Руссоло

Луиджи Руссоло (1885—1947) — итальянский живописец и композитор, представитель футуризма, тесно сотрудничал с поэтом Филиппо Томмазо Маринетти. Ему принадлежит манифест «Искусство шумов» («L’arte dei rumori») (1913), в котором он утверждал, что промышленный переворот дал человеку возможности творить совершенно новые, более сложные и изощренные звуки.

Руссоло родился 30 апреля 1885 в Портогруаро в семье церковного органиста. В 1901 переехал в Милан, где позже принимал участие в реставрации фрески Леонардо да Винчи «Тайная вечеря». Первые живописные работы Руссоло представляли собой пейзажи промышленного города, выполненные в пуантилистской технике. После вступления в движение футуристов Руссоло оставил живопись и переключился на музыку.

Он считается одним из самых первых теоретиков электронной музыки и самым первым нойз-музыкантом в истории. Руссоло изобрел и сконструировал инструменты, которые называл intonarumori («шумашины») — в основном, это были перкуссионные инструменты для сценического исполнения. Он собрал оркестр, и первое же исполнение нойз-концерта Gran Concerto Futuristico в 1917 вызвало огромное недовольство публики (впрочем, Руссоло на это и рассчитывал). К сожалению, все эти уникальные инструменты были утеряны во время Второй мировой войны. В 1941 и 1942 гг. Руссоло начал писать картины снова, в стиле, который он сам обозначал как «классический модернизм». Он умер 4 февраля 1947 года.

Академическая электронная музыка

Начиная с 20-х годов начали распространяться электронные инструменты, и композиторы стали писать произведения для них (например, «Ритмикана» (1931), написанная Генри Коуэллом для первой в истории драм-машины — ритмикона, изобретенного Львом Терменом; «Воображаемые ландшафты» (1939—1952) Джона Кейджа, написанные для радиоприемников). Также композиторы стали писать музыку:

• для «препарированных» инструментов (работы Кейджа для препарированного пианино и Генри Коуэлла для «струнного пианино»);
• с использованием совсем «немузыкальных» объектов («Даже дикие лошади» Гарри Партча (1952) для его авторских инструментов, которые он называл «spoils of war» («военные трофеи»): автомобильных покрышек, самолетных топливных баков и гильз артиллерийских снарядов);
• с использованием магнитофонов (т. н. tape manipulations: «конкретная музыка» Пьера Шеффера и Пьера Анри (начало 50-х))
• и ранних синтезаторов («Музыка для синтезатора» (1961) Милтона Бэббита, «Древние голоса детей» для игрушечного пианино (1970) Джорджа Крама).

Кроме того, многие композиторы использовали традиционные музыкальные инструменты «нетрадиционным способом» — например, Маурисио Кагель, Яннис Ксенакис, Луиджи Ноно.

Индастриал

Благодаря индастриалу (официальная дата его рождения — 1976, когда группа «Throbbing Gristle» во главе с Дженезисом Пи-Орриджем основала в Англии лейбл «Industrial Records»), все эти техники перестали быть сугубо академическими экспериментами и проникли в поп-музыку.

Как и панк-рок, индастриал исповедует радикальные антимузыкальные и антисоциальные взгляды, однако отвергает панковскую идеологию анархии, «полной индивидуальной свободы» (для индастриала никакой свободы нет, все люди изначально репрессированы массовым производством и средствами массовой информации). Ранние индастриал-музыканты («Whitehouse», «Factrix», «Zoviet France», «SPK») применяли склеенные в кольца магнитофонные ленты (tape loops), аналоговые синтезаторы, драм-машины, записанные промышленные шумы, искажение вокала и т. д. Музыка для индастриала — не музыка «в привычном понимании», а «инструмент унижения, подавления и уничтожения». То есть (какой музыка позже будет являться и для нойза) — антигуманистична, агуманистична, антиантропоморфна; продукт машины, подавляющей человека. Индастриал и нойз насмехаются над наивными просвещенческими идеями о том, что человек — это высшее существо, «венец природы» и что все в мире устроено «по-человечески» или вписывается в человеческий порядок.

Бойд Райс («NON»)

Американский писатель, актёр, фотограф, музыкант, общественный деятель и пр. Бойд Райс (р. 1955) начал свои шумовые эксперименты в 1975 году. Он подключал фен для сушки волос к электрогитаре, использовал электрополировщик обуви в качестве музыкального инструмента. Райс один из первых (после Джона Кейджа) стал использовать проигрыватели грампластинок как инструменты (т. н. turntablism) и разработал различные техники царапания пластинок — в общем, стал делать скрэтчи. Однако доказать влияние пластиночных экспериментов Райса на хип-хоп-музыку очень трудно. История считает изобретателем скрэтчинга DJ Grand Wizard Theodore — изобрел он его в том же 1975.

Альбом Лу Рида «Metal Machine Music» (1975)

В июле 1975 года был выпущен двойной альбом Лу Рида «Metal Machine Music». Этот альбом можно рассматривать либо как шутку, либо как поделку, которую надо было во что бы то ни стало записать, чтобы выполнить обязательства по контракту с лейблом (альбом стоит на втором месте среди самых худших рок-н-ролльных альбомов за всю историю), либо как высокий образец нойза. Сам Рид утверждает, что альбом полностью состоит из одного только звука зафидбэченной гитары, записанной на разных скоростях, и что состряпал он его в своей нью-йоркской квартире на четырехдорожечном магнитофоне чуть ли не за несколько часов.

Альбом состоит из четырех треков, каждый трек занимает одну сторону грампластинки. Четвертая сторона специально препарирована на фабрике — так, чтобы последние несколько секунд альбома повторялись до бесконечности.

Следует отметить, что главная группа Лу Рида, The Velvet Underground, стала первой в жанре альтернативного рока и предопределила многие принципы нойз-рока. Более того, одной из первых выпущенных ей записей стала малоизвестная композиция «Loop» (1965), также содержавшая гитарный шум и, возможно, десятью годами позже подсказавшая Риду идею «Metal Machine Music».

Альбом «Metal Machine Music» оказал большое влияние на нойз.

Japannoise (японойз, джапанойз)

Возникшая в начале 80-х японская нойз-сцена с её абсолютной музыкальной свободой — это такое же уникальное национальное явление, как аниме или суши. В Японии насчитывается несколько сотен нойз-музыкантов и коллективов, среди них: «Merzbow», Masonna, Aube, «Contagious Orgasm», «Melt-Banana», «Pain Jerk», «KK Null», «Ruins», «C.C.C.C.», «Boredoms», «Killer Bug», «The Gerogerigegege», «Government Alpha», «Diesel Guitar», «Incapacitants». Особое влияние японойз имеет в Америке.

Boredoms

«Boredoms» — авангардистская команда, появившаяся в Осаке в 1986 году. Стиль «Boredoms» обычно обозначают как нойз-рок, он близок к панку и гранжу (один из их альбомов называется «Onanie Bomb Meets The Sex Pistols» (1988)). Стихи Boredoms, по мнению критика Дейвида Спрага, отличает «скатологический нигилизм в духе ранних „Butthole Surfers“» (первый альбом команды, вышедший в 1986, называется «Anal By Anal»). На Западе группа получила известность в начале 90-х, после того как выступила на разогреве у «Sonic Youth» в 1992, а также у «Нирваны» на восьми её концертах в конце октября — начале ноября 1993. А в 1994 группа отправилась в самостоятельный тур по Америке.

Вокалист группы Ямацука Ай, продолжая быть членом «Boredoms», в 80-х основал сторонний панк-нойз-коллектив «Hanatarash», каждое выступление которого сопровождалось разгромами и «причинением ущерба организаторам концертов» на тысячи долларов. Ямацука Ай однажды сломал стену клуба бульдозером, расчленял на сцене дохлую кошку, бросал в публику зажженный динамит.

Merzbow

Под вывеской «Merzbow» скрывается японский нойз-музыкант Масами Акита (р. 1956), сочиняющий абсолютно бескомпромиссную, тотально бесструктурную, хаотическую музыку — её почти невозможно и невыносимо слушать. Некоторые называют «Merzbow» самой жуткой музыкой всех времен и народов. «Merzbau» — так назвал свои постройки немецкий художник-дадаист и архитектор Курт Швиттерс. Свой стиль Швиттерс называл merz, и «мерцем» могло быть много чего — статуи, книги, еда.

Ранние работы Акита основывались на американской технике tape music и находились под влиянием известных тогда индастриал-групп «Throbbing Gristle» и «Nurse With Wound». Также он использовал нехитрый метод «материального воздействия» (material action): он подносил микрофон к колонке, подключенной к усилителю, в канале возникала обратная связь (feedback), и раздавался гул, шум, скрежет, визг. Если в микрофон в это время произвести какой-нибудь звук, то звук этот будет искажаться и станет шумом. Эффект обратной связи используется в рок-музыке повсеместно, например, в «примочках» («дисторшен») для получения искаженного (distorted), «мощного» звука электрогитары.

Позже Акита сделает несколько альбомов, которые назовет «Пена», или «Подонок» («SCUM» — Scissors Cutting Up Music — Ножницы, Нарезающие Музыку). Он будет разрезать пленки с готовыми альбомами и снова склеивать куски, но в случайном порядке, пока не получится нечто совершенно (или не очень совершенно) иное.

Рассказывая о своем творчестве, Акита, как правило, упоминает два неразделимых понятия — эротики и бессознательного. Он рассматривает шум как бессознательное состояние музыки, которое не связано с символами и средствами коммуникации, и проводит этим параллель с эротикой — также бессознательным, архетипичным чувством. Он считает шум самой эротичной формой звука, и так или иначе все его работы несут на себе отпечаток эротики (и страдания).

На творчество Акита оказали влияние психоделическая музыка, прогрессив-рок и фри-джаз. Альбом «Aqua Necromancer» (1998), к примеру, строится на семплированных партиях ударных из композиций прогрессив-рока, а «Door Open At 8 am» (1998) включает семплы из фри-джаза.

В 1979 Акита создает свой собственный лейбл «Lowest Music & Arts», на котором будет издавать кассеты со своей музыкой. А в 1981, при поддержке итальянского нойз-музыканта Маурицио Бианчи, он создает второй лейбл — «ZSF Produkt».

В конце марта 1988 года Merzbow (как дуэт Акита и Киоши Мидзутани) выступает в СССР, в Хабаровске, на фестивале джаза, импровизационной, электроакустической и экспериментальной музыки ДЖАЗ-НА-АМУРЕ '88 (на котором также выступили академические «электронные» композиторы: из Токио (Kazuo Uehara/Кадзуо Уэхара, квази-нью-эйдж) и Новосибирска (Юрий Юкечев, зав. кафедрой композиции НГК; improvised electroacoustics). Появление Merzbow стало возможным только благодаря инициативе продюсера фестиваля, Бориса Подкосова, (который представил его как носителя идеи Lo-Fi, бедного музыканта, страдающего от ужасов капиталистической эксплуатации) и политической и экономической поддержке местного комсомола. Чтобы избежать запретов, продюсеру пришлось предварительно скрыть эротическую часть творческого кредо Масами Акиты, «самурайские» обложки его LPs, и саму его музыку. Выступления сопровождались совместно поставленным видеорядом. Продюсер, приглашённые «звёзды» советской импровизационной музыки и рОковая молодёжь приветствовали выступление; исполнители джазового мейнстрима были возмущены; часть «обычной» публики не выдержала громкости звука — поэтому продюсеру пришлось попросить Merzbow сыграть «чуть музыкальнее» на втором концерте для совершенно неподготовленных к эстетике шума советских людей. Данные выступления оказались целым рядом прецедентов: первые масштабные публичные (в залах на 750 и на 1000 мест, в том числе во Дворце Офицеров КДВО) выступления Merzbow, первое заграничное выступление Merzbow, первый публичный показ noise music в СССР, и — вероятно, один из немногих столь публичных показов noise music. Эти концертные записи были затем обработаны Акита и выпущены вскоре как Live in Khabarovsk, CCCP (I’m Proud by Rank of the Workers) LP — и как CD 26 из Merzbox позже (причём содержание "сырых" концертных записей впервые было произвольно модифицированы Акитой для LP, CD включает уже дальнейшую их модификацию, а оригинал не сохранился).

В конце августа 1989 г., в студии в центре Токио, Merzbow устроили сессию звукозаписи с гостями из Хабаровска — этноджазовым квартетом «Дальний Восток» Виктора Бондаренко.

И в Хабаровске (1988) и на сессии в Токио (1989) Merzbow (Акита, Мизутани) продемонстрировали пример «классических аналоговых технологий концертного noisemaiking»: расстроенная гитара, ударная установка, множество микро-объектов — источников звукоизвлечения, небольшие пружины в центре чашеобразных отражателей, большие алюминиевые кофры со струнами внутри (и звукоизвлечением с помощью смычка), и т. п., наряду со «съёмом» звука с помощью пьезозвукоснимателей и близко расположенных микрофонов, и «живой» обработкой его через «старомодные» аналоговые американские фазз, ринг-модулятор и т. п., при активной импровизационной манере исполнения.

В 2000 году лейбл «Extreme» выпустил «Merzbox» — бокс-сет из 50 (!) компакт-дисков «Merzbow», из которых 20 ранее не издавались. В этот мегапроект также вошли открытки, стикеры, постеры, CD-ROM, медальон и т. д.

В 2002 «Merzbow» выпустил альбом «Merzbeat», где отошел от своего фирменного сырого и абстрактного саунда в пользу более ритмичной, основанной на бите музыки. В том же ключе сделаны альбомы «Merzbird» (2004) и «Merzbuta» (2005). В последние годы Акита стал использовать все больше цифрового оборудования, в настоящее время на концертах он исполняет музыку с помощью двух ноутбуков (чем вызывает недовольство «истинных ценителей» нойза). Также он переключился и на политическую активность, связанную с защитой прав животных (кстати, несколько композиций «Merzbow» включают голоса его домашних цыплят).

«Merzbow» делал множество перекрестных проектов с таким звездами андеграундной сцены, как: Дженезис Пи-Орридж (экс-«Throbbing Gristle», «Psychic TV»; альбом «A Perfect Pain» (1998)), Алек Эмпайр («Atari Teenage Riot»), Майк Паттон (экс-«Faith No More»), Элиот Шарп, Твигги Рамирес (бас-гитарист «Marilyn Manson»), «Gore Beyond Necropsy», Масонна, «Smegma» и пр.

Акита также и блестящий публицист, пишущий книги с говорящими названиями: «Анальное барокко», «Винтажная эротика», «Любовная позиция», «Война шумов».

Masonna

Проект Masonna начался в Осаке в 1987 году. Название Masonna его основатель Ямадзаки Масо расшифровывает в качестве дадаистской фразы «Mademoiselle Anne Sanglante Ou Notre Nymphomanie Auréolé» («Мадемуазель Анна Кровавая, или Наша Нимфоманка в Ареоле»). Первый диск Масонны, состоящий из двух треков, называется уже вполне предсказуемо — «Shinsen Na Clitoris» (1990). Масонна выступал на разогреве у «Sonic Youth» и Бека, когда у тех были концерты в Японии; также сам Джон Пил выпустил ограниченным тиражом компакт-диск «Masonna Peel Sessions». В октябре 1996 года у Масонны был успешный тур по Америке.

Масонна известен своими живыми выступлениями, на которых он, в лучших панковских традициях, разносит своё оборудование на мелкие кусочки. Многие концерты, которые он дает, длятся всего несколько секунд.

Нойз в СССР и России

В настоящее время нойз в России активно развивается, существует множество проектов, работающих в этом жанре. Среди них можно выделить таких артистов как Sirotek, Nekrasota, II [Pro]ject, Коммунизм ( и другие проекты Егора Летова и Константина Рябинова), Индустриальный пейзаж, YAO91404D, Booby Mason, СТРУП, Morkedod, Омутъ Мора, MAAAA, Monopolka (и другие проекты Фила Волокитина), Light Collapse, Dya (Дя), Bacillus Anthracis и многие другие. Среди лейблов, выпускающих такого рода музыку, можно выделить Железобетон, Абгурд, Operator Produkzion, Monochrome Vision, UFA MUZAK и другие. Но многие музыканты всё же предпочитают заниматься самиздатом, продолжая и развивая традиции ставшего уже культовым в этих кругах DIY.

Классификация и поджанры

Нойз- довольно обширный жанр, и принято различать различные его суб-жанры, имеющие значительные отличия в звучании и технике исполнения.

Харш-нойз характеризуется весьма агрессивным, однообразным и мощным "абразивным" звуком, а изменения в звучании по ходу композиции, как правило, минимальны. Наиболее яркими представителями данного поджанра можно считать деятелей американской сцены ( Richard Ramirez, The Cherry Point, The Rita, Skin Crime, Sickness и др.)

Харш-нойз-уолл ( Harsh Noise Wall, HNW)- композиции этого жанра отличаются монотонностью, не слишком агрессивным звучанием и большой продолжительностью- иногда длительность одной композиции может превышать один час. Единственный участник проекта Vomir Ромэн Перро (Romain Perrot) так характеризует этот субжанр : "Без динамики, без изменений, без развития, без идеи". Наиболее яркими представителями субжанра можно считать проекты Vomir, Dead Body Collection, Werewolf Jerusalem, Sleep Column, Disgorged Faeces.

Диджитал-нойз, цифровой нойз ( digital noise) - это разновидность нойза, произведенного исключительно с помощью компьютерных программ, предназначенных для создания музыки, без использования какого-то дополнительного оборудования. В качестве примера можно привести таких исполнителей как Noise Nazi, Chav Stabber, RedSK, Isaac Lyutman и др. Некоторые поклонники нойза с предубеждением относятся к этому жанру, так как, по их мнению, настоящий нойз должен быть только аналоговый. Также этот жанр иногда называют "кибернойзом". Альбомы , выполненные в этом жанре , зачастую распространяются в виде бесплатных веб-релизов , и лишь изредка - на физических носителях.

Дроун-нойз (drone noise) - во многом схож с дроун-эмбиентом, однако обладает типичным резким звучанием, характерным для нойза. Наиболее яркие исполнители- это Total, Pocahaunted, Kevin Drumm ,Demons, Blue Sabbath Black Cheer, Mammal и др.

Радионойз (radionoise)- по сути, композиции этого субжанра представляют собой фиксацию радиостатики без какой-либо последующей обработки или редактирования. Данный субжанр представлен исключительно российскими исполнителями, за рубежом же практически нет его представителей, хотя радионойз иногда используется в качестве элемента в авангардных или нойзовых композициях... Проекты, работающие в этом жанре- DN23rd, Funkstillesender, Kryptogen Rundfunk, Light Collapse ( частично), Вриль.

Также выделяют такие суб-жанры, как «ритм-нойз», «пуре нойз», «трип нойз», «фри-нойз», «пауэр-электроникс» (придуман командой «Whitehouse» в 1981) и т. д. Некоторые поджанры индастриала имеют схожие названия, например, «пауэр-нойз». Термин «пауэр-нойз» был изобретен в 1997 Раулем Ручка («Noisex»). Пауэр-нойз сравнительно мелодичен, с его «военным» ритмом четыре четверти под него даже можно танцевать. Пауэр-нойз активно распространяют такие лейблы, как Ant-Zen и Hands Organisation.

Стоит учитывать, что разделение на жанры в нойзе довольно условно, и, например, проект, работающий на территории харш-нойза, вполне может выпустить релиз в жанре ритмик- или эмбиент-нойза. Это вполне согласуется с концепцией нойза, ибо нойз- это всегда эксперимент. В последние годы европейские музыканты, связанные с джазом, электроникой и блэк-металом, стали проявлять активность и на нойз-сцене.

Канадская группа «Nihilist Spasm Band», образованная в 1965 (!), десятилетиями играет нойз на акустических инструментах собственного изобретения и изготовления — из всех более-менее известных нойз-музыкантов они наиболее верны заветам Руссоло.

В начале 90-х возникли т. н. «нойз-оперы» (яркий представитель — Лиза Кристал Карвер, подруга Бойда Райса).

Шкала времени

<timeline> Preset = TimeHorizontal_AutoPlaceBars_UnitYear ImageSize = width:760

Colors =

 id:lightGray     value:gray(0.7)
 id:gray          value:gray(0.4)
 id:darkGray      value:gray(0.2)

 id:prp      value:rgb(0.75,1,0)     legend:Protopunk
 id:now      value:rgb(0.75,1,1)     legend:NowaveIndustrial
 id:noi      value:rgb(0.75,1,0.75)   legend:Noiserock
 id:sho      value:rgb(0.5,1,0.75)   legend:Shoegaze
 id:gru      value:rgb(1,1,0.75)     legend:Grunge
 id:lof      value:rgb(1,0.75,0.75) legend:Lofi
 id:mat      value:rgb(1,0.75,0) legend:MathrockPostrock
 id:har      value:rgb(1,0.5,0) legend:Harschnoise

BackgroundColors = canvas:lightGray

Period = from:1965 till:2010 ScaleMajor = unit:year increment:5 start:1965 gridcolor:gray Legend = orientation:vertical left:49 top:200

LineData =

 at:1970 color:darkGray layer:back
 at:1975 color:darkGray layer:back
 at:1980 color:darkGray layer:back
 at:1985 color:darkGray layer:back
 at:1990 color:darkGray layer:back
 at:1995 color:darkGray layer:back
 at:2000 color:darkGray layer:back
 at:2005 color:darkGray layer:back

BarData=

 barset:Composers

PlotData=

1. set defaults

 width:15 fontsize:M textcolor:black align:left anchor:from shift:(4,-6)

 barset:Composers
 from:1968 till:1969 color:prp text:Velvet Underground's White Light, White heat
 from:1969 till:1973 color:prp text:Stooges
 from:1971 till:2008 color:now text:Faust
 from:1973 till:1974 color:prp text:Lou Reed's Metal Machine Music
 from:1976 till:1981 color:now text:Throbbing Gristle
 from:1977 till:1979 color:now text:Theoretical girls (Glenn Branca)
 from:1977 till:2008 color:now text:Half Japanese
 from:1978 till:1993 color:now text:Public Image Ltd.
from:1979 till:2008 color:noi text:The Ex
 from:1979  till:1987 color:noi text:Flipper
 barset:break
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 from:1990 till:1995  color:noi text:Flipper
 barset:break
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 from:2005 till:2008 color:noi text:Flipper
 from:1980 till:1985 color:noi text:Minutemen
 from:1980 till:2008 color:now text:Einsturzende Neubauten
 from:1980 till:2008 color:now text:Merzbow
 from:1981 till:1984 color:now text:Birthday party
 from:1982 till:1983 color:noi text:The Cure's Pornography
 from:1982 till:1984 color:now text:Swans' first albums until cop
 from:1982 till:1987 color:noi text:Big Black
 from:1982 till:2008 color:noi text:Butthole Surfers
 from:1983 till:1996 color:noi text:Killdozer
 from:1983 till:2008 color:noi text:Sonic Youth
 from:1985 till:1986 color:sho text:Jesus and the Mary Chain's Psycho Candy
 from:1985 till:1990 color:noi text:Pussy Galore
 from:1987 till:1989 color:noi text:Rapemen
 from:1987 till:1998 color:mat text:The Jesus Lizard
 from:1987 till:2002 color:noi text:Fugazi
 from:1988 till:1994 color:gru text:Nirvana  
 from:1989 till:1992 color:mat text:Slint  
 barset:break
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 barset:skip
 from:2005 till:2008 color:mat text:Slint  
 from:1990 till:1993 color:lof text:Smog's first 3 albums
 from:1990 till:1995 color:mat text:Drive Like Jehu
 from:1990 till:1998 color:mat text:Polvo
 from:1991 till:2002 color:noi text:Unwound
from:1992 till:2000 color:har text:Atari Teenage Riot
 from:1992 till:2008 color:mat text:Shellac
 from:1992 till:2008 color:har text:Melt Banana
 from:1993 till:1998 color:noi text:Blonde Redhead until Expression
 from:1995 till:2008 color:mat text:Mogwai
from:1995 till:2008 color:har text:The Locust
 from:1995 till:2008 color:noi text:Deerhoof
 from:1996 till:2008 color:now text:Neptune
from:1996 till:2008 color:har text:Lightning Bolt
 from:1996 till:2008 color:har text:Wolf Eyes
 from:1997 till:2008 color:har text:Black Dice
 from:1999 till:2005 color:noi text:Mclusky
 from:1999 till:2008 color:noi text:The Intelligence
 from:2001 till:2008 color:noi text:Erase Errata
 from:2001 till:2008 color:noi text:Liars

 </timeline>

Источники

• [vitaextensa.narod.ru/noise.htm Звук и шум: Noise Music]
• [www.artpages.org.ua/zvuki/luidji-russolo-iskusstvo-shumov.html Луиджи Руссоло «Искусство шумов»]

Отрывок, характеризующий Нойз

– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо: