USS Minneapolis (CA-36)
CA-36 «Миннеаполис» (англ. USS Minneapolis (CA-36)) — американский тяжелый крейсер типа «Нью-Орлеан». Построен перед второй мировой войной и участвовал во многих сражениях с японским императорским ВМФ на Тихоокеанском театре боевых действий. В истории США это был второй корабль, носивший имя города Миннеаполис, штат Миннесота.
Служба
Совершил плавание в Европу, затем был переведен в 7-ю дивизию крейсеров на Тихий океан. Находился в Пёрл-Харборе 7 декабря 1941 во время атаки японской палубной авиации. До февраля 1942 года патрулировал в районе Гавайев, затем был придан оперативному соединению №11. Сопровождал войсковые конвои из Панамы на юг Тихого океана.
Затем был придан флоту АНЗАК. Действовал в Коралловом море и на Новых Гебридах. В марте 1942 года прикрывал авианосцы во время рейда против Новой Гвинеи. В составе оперативного соединения №16 участвовал в сражении в Коралловом море 4-8 мая 1942 года и в битве за Мидуэй 4 июня 1942 года. С августа действовал на Соломоновых островах. 30 ноября в ночном бою у Тассафаронга получил два попадания торпед с японских эсминцев. Одна торпеда оторвала носовую часть до башни № 1, а вторая попала в котельное отделение. После временного ремонта на Тулаги ушел своим ходом на ремонт в США. Ремонтировался на Mare Island Naval Shipyard до сентября 1943 года.
Вернулся строй в октябре и участвовал в ударе по Уэйку. Участвовал в захвате Макина с ноября по декабрь 1943 года. В начале 1944 года в составе оперативного соединения 58 действовал на Марианских и Каролинских островах, принимал участие в бою в Филиппинском море. «Миннеаполис» участвовал в сражении в заливе Лейте. Поддерживал высадку десантов на Батаан и Коррехидор. Действовал в районе Окинавы до апреля 1945 года, затем вернулся для текущего ремонта в США. В конце войны крейсер действовал в районе Филиппин. 9 августа на борту крейсера адмирал Томас Кинкейд принимал капитуляцию японцев в Корее. За годы войны CA-36 «Миннеаполис» получил 17 боевых звезд.
Список боевых звезд
Перечень операций, за которые Миннеаполис получил 17 боевых звезд[1]:
- 20 февраля 1942 года - Бугенвиль
- 4-8 мая 1942 года - сражение в Коралловом море
- 3-6 июня 1942 года - битва за Мидуэй
- 7-9 августа 1942 года - Гуадалканал
- 10 августа 1942 года - Гуадалканал
- 23-25 августа 1942 года - сражение у восточных Соломоновых островов
- 30 ноября 1942 года - бой у Тассафаронга
- 5 октября 1943 года - Бугенвильская кампания
- 13 ноября - 8 декабря 1943 года - атака Уэйка
- 29 января - 8 февраля 1944 года - Маршалловы острова
- 16 февраля 1944 года - рейд на Трук
- 21 апреля - 1 июня 1944 года - Новогвинейская кампания, Холландия
- 11 июня - 15 августа 1944 года - Сайпан и Гуам
- 6 сентября - 4 октября 1944 года - Восточные Каролины, Паллау
- 10 октября - 16 декабря 1944 года - битва за Лейте
- 6 января - 14 февраля 1945 года - Лусон, Лингаенский залив - битвы в рамках Филиппинской операции
- 25 марта - 12 апреля 1945 года - Окинава
Напишите отзыв о статье "USS Minneapolis (CA-36)"
Примечания
- ↑ [ussminneapolisassociation.org/stars_ww2.php USS Minneapolis World War II Battle Stars] (англ.). — список боевых звезд, на сайте ассоциации ветеранов крейсера «Миннеаполис». Проверено 6 февраля 2010. [www.webcitation.org/66ytO3vRK Архивировано из первоисточника 17 апреля 2012].
Ссылки
[www.wunderwaffe.narod.ru/WeaponBook/USA_WW2/06.htm Тяжелые крейсера типа New Orleans]
Литература
- Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1910—2005. — Минск, Харвест, 2007.
- Патянин С. В. Дашьян А. В. и др. Крейсера Второй мировой. Охотники и защитники — М.: Коллекция, Яуза, ЭКСМО, 2007.
- Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1922—1945.- Annapolis, Maryland, U.S.A. : Naval Institute Press, 1996.
- M. J. Whitley. Cruisers of World War Two. An international encyclopedia. — London, Arms & Armour, 1995.
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий USS Minneapolis (CA-36)
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?
Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
