Линейный крейсер

Лине́йный кре́йсер — класс артиллерийских кораблей, имеющих вооружение, близкое к линкорам, но обладающих большей скоростью хода при более лёгком бронировании. Появились в начале ХХ века как развитие броненосных крейсеров. Они должны были составлять авангард главных сил флота, а в бою играть роль его быстроходного крыла. Результаты морских сражений Первой мировой войны, а также Вашингтонское морское соглашение 1922 года прервали эволюцию линейных крейсеров. В дальнейшем прогресс в области силовых установок привёл к слиянию линейных крейсеров и линкоров в единый класс быстроходных линейных кораблей. Тем не менее ряд кораблей, построенных в 1930—1940-х годах, нередко именуется в военно-морской литературе линейными крейсерами в силу их промежуточного положения между «настоящими» линкорами и тяжёлыми крейсерами. Последний классический линейный крейсер — «Явуз» — был списан в 1954 году.

Рождение линейного крейсера

Появление первых линейных крейсеров было вызвано двумя факторами. Во-первых, в Великобритании приступили к строительству линейного корабля нового поколения — знаменитого «Дредноута». Поскольку старые броненосные крейсера, предназначенные для взаимодействия с броненосцами, не соответствовали новому поколению линкоров, было решено разработать новый тип броненосного крейсера. Во-вторых, к появлению нового класса привела некритическая оценка действий японских броненосных крейсеров в ходе Русско-японской войны. На военно-морских специалистов произвело впечатление успешное участие этих кораблей в Цусимском сражении. Факты слабости русской эскадры и тактической безграмотности её руководства предпочитали игнорировать. В результате, в 1904 году британское Адмиралтейство сформировало специальный комитет для проектирования броненосного крейсера нового типа под руководством Джона Арбетнота Фишера, ставшего тогда первым морским лордом.

Комитет в целом исходил из фишеровской концепции броненосного крейсера «Анэпроучебл» (англ. Unapproachable — неприступный). Этот проект предусматривал создание увеличенного крейсера «Уорриор» с однородной артиллерией калибра 234-мм — 16 орудий в 8 двухорудийных башнях. Водоизмещение должно было составить 15 000 тонн, скорость более 25 узлов, а бронирование предусматривало 152-мм бортовой пояс и 203-мм защиту артиллерии. Однако Русско-японская война показала важность стрельбы на большие дистанции, в чём наилучшим образом проявляла себя именно сама крупнокалиберная артиллерия. В результате комитет пришёл к выводу о необходимости установки на новый крейсер 305-мм орудий — наиболее крупных из всех, какие применял тогда британский флот. Но с учётом требований к скорости, заметно большей, чем у «Дредноута», необходимо было чем-то жертвовать. Считалось, что крейсер не может быть больше линкора. Между тем ещё в 1905 году профессор Массачусетской школы кораблестроения В. Ховгард высказал мнение, что будущий эскадренный крейсер не должен уступать линкорам в вооружении и бронировании, но иметь большую скорость за счёт более крупных размеров.

Итогом проектирования стало сокращение числа орудий главного калибра и резкое ослабление бронирования в сравнении с «Дредноутом». Фактически оно соответствовало прежним броненосным крейсерам и было совершенно неадекватно собственному вооружению крейсера. Первоначально новые крейсера проектировались как следующее поколение броненосных крейсеров, затем стали именоваться эскадренными крейсерами и наконец в 1911 году получили классификацию «линейных крейсеров» (англ. battlecruiser). На новый класс возлагались следующие задачи:

• разведка боем;
• поддержка и содействие меньшим крейсерам-разведчикам;
• самостоятельные экспедиции с целью окружить вражеские рейдеры;
• преследование отступающего флота врага и по возможности постановка его в безвыходное положение путём сосредоточения огня на отставших кораблях;
• быстрое окружение противника в ходе боевых действий.

Военно-морская общественность приняла новый класс capital ships неоднозначно, особые нарекания вызывало несоответствие наступательных и защитных свойств крейсеров. Наилучшим образом эти опасения выразил ежегодник Брассея, писавший в 1908 году:

Корабли таких больших размеров и стоимости не подходят для задач крейсеров. Но есть ещё более сильное возражение против повторения этого типа: адмирал, имея «Инвинсиблы» в своём флоте, бесспорно, отправит их в бой, где сравнительно лёгкая броня будет недостатком, а высокая скорость потеряет ценность.

— Паркс О. Линкоры британской империи. Ч. VI. Огневая мощь и скорость.

На первом этапе обозначилось два пути развития линейных крейсеров. Англичане делали ставку на огневую мощь и скорость, рассчитывая получить тем самым инициативу в бою. Бронированием в условиях ограничения водоизмещения приходилось жертвовать. Немцы, напротив, довольствовались меньшей скоростью и меньшим калибром артиллерии, но уделяли большое внимание броневой защите и тщательному разделению корпуса на отсеки.

Сравнительные ТТХ первых линкоров-дредноутов и линейных крейсеров
	«Дредноут»	«Инвинсибл»	«Нассау»	«Фон-дер-Танн»
Государство
Класс корабля	линейный корабль	линейный крейсер	линейный корабль	линейный крейсер
Дата закладки головного корабля	2 октября 1905	2 апреля 1906	22 июля 1907	25 марта 1908
Дата вступления в строй головного корабля	декабрь 1906	март 1909	3 мая 1910	20 февраля 1911
Полное водоизмещение, т	21 845	20 078	21 000	21 700
Длина и ширина, м	160,6 × 25	172,8 × 23,9	146,1 × 26,9	171,7 × 26,6
Отношение длины к ширине	6,42	7,23	5,43	6,45
Артиллерия главного калибра	10 × 305-мм/45	8 × 305-мм/45	12 × 280-мм/45	8 × 280-мм/45
Бортовой залп ГК, орудий	8	6—8	8	8
Противоминный калибр	27 × 76-мм	16 × 102-мм/45	12 × 150-мм/45 16 × 88-мм/45	10 × 150-мм/45 16 × 88-мм/45
Бортовое бронирование, мм	102—280	102—152	80—300	80—250
Бронирование палубы, мм	35—76	20—65	55	50
Бронирование башен ГК, мм	280	178	280	230
Масса брони, т	5000*	3460*	6685	6450
Масса брони в % от нормального водоизмещения	27,9*	20,1*	36	33,3
Энергетическая установка	паротурбинная, 23 000 л.мс.	паротурбинная, 41 000 л. с.	паровые машины тройного расширения, 22 000 л. с.	паротурбинная, 43 600 л. с.
Масса энергетической установки, т	2050	3390	1485	?
Масса энергетической установки в % от нормального водоизмещения	11,5	19,7	8	?
Максимальная скорость, узлов	21	25,5	19,5	24,75

* — без башенной брони

Линейные крейсера предвоенных проектов

Линейные крейсера Великобритании

После принятия принципиального решения о выборе калибра 305-мм для артиллерии новых крейсеров, работа велась очень быстро, но с большими трудностями. Особенно мучительным оказался вопрос о размещении орудийных башен. Было рассмотрено 5 различных проектов и в итоге пришли к оригинальной, но не слишком удачной компоновке — по одной башне в оконечностях и ещё две побортно, расположенные асимметрично. При этом желаемые 8 орудий в бортовом залпе получить не удалось — башня противоположного к противнику борта могла вести огонь лишь в секторе 30°. Но главная слабость проекта заключалась в другом — толщина брони не превысила весьма скромных показателей броненосных предшественников и не давала реальной защиты от крупнокалиберных снарядов на ожидаемых дистанциях боя.

Новаторство адмирала Фишера сочеталось в нём с изрядной долей волюнтаризма. Реформатор Королевского флота был абсолютно уверен, что скорость послужит для его любимых кораблей наилучшей защитой. Официально главной задачей линейных крейсеров определили разведку и уничтожение разведчиков неприятеля, а бой с линкорами допускался лишь недолгий и на большой дистанции.

Фишеровское утверждение «скорость — лучшая защита» работало, когда корабли вступали в бой на максимальных дистанциях, но когда представился случай для отважного лидерства перед лицом врага, от диктата проекта отмахнулись и «Инвинсибл» на полной скорости пошёл навстречу верной гибели.

— Паркс О. Линкоры британской империи. Ч. VI. Огневая мощь и скорость.

Три корабля типа «Инвинсибл» были заложены в 1906 году и вошли в строй в в 1908-1909 годах, причём «Инфлексибл» англ. Inflexible) и «Индомитейбл» (англ. Indomitable) раньше, чем считавшийся головным «Инвинсибл» (англ. Invincible). Впечатление, произведённое на военно-морских специалистов всего мира, сравнивавших возможности новых кораблей с броненосными крейсерами, было огромным, тем более, что Адмиралтейство активно поддерживало версию о гораздо более высоких боевых характеристиках этих кораблей, чем они имели на самом деле. Особенно завышались показатели бронирования. Жертвами этой дезинформации оказались британские доминионы — Австралия и Новая Зеландия. Когда в 1909 году в метрополии заложили «Индефатигебл» (англ. Indefatigable) — слегка усовершенствованный вариант «Инвинсибла», доминионы также захотели обзавестись суперкрейсерами. В итоге имперские силы получили сразу 3 неудачных корабля типа «Индефатигебл»— к головному присоединились «Острейлиа» (англ. Australia) и «Нью Зиланд» (англ. New Zealand). Между тем, единственное реальное улучшение свелось к лучшей расстановке средних башен — теперь огонь на борт действительно могли вести все 8 стволов. Все остальные недостатки проекта сохранились, включая слабую защиту. Вся тройка пополнила флот в 1911—1913 годах. Главный кораблестроитель Королевского флота д’Энкуорт впоследствии высказался однозначно:

Пересматривая всю историю проектирования линейных крейсеров, я не могу не думать, что это было большой ошибкой принять для «Индефатигебла» проект, который в сущности повторял «Инвинсиблы» и стал уже устаревшим, вместо того, чтобы развить улучшенный проект с бронированием, по крайней мере равным «Мольтке» и «Гебену», строившимся в это же время.

— Паркс О. Линкоры британской империи. Ч. VI. Огневая мощь и скорость.

Тем временем, британские линкоры начали строиться с новым главным калибром — 343-мм (13,5 дюймов). Естественно их пожелали установить и на новые линейные крейсера. Водоизмещение новых кораблей резко выросло — до 30 тысяч тонн и более в полном грузу, главный калибр теперь составляли 8 орудий калибра 343 мм, впрочем, неудачно размещённых, скорость повысилась на пару узлов, но главный порок остался. Хотя «Лайоны» были бронированы и лучше, чем их предшественники, но уровень защиты был всё равно недостаточен. Фактически, указанный в справочниках пояс толщиной 229-мм простирался лишь вдоль силовой установки, в остальных местах он был гораздо тоньше. Королевский флот получил 3 крейсера этого типа — «Лайон» (англ. Lion), «Принцесс Ройял» (англ. Princess Royal), а также «Куин Мэри» (англ. Queen Mary), несколько отличавшийся от них. В строй они вступили в течение 1912-1913 годов. Они стали первыми во многом: первые линейные крейсера крупнее чем современные им линкоры, первые корабли Британии, чья стоимость перевалила за 2 миллиона фунтов стерлингов. Но распространение дезинформации продолжалось.

В прессе появились самые нелепые сообщения об испытаниях этих кораблей. Им приписывались цифры, которые были смехотворны. Так, сообщалось, что «Принцесс Ройял» развила в среднем 33,5 узла, достигнув максимума 34,7 узла на мерной миле, а «Лайон», утверждалось 31,78 узла.

— Паркс О. Линкоры Британской империи. Ч. VII. Эпоха дредноутов.

Реальные достижения были гораздо скромнее — «Принцесс Ройял» — 28,5 узла, «Лайон» — 27 узлов.

В 1912 году британская фирма «Виккерс» выиграла конкурс на лучший проект линейного крейсера для японского флота и получила подряд на строительство головного из них — «Конго». Военно-морская печать с недоумением отмечала, что по ряду характеристик «Конго» явно превосходит «Лайоны». Особенно это касалось расположения артиллерии главного калибра. Вполне естественно, что автору проекта Джорджу Тэрстону предложили разработать аналогичный проект для Королевского флота. Так появился последний из предвоенных линейных крейсеров Великобритании — «Тайгер» (англ. Tiger).

Водоизмещение снова выросло, мощность увеличилась, что касается брони, то она не стала толще, чем на «Лайонах», но её стало заметно больше. Башни главного калибра теперь были размещены по типу «Конго», что существенно увеличило углы обстрела и упростило компоновку машинных отделений. Можно сказать, что «Тайгер» и стал первым действительно полноценным линейным крейсером Королевского флота — он был способен вступить в бой с представителями своего класса, не подвергая себя чрезмерной опасности. Флот он пополнил в ноябре 1914 года, уже после начала Первой мировой войны.

Сравнительные ТТХ британских линейных крейсеров довоенной постройки
	«Инвинсибл»	«Индефатигебл»	«Лайон»	«Куин Мэри»	«Тайгер»
Полное водоизмещение, т	20 078	22 080	29 680	31 650	35 710
Артиллерия главного калибра	8×305-мм/45	8×305-мм/45	8×343-мм/45	8×343-мм/45	8×343-мм/45
Противоминный калибр	16×102-мм/45	16×102-мм/50	16×102-мм/50	16×102-мм/50	12×152-мм/45
Бортовое бронирование, главный пояс мм	102-152	102-152	102-229	102-229	76-229
Бронирование палуб, мм	20-65	25-65	25-65	25-65	25-76
Бронирование башен ГК, мм	178	178	229	229	229
Энергетическая установка	паротурбинная, 41 000 л. с.	паротурбинная, 44 000 л. с.	паротурбинная, 70 000 л. с.	паротурбинная, 75 000 л. с.	паротурбинная, 85 000 л. с.
Полная скорость, узлов	25,5	25	27	27,5	28

Линейные крейсера Германии

Первый опыт немцев в строительстве больших крейсеров нового поколения оказался неудачным. Хотя «Блюхер» (нем. Blücher) не являлся непосредственным ответом на «Инвинсибл», но информация, поступавшая из Англии, несомненно, учитывалась при подготовке проекта. Когда же стало известно об истинных характеристиках британского корабля, изменить уже было ничего нельзя. В оправдание немецким морякам можно сказать, что они и представить себе не могли появление настолько несбалансированной боевой единицы. Хотя на фоне «британца», вооружённого 305-мм орудиями, «Блюхер» с его 210-мм артиллерией был вооружён заметно слабее, строительство зашло слишком далеко, чтобы его прекратить. В результате немецкий флот пополнился нестандартным боевым кораблём, который нарекли уникальным для того времени термином — «тяжёлый крейсер».

Следует заметить, что термин «линейный крейсер» (нем. Schlachtkreuzer) стал употребляться в германском ВМФ лишь после Первой мировой войны, до этого корабли данного класса именовались «большими крейсерами» (нем. Große Kreuzer), причём к этому классу относили и броненосные крейсера, несмотря на огромную разницу в размерах и боевых возможностях.

Первый же «настоящий» линейный крейсер Германии обозначил особый немецкий подход к конструированию кораблей нового класса. В отличие от ранних «британцев», «Фон дер Танн» (нем. Von der Tann) представлял собой весьма сбалансированную конструкцию. Количество и расположение башен напоминало «Инвинсибл», но сектор обстрела башни противоположного к противнику борта был значительно больше. По скорости немецкий крейсер как минимум не уступал своему визави, зато в плане защищённости преимущество «Фон дер Танна» было подавляющим. Площадь забронированного борта у него была заметно больше, а толщина брони радикально превосходила британские показатели.

Сравнительные ТТХ линейных крейсеров «Индефатигебл» и «Фон-дер-Танн»
	«Индефатигебл»	«Фон-дер-Танн»
Государство
Дата закладки головного корабля	23 февраля 1909	25 марта 1908
Дата вступления в строй головного корабля	апрель 1911	февраль 1911
Полное водоизмещение, т	22 080	21 700
Длина и ширина, м	179,8×24,4	171,7×26,6
Отношение длины к ширине	7,37	6,45
Артиллерия главного калибра	8×305-мм/45	8×280-мм/45
Бортовой залп ГК, орудий	8	8
Вес бортового залпа ГК, кг	3048	2416
Противоминный калибр	16×102-мм/50	10×150-мм/45, 16×88-мм/45
Бортовое бронирование, главный броневой пояс, мм	102—152	150—250
Бортовое бронирование, верхний броневой пояс, мм	Отсутствует	150
Бронирование палубы, мм	25-65	50
Бронирование башен ГК, мм	178	230
Масса брони, т	3735	6450
Масса брони в % от нормального водоизмещения	19,9	33,3
Энергетическая установка	паротурбинная, 44 000 л. с.	паротурбинная, 43 600 л. с.
Максимальная скорость, узлов	25	24,75
Дальность плавания, миль	6330	4400

В итоге, немецкий крейсер сразу поставил под сомнение фишеровский постулат о скорости как лучшей защите — от него было затруднительно уйти, но вступать со столь хорошо защищённым противником в артиллерийскую дуэль для «инвинсиблов» и «индефатигеблов» было бы крайне нежелательно.

«Фон дер Танн» оказался крупнее современных ему немецких линкоров. Он вступил в строй в 1911 году. Развивая удачный проект, немцы заложили два корабля следующего типа. Ими стали «Мольтке» (нем. Moltke) и «Гебен» (нем. Goeben), пополнившие флот в 1912 году. Новый проект демонстрировал прогресс во всём — стало больше водоизмещение, выше скорость, корабль получил 10 280-мм орудий вместо 8, причём с увеличенной начальной скоростью снаряда. Что касается бронирования, то в этом отношении немецкие крейсера радикально превосходили британских одноклассников и практически не уступали британским линкорам.

Ещё более усилилось бронирование на следующем крейсере — «Зейдлице» (нем. Seydlitz). Он, к тому же, получил увеличенный полубак, улучшивший мореходность. Как и прочие немецкие корабли, он оснащался весьма совершенной системой обеспечения непотопляемости. Чертежи крейсера были тайно проданы англичанам одним из немецких инженеров, но, как ни странно, никаких выводов они для себя не сделали. «Зейдлиц» вступил в строй в 1913 году. Вершиной предвоенного развития немецких линейных крейсеров стала тройка кораблей, вооружённых 305-мм артиллерией — однотипные «Дерфлингер» (нем. Derfflinger) и «Лютцов» (нем. Lützow) и несколько отличающийся от них «Гинденбург» (нем. Hindenburg). Количество стволов на них сократилось до 8, но с увеличением калибра. Орудия размещались по схеме, ставшей потом классической — линейно-возвышенно, по две башни в оконечностях. Бронирование по сравнению с предшественником изменилось незначительно, реальная скорость выросла. «Дерфлингеры» являлись не только сбалансированным, но и весьма мощным проектом и по мнению многих специалистов стали лучшими линейными крейсерами Первой мировой. Первые два крейсера вошли в состав флота в 1914 и 1915 годах соответственно, «Гинденбург» в 1917 году. За всё это пришлось «платить» ухудшением некоторых тактико-технических характеристик: немецкие линейные крейсера уступали британским в мореходности и дальности плавания. Но поскольку воевать Флот открытого моря собирался у своих берегов, для них этот недостаток не был критичен.

Сравнительные ТТХ немецких линейных крейсеров времён Первой мировой войны
	«Фон-дер-Танн»	«Мольтке»	«Зейдлиц»	«Дерфлингер»	«Гинденбург»
Полное водоизмещение, т	21 700	25 300	28 100	30 700	31 000
Артиллерия главного калибра	8×280-мм/45	10×280-мм/50	10×280-мм/50	8×305-мм/50	8×305-мм/50
Противоминный калибр	10×150-мм/45 16×88-мм/45	12×150-мм/45 12×88-мм/45	12×150-мм/45 12×88-мм/45	12×150-мм/45 4×88-мм/45	14×150-мм/45
Бортовое бронирование, главный пояс мм	250	270	300	300	300
Бронирование палуб, мм	50	35+25	30+25	30+25	30+25
Бронирование башен ГК, мм	230	230	250	270	270
Энергетическая установка	паротурбинная, 43 600 л. с.	паротурбинная, 52 000 л. с.	паротурбинная, 63 000 л. с.	паротурбинная, 63 000 л. с.	паротурбинная, 72 000 л. с.
Полная скорость, узлов	24,75	25,5	26,5	26,5	27,0

Линейные крейсера Японии

После русско-японской войны японское военно-морское руководство весьма высоко оценивала качественный состав своего флота. Немалую роль в этом играл тот факт, что Япония располагала самыми сильными броненосными крейсерами того времени — двумя парами типов «Цукуба» и «Ибуки», вооружёнными 305-мм артиллерией и построенными на национальных верфях.

После поступления первых сведений о характеристиках линейных крейсеров типа «Инвинсибл», японские конструкторы немедленно приступили к работе над аналогичным кораблём и вскоре, был готов проект крейсера с комбинацией 305-мм и 254-мм калибра. Когда выяснилось, что «британцы» несут единый калибр, проект переработали под 10 305-мм пушек. Но в 1909 году, когда проект был готов и собирались начать строительство, пришло известие о закладке в Великобритании крейсеров типа «Лайон». Поняв, что собственными силами не справиться, японцы обратились к британским судостроителям. Выбирая между проектами «Виккерса» и «Армстронга», японские моряки предпочли первый.

Проект, разработанный Джорджем Тэрстоном, представлял собой улучшенный «Лайон». По условиям контракта головной корабль проекта — «Конго» (яп. 金剛), был построен британцами, остальные 3 строились в Японии при технической помощи «Виккерса». Впервые линейный крейсер получил 356-мм орудия (14 дюймов), причём весьма удачно расположенные. Компоновка самого корабля также была более продуманной, чем на «Лайоне» и позволила без проблем разместить энергетическую установку. Толщину брони уменьшили на один дюйм, до 203 мм — японцы также надеялись на стрельбу с дальних дистанций. Скорость крейсеров — 27,5 узла была вполне приличной, дальность плавания солидной.

ТТХ линейных крейсеров типа «Конго». 1916 г.
Водоизмещение, т	Главный калибр	Противоминный калибр	Бортовое бронирование, мм	Бронирование башен ГК, мм	Бронирование палубы, мм	Энергетическая установка, л. с.	Скорость, узлы
32 200	8×356-мм/45	16×152-мм/50	203	229	41-57	64 000	27,5

«Конго» вступил в строй первым, в 1913 году, годом позже «Хиэй» (яп. 比叡) и «Харуна» (яп. 榛名), «Кирисима» (яп. 霧島) вступил в строй в 1915 году. Японские адмиралы были уверены, что располагают сильнейшими линейными крейсерами в мире. Но летом 1916 года стали известны шокирующие подробности Ютландского боя, после чего была осознана уязвимость кораблей типа «Конго» и они были вовлечены в модернизационные программы, растянувшиеся на много лет.

Линейные крейсера России

Удачные действия броненосных крейсеров адмирала Камимуры в ходе русско-японской войны произвели впечатление и на побеждённых. Уже в 1906 году, при разработке новой концепции применения флота, важная роль отводилась «усиленному броненосному крейсеру». Предполагалось создать быстроходный корабль с вооружением близким линкорному, повышенной скоростью хода и несколько ослабленным бронированием.

В 1911 году был объявлен международный конкурс на лучший проект такого крейсера и в марте 1912 года победителем был признан проект Адмиралтейского завода. В первоначальном варианте он имел вооружение из 9 356-мм орудий, но по условиям управления огнём сочли необходимым добавить четвёртую башню главного калибра. Другие конкурсанты быстро представили свои четырёхбашенные варианты и, в итоге, конкурсная комиссия предложила объединить проекты Адмиралтейского и Балтийского заводов. 6 декабря 1912 года было заложено сразу 4 линейных крейсера типа «Измаил». Ввод крейсеров в строй намечался на 1916 год.

В дальнейшем проект подвергся корректировке, прежде всего в плане усиления бронирования. На выходе Российский императорский флот должен был получить весьма солидные боевые единицы, быстроходные (26,5 узлов), мощно вооружённые (12 356-мм орудий) и неплохо защищённые. Фактически речь шла о создании быстроходных линкоров.

Проектные ТТХ линейных крейсеров типа «Измаил»
Водоизмещение нормальное, т	Главный калибр	Противоминный калибр	Бортовое бронирование, мм	Бронирование башен ГК, мм	Бронирование палубы, мм	Энергетическая установка, л. с.	Скорость, узлы
32 500	12×356-мм/52	24×130-мм/55	237,5	300	37,5+60	66 000 — 70 000	26,5 — 28,5

Однако техническая сложность проекта предопределила и многочисленные проблемы. Русская промышленность была не готова выполнить работы в полном объёме, пришлось прибегнуть к закупкам за рубежом, но в августе 1914 года началась Первая мировая война. Первые три крейсера были спущены на воду в 1915 году, но далее их постройка резко затормозилась и в конечном счёте была прекращена.

Линейные крейсера в Первой мировой войне

Гельголандское сражение

В августе 1914 года, в ходе развернувшихся во Франции боёв на суше, британское командование наметило высадку частей морской пехоты в Остенде. Для прикрытия операции был назначен набег на Гельголандскую бухту. Ставилась задача отвлечь внимание противника, а при благоприятных обстоятельствах уничтожить немецкие дозорные силы.

Для набега был выделен Гарвичский отряд лёгких сил — 2 лёгких крейсера и 35 эсминцев. Поддержку им должны были оказывать крупные корабли, в число которых вошли 5 линейных крейсеров под командованием вице-адмирала Битти. План боя строился с учётом того обстоятельства, что линейные силы немцев, стоявшие в Вильгельмсхафене, не могли выйти в море до начала прилива, который ожидался к 13 часам.

Ранним утром 28 августа 1914 года лёгкие силы англичан атаковали немецкие дозоры, состоявшие из эсминцев. Последние стали отходить к берегу, известив командование о складывающейся ситуации. На помощь атакованным кораблям направились немецкие лёгкие крейсера. В ходе завязавшихся в условиях тумана перестрелок, британские корабли попали в тяжёлое положение и запросили Битти о помощи. Линейные крейсера, находившиеся в 50 милях от места боя, немедленно отправились на поддержку, невзирая на возможность попасть под атаки подводных лодок. Появление линейных крейсеров внесло решительный перелом в ход боя. Они потопили 2 немецких лёгких крейсера и вынудили остальные немецкие силы спешно отступить.

Таким образом, действуя в соответствии со своим тактическим предназначением, британские линейные крейсера оказали эффективную поддержку своим лёгким силам и обеспечили уверенную победу.

Фолклендское сражение

Разгромное поражение британской эскадры в бою у Коронеля было весьма болезненно воспринято в Великобритании. Престижу Королевского флота был нанесён серьёзный удар, а британская торговля в южной части Тихого океана практически прекратилась. Учитывая силу эскадры вице-адмирала Шпее, Фишер, ставший Первым морским лордом, решил сосредоточить против неё заведомо превосходящие силы. Главную роль в предстоящей операции должны были сыграть линейные крейсера «Инвинсибл» и «Инфлексибл», вышедшие в обстановке полной секретности на перехват противника.

Встреча эскадр произошла 8 декабря 1914 года у Фолклендских островов. Против немецких 2 броненосных и 3 лёгких крейсеров, британцы выставили 2 линейных, 3 броненосных и 2 лёгких крейсера. Ключевым эпизодом сражения оказалось противоборство британских линейных крейсеров с немецкими броненосными. Попытка немцев оторваться от противника не удалась, в силу его явного превосходства в скорости, и Шпее был вынужден принять неравный бой, который растянулся на 4,5 часа ввиду стремления англичан держаться за пределами эффективной дальности стрельбы немецкой артиллерии. Расход снарядов британскими линейными крейсерами был очень велик, но, в конечном счёте, «Шарнхорст» и «Гнейзенау» были потоплены ценой ничтожных потерь со стороны победителей. Современники назвали Фолклендское сражение «боем между карликами и гигантами».

Бой у Доггер-банки

В первый период войны германские линейные крейсера предприняли ряд нападений на британские порты. Помимо нанесения непосредственного ущерба, командованием Флота открытого моря ставилась задача по возможности уничтожать отдельные отряды британских кораблей. Хотя результаты обстрелов не были значительными, сам факт произвёл гнетущее впечатление на британскую общественность, тем более, что перехватить противника не удавалось.

23 января 1915 года эскадра вице-адмирала Хиппера в очередной раз вышла в море с целью нанесения удара по британским лёгким силам в районе Доггер-банки. В состав эскадры входили 3 линейных и 1 броненосный крейсера, а также 4 лёгких крейсера и 19 эсминцев. Британское командование, зная, благодаря радиоперехватам, о планах противника, сосредоточило в этом районе превосходящие силы под командованием Битти — 5 линейных крейсеров, 6 лёгких крейсеров и 35 эсминцев. Ранним утром 24 января 1915 года противники встретились у восточного края Доггер-банки. Обнаружив, что британские силы превосходят его собственные, Хиппер повернул назад и, таким образом, сражение вылилось в преследование британской эскадрой немецких кораблей. В ходе сражения англичане допустили серию ошибок в распределении целей, но добились ряда удачных попаданий. От британского огня серьёзно пострадал линейный крейсер «Зейдлиц», уцелевший лишь благодаря счастливой случайности. В свою очередь немцы нанесли тяжёлые повреждения линейному крейсеру «Лайон». После более чем полуторачасовой перестрелки англичанам удалось повредить шедший концевым броненосный крейсер «Блюхер», скорость которого резко упала. Хиппер предпочёл оставить обречённый корабль и полным ходом пошёл к своему побережью. Британская эскадра не преследовала противника вследствие неразберихи со связью и принялась добивать «Блюхер», который после отчаянного сопротивления затонул, получив 70-100 попаданий тяжёлыми снарядами и 7 попаданий торпедами.

Сражение выявило опасность попаданий в орудийные башни с последующим возгоранием зарядов, но должные выводы были сделаны только немцами. Тактическая и артиллерийская подготовка эскадры британских линейных крейсеров оказалась не на высоте. Приказы командующего понимались неправильно, а меткость составила около 1 % против 1,5 % у немцев. Некоторые британские корабли стреляли ещё хуже — линейный крейсер «Тайгер» выпустил 255 тяжёлых снарядов и ни разу не попал в цель. Несмотря на формальную победу британцев, на соотношение сил бой серьёзно не повлиял.

Ютландское сражение

В январе 1916 года командующим германского Флота открытого моря стал адмирал Шеер — сторонник активных наступательных действий. Им был разработан план, предусматривавший, в частности, набеговые операции линейных крейсеров, главной задачей которых было уничтожение отдельных соединений Гранд-Флита по частям превосходящими силами.

Нападение германских линейных крейсеров на Ярмут и Лоустофт не принесло серьёзных результатов с военной точки зрения, но имело большое пропагандистское значение. Британская общественность стала резко критиковать свой флот и требовать более результативных действий.

Ободрённый успехом Шеер запланировал новую операцию линейных крейсеров по обстрелу Сандерленда. Хотя операция была в итоге отменена, немецкое командование решило всё-таки произвести демонстрацию в Северном море. В качестве сверхзадачи перед линейными крейсерами было поставлено завлечение преследующих их британских кораблей на немецкие главные силы, для чего Флот открытого моря вышел 31 мая 1916 года к проливу Скагеррак. Британское командование, имевшее возможность читать немецкие радиограммы, в свою очередь, планировало решительный разгром противника и вывело в море весь Гранд-флит.

Ютландское сражение началось во второй половине дня 31 мая 1916 года с боя авангардов. Битти, командующий британским авангардом, располагал 6 линейными крейсерами, 4 быстроходными линкорами типа «Куин Элизабет», а также лёгкими силами. Командующий немецким авангардом Хиппер имел, помимо лёгких сил, 5 линейных крейсеров.

Почти сразу после обнаружения противника Хиппер начал уходить в направлении своих главных сил, желая навести на них британский авангард. Битти, в свою очередь, решительно атаковал немцев, но из-за проблем со связью линкоры выполнили неверный манёвр и отстали, но даже при этом, англичанам представлялось, что они имеют достаточно сил для победы. Тем не менее, начало сражения сложилось для британцев катастрофически. Они вновь запутались с распределением целей, а точность огня оставляла желать лучшего. Уже через 14 минут после открытия огня немецкий линейный крейсер «Фон дер Танн» потопил английский линейный крейсер «Индефатигэбл». Огонь подоспевших британских линкоров нанёс немцам некоторые повреждения, но ещё через 14 минут немецкие линейные крейсера «Дерфлингер» и «Зейдлиц» потопили английский линейный крейсер «Куин Мэри». В дальнейшем, при встрече с главными силами немцев, Битти повернул на соединение с Гранд-флитом. Противник не смог отрезать и уничтожить британский авангард, так как серьёзно уступал в скорости.

Результаты боя авангардов немцы могли однозначно поставить себе в актив. Располагая гораздо меньшими силами, они смогли нанести противнику тяжёлые потери. Характерно, что на 4 попадания британских линейных крейсеров немцы ответили 21.

Действительно, морская история Англии не знала примеров, чтобы отряд кораблей, подобный отряду Битти, пострадал столь жестоко от численно слабейшего неприятеля.

— Ньюболт Г. Операции английского флота в мировую войну. Т.4.

Линейные крейсера приняли активное участие и во второй фазе боя, когда сошлись главные силы сторон. Первоначально успех вновь сопутствовал немецким кораблям. Сначала «Лютцов» совместно с головными линкорами с близкой дистанции обстрелял британские броненосные крейсера. В результате «Дифенс» взорвался от огня «Лютцова», а ещё два броненосных крейсера затонули позже. Затем «Дерфлингер» и «Лютцов» общими усилиями потопили британский линейный крейсер «Инвинсибл», опрометчиво бросившийся вперёд. Так же как и другие британские линейные крейсера, «Инвинсибл» стал жертвой воспламенения боеприпаса и взорвался.

Далее чаша весов склонилась на сторону англичан. При этом существенно пострадали и германские линейные крейсера. «Лютцов» и «Зейдлиц» получили серьёзные повреждения, части артиллерии лишились «Фон дер Танн» и «Дерфлингер». В итоге немцам удалось оторваться от численно превосходящего противника, хотя ночью произошёл ещё целый ряд беспорядочных боевых столкновений. Уже на подходе к своим берегам немцы были вынуждены затопить тяжело повреждённый «Лютцов», но почти столь же пострадавший «Зейдлиц» сумел дойти до базы.

Таким образом, помимо прочих потерь, противники лишились и 4 линейных крейсеров — 3-х британских и 1-го германского. В целом немецкие линейные крейсера показали себя кораблями, более приспособленными для боя с равным противником, нежели английские. У последних выявились проблемы с защитой, особенно с безопасностью боеприпасов.

Операции линейного крейсера «Гебен»

К началу Первой мировой войны Германия держала в Средиземном море линейный крейсер «Гебен» и лёгкий крейсер «Бреслау», действовавшие там с 1912 года. После начала военных действий оба корабля направились в Дарданеллы, куда и прибыли 10 августа 1914 года, причём англичане, имея 4 броненосных крейсера, не решились вступить в бой с «Гебеном». Чтобы избежать интернирования немецкие дипломаты договорились о фиктивной покупке кораблей Турцией и «Гебен» был официально переименован в «Явуз Султан Селим», но вся команда на нём осталась немецкая. 29 октября 1914 года «Гебен» открыл военные действия на море обстрелом Севастополя. Линейный крейсер значительно превосходил любой из броненосцев Черноморского флота в огневой мощи, а преимущество в скорости отдавало ему инициативу в бою. В результате русские броненосцы были вынуждены действовать очень осторожно.

В первый период войны «Гебен» дважды вступал в бой с эскадрой Черноморского флота — 18 ноября 1914 года у мыса Сарыч и 10 мая 1915 года в районе Босфора. Оба столкновения были скоротечны и не привели к серьёзным результатам. Сталкиваясь с превосходящими силами, линейный крейсер всегда имел возможность выйти из боя, к тому же любой броненосец уступал ему в огневой мощи. Поэтому «Гебен» господствовал на Чёрном море. Но ситуация изменилась, когда в состав Черноморского флота вошли новейшие линкоры типа «Императрица Мария». Заметно превосходя «Гебен» в огневой мощи, они столь же сильно уступали ему в скорости. Однако так было только на бумаге. Расшатанные валы не позволяли «Гебену» развить более 23 узлов, в то время как линкоры типа «Императрица Мария» имели скорость всего на два узла меньше и вполне могли соперничать с ним. В результате в бою с линкором «Императрица Екатерина Великая» 8 января 1916 года «Гебен» с трудом смог уйти от преследования, получив повреждения от огня русского линкора. Дальнейшие операции в водах, где господствовал более сильный противник, были признаны рискованными. В итоге, русские линкоры к концу 1916 года окончательно вытеснили «Гебен» из Чёрного моря, заставив его скрываться в проливах.

После выхода России из Первой мировой войны германо-турецкое командование решило использовать «Гебен» и «Бреслау» против британских кораблей в районе Дарданелл. 20 января 1918 года «Гебен» потопил два английских монитора, но затем подорвался на трёх минах и с трудом вернулся в Дарданеллы, сев при этом на мель. Хотя крейсер, после длительных усилий, удалось спасти, его активная боевая деятельность на этом завершилась.

Несмотря на отсутствие больших побед, «Гебен» оказывал серьёзное влияние на ход боевых действий в регионе и значительно затруднял операции Черноморского флота.

Проектирование и строительство линейных крейсеров в годы Первой мировой войны

Линейные крейсера Великобритании

В октябре 1914 года Джон Фишер вернулся на пост Первого морского лорда и вновь стал продвигать свою излюбленную идею — проект быстроходного, мощно вооружённого и слабо бронированного корабля. Результаты боёв в Гельголандской бухте и особенно у Фолклендских островов, казалось бы, подтверждали концепцию адмирала. В результате, несмотря на сопротивление У. Черчилля, Фишеру удалось добиться срочной перезакладки линкоров «Ринаун» (англ. Renown) и «Рипалс» (англ. Repulse) как линейных крейсеров.

Фактически корабли стали дальнейшим развитием линии «Инвинсибла». Очень мощно вооружённые — 6 381-мм орудий, очень быстроходные — 32 узла, они несли всё ту же 152-мм поясную броню, совершенно не защищавшую от огня тяжёлых орудий. Чисто крейсерские качества в этих крейсерах явно преобладали над боевыми.

К несчастью для проекта, крейсера вступили в строй вскоре после Ютландского сражения и были встречены моряками с крайним скепсисом. Адмирал Битти даже заявил, что отказывается вести их в бой. И действительно, «белым слонам», как окрестили их на флоте, было лучше держаться подальше от серьёзного противника. В своей единственной серьёзной операции «Рипалс» немедленно отступил, как только оказался под огнём немецких линкоров. Но на этой паре новаторская деятельность Фишера не закончилась. В 1915 году он добился закладки 3 «больших лёгких крейсеров», которые фактически можно было бы назвать «лёгкими линейными крейсерами». Эти корабли предназначались для поддержки морского десанта на балтийское побережье Германии — ещё одной излюбленной идеи Фишера.

Первые два — «Корейджес» (англ. Courageous) и «Глориес» (англ. Glorious) представляли собой резко увеличенный лёгкий крейсер с типичной для этого класса защитой — пояс 76 мм (реально 51 мм), очень быстроходный — 32 узла, но вооружённый 4 381-мм орудиями в двух башнях. Предполагалось, что благодаря малой осадке, они будут действовать на мелководье, куда большие корабли противника проникнуть не смогут. «Корейджес» и «Глориес» вступили в строй осенью 1916 года, когда речь о балтийском десанте даже не шла и командованию затруднялось найти применение необычным кораблям. В итоге их определили в «охотники» на лёгкие крейсера, но и в этом качестве они себя ничем не проявили. Во Втором Гельголандском сражении они, выпустив массу снарядов по немецким лёгким крейсерам, не добились ни одного серьёзного попадания и спешно отошли, попав под огонь дредноутов.

Ещё более экстравагантным оказался «Фьюриос» (англ. Furious) — третий крейсер серии. При близких к систешипам тактико-технических характеристиках, он нёс всего два орудия главного калибра, но зато 457-миллиметровых. Абсурдность проекта вскоре стала слишком очевидной и ещё на верфи крейсер начали переделывать в своеобразный «полуавианосец».

В 1915 году Фишер предложил построить линейный крейсер «Инкомпарэйбл» (англ. Incomparable). Характеристики проекта потрясали как своей мощью, так и несбалансированностью — 6 508-мм орудий, скорость 35 узлов и защита из 229-мм пояса. Впрочем, Совет Адмиралтейства его отклонил. Проект последнего линейного крейсера Британии, воплощённый в металле, развивался долго и сложно. Первоначально он проектировался как линкор, но поскольку линкоров у Гранд-флита хватало, решили создать линейный крейсер. Исходные характеристики были несбалансированны — 8 381-мм орудий, скорость — 32 узла и броня борта 203 мм — даже меньше чем на стоявших в строю собратьях. Головной крейсер проекта «Худ» (англ. Hood) был заложен 31 мая 1916 года — в день, когда состоялось печальное для британских линейных крейсеров Ютландское сражение.

Реализацию проекта остановили и подвергли его тщательной переработке. Вооружение осталось прежним, скорость снизилась до 30 узлов, зато бортовое бронирование усилилось в 1,5 раза — до 305 мм. В том же 1916 году заложили ещё 3 крейсера серии. Как и следовало ожидать, «Худ» на войну не успел и был неспешно достроен к 1920 году. Строительство остальных трёх кораблей было приостановлено ещё в 1917 году, а вскоре после окончания войны заказы аннулировали.

В результате всех внесённых изменений, «Худ» оказался самым большим военным кораблём в мире. Сочетание его тактико-технических характеристик оценивалось как превосходное и на долгие годы «Худ» стал гордостью и визитной карточкой Королевского флота.

Сравнительные ТТХ британских линейных крейсеров 1916—1920 гг.
	«Ринаун»	«Корейджес»	«Фьюриос»	«Худ»
Полное водоизмещение, т	30 835	22 690	22 890	45 200
Артиллерия главного калибра	6×381-мм/42	4×381-мм/42	2×457-мм/40	8×381-мм/42
Противоминный калибр	17×102-мм/44,3	18×102-мм/44,3	11×140-мм/50	12×140-мм/50
Бортовое бронирование, главный пояс мм	152	51-76	51-76	130-305
Бронирование палуб, мм	76	20-40	20-76	51-102
Бронирование башен ГК, мм	280	280-330	229	380
Энергетическая установка	паротурбинная, 112 000 л. с.	паротурбинная, 90 000 л. с.	паротурбинная, 90 000 л. с.	паротурбинная, 144 000 л. с.
Максимальная скорость, узлов	30	32	31	31

Линейные крейсера Германии

Линейный крейсер нового проекта в Германии начали разрабатывать ещё до войны, в 1912 году. Разработка протекала сложно, так как моряки и морской министр Тирпиц спорили о калибре главной артиллерии. Первые считали достаточным 305-мм, Тирпиц настаивал на его увеличении. В конечном счёте, верх взяла точка зрения министра.

Новые линейные крейсера были заложены в 1915 году, уже в годы войны и известны как тип «Макензен» (нем. Mackensen). Предполагалось строительство 7 кораблей. С конструктивной точки зрения они представляли собой вариант линейных крейсеров типа «Дерфлингер», но более крупные за счёт установки 8 350-мм орудий. Естественно пришлось увеличить мощность машин и в итоге водоизмещение «Макензена» должно было на 5000 тонн превысить таковое у прототипа.

По проекту «Макензен» фактически заложили 4 корабля. В 1917 году два из них были спущены на воду, но достроить их немцы не успели, к счастью для британцев. По сумме боевых характеристик эти корабли заметно превосходили даже новейшие линейные крейсера Гранд-флита.

Остальные 3 корабля серии решили построить по изменённому проекту, вооружив их орудиями калибра 380-мм. Водоизмещение вновь возрастало, предполагалось некоторое снижение скорости. Из этих кораблей успели заложить лишь головной, «Эрзац Йорк» (нем. Ersatz Yorck) в 1916 году, собственного имени он получить не успел. До закладки остальных дело даже не дошло.

Кроме того в Германии был разработан ряд проектов линейных крейсеров с 420-мм артиллерией, их закладку намечали на конец 1918 года, но к тому времени Германия проиграла войну.

Сравнительные ТТХ германских линейных крейсеров военной закладки
	«Макензен»	«Эрзац Йорк»
Полное водоизмещение, т	36 000	38 500
Артиллерия главного калибра	8×350-мм/45	8×380-мм/45
Противоминный калибр	12×150-мм/45	12×150-мм/45
Бортовое бронирование, главный пояс мм	300	300
Бронирование палуб, мм	?	?
Бронирование башен ГК, мм	320	300
Энергетическая установка	паротурбинная, 90 000 л. с.	паротурбинная, 90 000 л. с.
Максимальная скорость, узлов	28	27,25

Оценка линейных крейсеров Первой мировой войны

При сравнении британских и немецких линейных крейсеров времён Первой мировой войны необходимо выделить два аспекта: тактические доктрины, положенные в основу проектов и реальное боевое применение.

В проекте британских линейных крейсеров преобладала именно крейсерская составляющая. Помимо высокой скорости они должны были обладать солидной дальностью плавания и хорошей мореходностью. Круг задач, возлагавшихся на эти корабли в Королевском флоте, также был весьма широк. Здесь и разведка, и поддержка лёгких сил, борьба с вражескими рейдерами и действия в качестве быстроходного боевого отряда флота, причём без длительного огневого контакта с адекватным противником.

Когда британские линейные крейсера использовались в соответствии с базовой концепцией, они действовали вполне успешно, доказательством тому Гельголандское и Фолклендское сражения. Но данная идея совершенно не учитывала менталитета британских моряков. Эксперты ещё до войны справедливо отмечали, что получив в своё распоряжение столь мощно вооружённые корабли, британский адмирал непременно поведёт их в решительный бой. Так и случилось в Ютландском сражении, где линейные крейсера были использованы в полном противоречии с идеями Фишера. В сочетании с недостатками броневой защиты и повышенной взрывоопасностью британского кордита, хранившегося в шёлковых картузах, а также с неудачной конструкцией башенных элеваторов, не обеспечивавших защиту от проникновения пламени в погреба боеприпасов, это привело к трагическим последствиям.

В противоположность британскому подходу, немецкие линейные крейсера были вполне подходящими кораблями для тех боёв, какие им пришлось вести на самом деле. В целом уступая британцам в весе бортового залпа, они были куда более гармоничны именно как корабли для серьёзного боя и по сути представляли собой не крейсера, а быстроходные линкоры. Высокая мореходность и тем более дальность для Северного моря не были критически важны и в этом смысле немецкие проектировщики оказались прозорливее британских.

Защищённость и огневая мощь линейных крейсеров Первой мировой войны
	«Инвинсибл»	«Индефатигебл»	«Лайон»	«Куин Мэри»	«Тайгер»	«Ринаун»	«Фон-дёр-Танн»	«Дерфлингер»
Государство
Масса брони, т	3460	3735	6400	6995	7390	5431	6450	9230
Масса брони в % от нормального водоизмещения	20,1	19,9	24,2	24,5	25,8	16,6	33,3	35,5
Наибольшая толщина главного броневого пояса, мм	152	152	229	229	229	152	250	300
Наибольшая толщина броневой защиты башен ГК, мм	178	178	229	229	229	280	230	270
Масса бортового залпа ГК, кг	2316-3088	3088	4536	5080	5080	5274	2416	3232

При объективной оценке истории развития германских линейных крейсеров в период 1907—1918 гг. , становится ясно, что они по своим боевым качествам были лучшими боевыми кораблями того периода благодаря меньшему весу корпуса и машинно-котельной установки, лучшему бронированию, а также потому, что заряды пороха для орудий, если их охватывало пламя, сгорали без взрыва, как это было на британских кораблях.

— Мужеников В.Б. Линейные крейсера Германии

Развитие линейных крейсеров в первые послевоенные годы

Сразу по завершении «последней из войн» гонка морских вооружений продолжилась с небывалой силой. Толчком к ней стало решение Конгресса США принятое в ещё 1916 году о резком увеличении американских ВМС. Целью программы стало создание «флота не уступающего никому» и способному одновременно противостоять Великобритании и Японии. Видное место в американских кораблестроительных планах заняли линейные крейсера, которых флот США до того времени не имел. Предполагалось строить линейные крейсера типа «Лексингтон». Проект получился достаточно своеобразным. Мощное вооружение из 8-ми 406-мм орудий и высочайшая скорость хода сочетались с крайне слабой для capital ships броневой защитой. Тактическое назначение кораблей оставалось неясным. Для уничтожения лёгких сил они были абсурдно велики и дороги, а вступать в бой с адекватным противником для них было очень опасно. Тем не менее, американцы в 1920-1921 годах заложили сразу 6 таких единиц.

Американские планы вызвали серьёзное беспокойство в других морских державах. Первой отреагировала Япония, принявшая программу «8-8», по которой, в частности предполагалось построить 8 линейных крейсеров. Первая четвёрка — тип «Амаги» была заложена в 1920—1921 годах. Вооружение оказалось сильнее чем у американских оппонентов — 10 410-мм орудий, бронирование заметно лучше, хотя и оно не спасало от 16" снарядов, но скорость составила только 30 узлов. Ещё более мощными обещали стать следующие 4 корабля, известные как тип № 13. Будучи крупнее «Амаги» они несли весьма толстую броню, развивали ту же скорость, а вооружение планировалось в составе 8-ми 460-мм орудий.

Определённую активность обозначили и британцы. Хотя к 1920 году они обладали крупнейшим флотом в мире, большая часть британских кораблей смотрелась очень скромно на фоне перспективных боевых единиц США и Японии. К 1921 году был разработан проект линейного крейсера «G-3». Будучи более крупным, чем американские и японские корабли, он гармонично сочетал в себе мощное вооружение (9 — 406-мм орудий), хорошее бронирование и высокую скорость — до 32 узлов. По сути дела он предвосхитил дальнейшее развитие тяжёлых артиллерийских кораблей, будучи весьма похожим на линкоры постройки 1930-х годов. Предполагалась постройка 4 кораблей этого типа, но дело не дошло даже до их закладки.

Сравнительные ТТХ проектов линейных крейсеров начала 1920-х гг.
	«Лексингтон»	«Амаги»	«№ 13»	«G-3»
Государство
Полное водоизмещение, т	51 217	47 000	47 500	53 909
Артиллерия главного калибра	8×406-мм/50	10×410-мм/45	8×460-мм/45	9×406-мм/45
Средний калибр	16×152-мм/53	16×140-мм/50, 6х120-мм/45	16×140-мм/50, 8х120-мм/45	16×152-мм/50, 6х120-мм/43
Бортовое бронирование, главный пояс мм	178	254	330	305-355
Бронирование палуб, мм	?	98	127	100-200
Бронирование башен ГК, мм	280	?	?	430
Энергетическая установка	турбоэлектрическая, 180 000 л. с.	паротурбинная, 131 200 л. с.	паротурбинная, 150 000 л. с.	паротурбинная, 160 000 л. с.
Максимальная скорость, узлов	33,5	30	30	31-32

Великобритания после войны находилась в тяжёлом финансовом положении, финансовые трудности испытывала и Япония. Что касается США — самой богатой страны того времени, то и у них возникли определённые проблемы.

Когда американские политики узнали характеристики новых кораблей, которые готовились строить Англия и Япония, они задумались. Одно дело — болтать с трибуны о «выполнении долга Соединённых Штатов как лидера демократического движения», и совсем другое — выбросить впустую огромные деньги.

— Смит П. Закат владыки морей.

В итоге, в 1922 году была организована международная конференция по морским вооружениям, которая закончилась подписанием Вашингтонского морского соглашения. Строительство линкоров и линейных крейсеров было прекращено и в гонке линкоров наступил перерыв.

Последние линейные крейсера

Линкорные каникулы официально закончились в 1936 году, но строительство линейных крейсеров классического типа более не возобновлялось. Прогресс в области судовой энергетики сделал этот специфический класс ненужным — гораздо предпочтительнее смотрелись полноценные быстроходные линкоры.

Тем не менее, в военно-морской литературе широко распространено определение «линейный крейсер» по отношению к целому ряду проектов кораблей, которые были построены, строились или только проектировались в 1930-х — 1940-х годах. Эти проекты распадаются на две группы:

• Малые линкоры, построенные для особых тактических задач, а также в силу финансовых или политических ограничений;

• Своеобразные сверхкрейсера, предназначенные, главным образом, для уничтожения тяжёлых крейсеров.

Линейные крейсера Франции

Франция, имевшая право построить после 1927 года линкоры общим водоизмещением 70 000 тонн, не спешила им воспользоваться. Импульсом для проектирования новых боевых единиц стало известие о закладке в Германии первого «карманного линкора». Потребовались быстроходные охотники на новые немецкие рейдеры, но французский парламент не желал выделять средства, поэтому проект был разработан с учётом жёстких финансовых ограничений. «Дюнкерк», ставший первым быстроходным линкором, в силу указанных выше ограничений, фактически соответствовавший линейному крейсеру, построили с обилием нетрадиционных решений. Впервые были установлены четырёхорудийные башни главного калибра, причём обе в носу. Калибр — 330 мм, выбирался из расчёта достижения огневого превосходства над кораблями типа «Дойчланд», бронирование рассчитывалось на противостояние огню их 283-мм орудий. Скорость была высокой, дальность значительной, но сам «Дюнкерк» вышел в 2,5 раза больше по водоизмещению, чем его предполагаемый противник. На следующем корабле этого типа «Страсбурге» бронирование несколько усилили, но оно всё равно оставалось недостаточным по линкорным меркам. Фактически, его можно было бы назвать малым линкором.

Проект отличался многими новаторскими идеями и для своего размера «Дюнкерк» и «Страсбург» были в высшей степени мощными и хорошо защищёнными кораблями. Особенно удачными по замыслу были система ПТЗ. хорошая горизонтальная защита и мощная универсальная батарея. Как линейные крейсера, они были превосходны, но для боя с линкорами не годились.

— Сулига С. В. «Дюнкерк» и «Страсбург».

В дальнейшем французы перешли к строительству полноценных линкоров типа «Ришельё».

Линейные крейсера Германии

К разряду линейных крейсеров также часто относят немецкие корабли типа «Шарнхорст». Построенные в очень сложной политической обстановке, они не имели прямой преемственности с линейными крейсерами Первой мировой войны. Фактически проект вырос из «карманного линкора» и первоначально «Шарнхорст» и «Гнейзенау» были заложены именно как 4-й и 5-й корабли типа «Дойчланд». Появление «Дюнкерка» вынудило немцев усилить вооружение и особенно бронирование, что повлекло за собой резкий рост водоизмещения. Защита кораблей оказалась сравнительно надёжной для их скромных, по линкорным меркам, размеров, хотя и имела ряд уязвимых мест. Скорость была высокой, а радиус действия достаточным для действий в Атлантике. Вместе с тем, главным образом по политическим соображениям, «Шарнхорст» и «Гнейзенау» были оснащены 283-мм орудиями, слишком слабыми для боя с линкорами. В ходе войны планировалось перевооружение на калибр 380 мм, но сделать этого так и не удалось.

Фактически это были последние в мире линейные крейсера в том виде, как их традиционно представлял германский флот. Желание иметь аналогичные корабли побудило руководство США, Японии, Нидерландов и особенно СССР санкционировать работы по их созданию. Эти последователи «Шарнхорста» отличались более высокой скоростью, иногда более мощным вооружением, но несоизмеримо худшей защитой, что делало их морально устаревшими ещё до закладки.

— Сулига С. В. Линкоры «Шарнхорст» и «Гнейзенау».

В 1937 году командование Кригсмарине наметило постройку 12 мощных океанских рейдеров под условным шифром «P» . Хотя план оказался не под силу германской промышленности, проект продолжали развивать и в 1939 году был подготовлен проект линейного крейсера «O». Это должны были быть корабли водоизмещением около 30 000 тонн, с вооружением из 6 380-мм орудий. Скорость и дальность плавания предполагалась высокой, но уровень броневой защиты был явно недостаточен. Планировалось использовать эти боевые единицы для нападения на британские конвои.

Постройка трёх кораблей под условными обозначениями «О», «Р» и «Q» должна была начаться в 1940 году, но фактически к ней даже не приступали. Впрочем, это скорее стало благом для Третьего рейха, так как проект оказался весьма неудачным и, видимо, объяснялся пристрастием А. Гитлера к крупным кораблям.

Неудачный выбор главных характеристик основывался на концепции, которая была бы к месту лет на 25 раньше. …сами немцы считали крейсера «О», «Р» и «Q» совершенно неудачными по концепции. В профессиональных кругах этот проект был известен под названием «Ohne Panzer Quatsch» — «безбронный нонсенс».

— Суперкрейсера 1939-1945

Линейные крейсера Японии

К концу 1930-х годов линейные крейсера типа «Конго» устарели. Между тем ни один японский линкор не мог сопровождать авианосные ударные соединения из-за малой скорости. Дополнительным толчком стали, пришедшие из США сведения о начале проектирования крейсеров типа «Аляска». Японцы немедленно приступили к ответным мерам. С конструктивной точки зрения проект «В-64» был уменьшённым линкором «Ямато» и очень напоминал его внешне. Стандартное водоизмещение, впрочем, составило лишь 32000 тонн. Надеясь на огневое превосходство над противником, японцы планировали оснастить свои линейные крейсера 310-мм орудиями в трёх трёхорудийных башнях. Бронирование рассчитывалось на противостояние 305-мм снарядам, но только на солидных дистанциях. Скорость крейсеров должна была достигнуть 33 узлов. На кораблях планировали установить солидную по японским стандартам зенитную артиллерию, включавшую новейшие 100-мм пушки.

В 1941 году, когда стали известны более детальные характеристики американских одноклассников, особенно их артиллерии, проект переделали в «В-65», оснащённый шестью 356-мм орудиями в трёх башнях.

Заказы на новые корабли планировалось выдать в 1942 году, первые два уже получили строительные номера, но с началом войны на Тихом океане японский флот предпочёл строить авианосцы.

Линейные крейсера СССР

Десятилетняя программа развития советского ВМФ (1937—1945 гг.) предусматривала, среди прочего, постройку 15 «тяжёлых» крейсеров, которые вполне можно было бы назвать линейными. Задание на проектирование было выдано в 1937 году и предусматривало быстроходный крейсер водоизмещением 22 000 — 23 000 тонн, с вооружением из 9-ти 254-мм орудий. Проект был закончен в следующем году, но теперь потребовали обеспечить возможность борьбы с кораблями типа «Шарнхорст». В результате главный калибр возрос до 305 мм, выросло и водоизмещение, до размеров полноценного вашингтонского линкора.

В 1939 году состоялась закладка первых двух крейсеров типа «Кронштадт». Строительство велось с большими затруднениями, особенно проблематично обстояло дело с вооружением, которое даже не было разработано. Ввиду такого положения вещей, советское правительство заключило договор с германской компанией «Крупп» на поставку 6 двухорудийных башен с 380-мм орудиями, изготовленными для снятых со строительства линкоров немецкого флота. Этот контракт породил проект 69И с германской артиллерией.

В июле 1941 года все работы по строительству тяжёлых крейсеров были остановлены при готовности 10,6—11,6 %. После войны достройка была признана нецелесобразной.

Оценивая проект 69, можно сказать, что крейсер имел достаточно совершенную артиллерию главного калибра, но совершенно недостаточную вспомогательную, как противоминную, так и зенитную. Скорость была приличной, но бронирование могло надёжно защитить лишь от снарядов тяжёлых крейсеров.

Тем не менее, эпопея с «тяжёлыми» крейсерами получила продолжение, так как И. В. Сталин питал особое пристрастие к этим кораблям. Ещё в годы войны разрабатывался тяжёлый крейсер проекта 82 с артиллерией калибра 220-мм. В 1947 году Сталин потребовал вооружить их 305-мм пушками. Проект радикально переработали и подготовили к 1950 году, причём по требованию Сталина скорость попытались увеличить до 35 узлов.

По сути, проект 82 повторил довоенный проект 69, но на новом качественном уровне. Возросла скорость, усилилась зенитная артиллерия, появились радиолокаторы. Но бронирование по прежнему защищало лишь от 203-мм снарядов. Новый военно-морской министр Н. Г. Кузнецов высказал отрицательное мнение о проекте:

Тяжёлый, неясный корабль. Не видно, чтобы цель оправдывала средства. Очень дорогой корабль…

— Васильев А., Морин А. Суперлинкоры Сталина. «Советский Союз», «Кронштадт», «Сталинград».

Головной крейсер «Сталинград» заложили в 1951 году, в следующем году ещё два. Строительство велось с серьёзным отставанием от графика и было прекращено в 1953 году, спустя месяц после смерти Сталина.

Линейные крейсера Нидерландов

В 1939 году линейными крейсерами решили обзавестись Нидерланды. Имея обширные колонии на островах Юго-Восточной Азии, голландцы с крайним беспокойством наблюдали за ростом могущества японского флота. Особенные опасения вызывали многочисленные и весьма мощные тяжёлые крейсера японцев, и именно для борьбы с ними было решено создать крейсера проекта «1047».

Первые же шаги показали, что голландские кораблестроители не имеют достаточного опыта, чтобы спроектировать подобный корабль. Обратились за помощью к Германии, в результате проект приобрёл отчётливый немецкий характер. В конечном счёте, вырисовывался крейсер водоизмещением около 28 000 тонн, вооружённый германскими 283-мм орудиями и оснащённый бронёй, достаточной для защиты от огня японских тяжёлых крейсеров. Предполагалось достичь весьма высокой скорости — 34 узла. К положительным чертам проекта относилось также оснащение крейсеров весьма совершенной, хотя и немногочисленной универсальной и зенитной артиллерией.

Три корабля проекта «1047» должны были быть готовы к 1944 году, уже были заказаны материалы, механизмы и вооружение, но немецкое вторжение в Нидерланды в мае 1940 года поставило крест на этих планах.

Линейные крейсера США

Начавшаяся в Европе война покончила со всеми ограничениями на вооружения и американские адмиралы могли теперь заказывать любые корабли. Среди первоочерёдных задач было названо создание сверхтяжёлого крейсера, способного легко истреблять тяжёлые крейсера японцев, внушавшие серьёзное беспокойство. Не все в руководстве ВМС США приветствовали данную идею, но её сторонники доказывали, что будущие корабли будут весьма полезны и как эскорт авианосных соединений, так как американским линкорам, даже новейшим, не хватало для этого скорости.

Итогом стал проект «Аляска», который классифицировали как «большой крейсер», для боя с линейными силами он не предназначался. Вооружение, состоявшее из 9-ти 305-мм пушек с очень тяжёлым снарядом, позволяла ему справиться с любым японским крейсером, а броня обеспечивала защиту от их огня. Скорость была высокой, а зенитное вооружение мощным, как и у всех американских кораблей военной постройки.

При этом огромный и очень дорогой крейсер совершенно не годился для боя с линкорами — они пробивали его броню практически с любой дистанции. Ещё одним недостатком стало почти полное отсутствие подводной защиты, когда даже одна торпеда вполне могла отправить его на дно. Главным же недостатком стало время вступления в строй — лето 1944 года.

Слишком большие и дорогие для того, чтобы использоваться в качестве крейсеров и слишком слабые и уязвимые для совместных операций с линкорами, к тому же явно запоздавшие с появлением на свет, они, по оценке самих американских специалистов «были самыми бесполезными из больших кораблей, построенных в эпоху Второй мировой войны».

— Кофман В. Л. Суперкрейсера 1939-1945. «Большие крейсера» типа «Аляска».

В результате, планировавшаяся серия из 6 единиц не состоялась. В строй вступили лишь «Аляска» и «Гуам», почти готовый «Гавайи» достраивать не стали, остальные 3 даже не закладывались.

Сравнительные ТТХ линейных крейсеров 1930—1940 гг.
	«Дюнкерк»	«Шарнхорст»	«Кронштадт» (недостроен)	«Аляска»	тип «O» (проект)	тип «B-64» (проект)	тип «1047» (проект)
Государство
Полное водоизмещение, т	34 800	39 000	41 500	34 300	35 700	34 800	31 000
Артиллерия главного калибра	2×4 — 330-мм	3×3 — 283-мм	3×3 — 305-мм	3×3 — 305-мм	3×2 — 380-мм	3×3 — 310-мм	3×3 — 283-мм
Противоминные орудия	-	12×150-мм	8×152-мм	-	6×150-мм	-	-
Универсальные орудия	16×130-мм	-	-	12×127-мм	-	16×100-мм	12×120-мм
Зенитные орудия	8-10×37-мм	14×105-мм, 16×37-мм, 8×20-мм	8×100-мм, 28×37-мм	56×40-мм, 34×20-мм	8×105-мм, 8×37-мм, 20×20-мм	20×25-мм	14×40-мм, 8×20-мм
Бортовое бронирование, главный пояс мм	225(283)	350	230	229	190	190	250
Бронирование палуб, мм	130+40	50+105	90+30	36+102	90	125	130
Бронирование башен ГК, мм	330-360	360	330	325	220	?	300
Энергетическая установка	паротурбинная, 135 000 л. с.	паротурбинная, 160 080 л. с.	паротурбинная, 201 000 л. с.	паротурбинная, 150 000 л. с.	паротурбинная, 176 000 л. с.	паротурбинная, 160 000 л. с.	паротурбинная, 180 000 л. с.
Максимальная скорость, узлов	31,5	32	33	33	33,5	33-34	34

Линейные крейсера во Второй мировой войне

Линейные крейсера Франции

В августе 1939 года оба французских линейных крейсера вошли в состав так называемого Рейдерского соединения (фр. Force de Raid), которое базировалось в Бресте и предназначалось для противодействия германским рейдерам, прежде всего «карманным линкорам». В ходе первого периода войны крейсера прикрывали ряд важных конвоев, а а также поучаствовали в неудачных поисках германских линейных крейсеров в Северном море.

В апреле 1940 года соединение перешло в Средиземное море и стало базироваться на Мерс-эль-Кебир. После капитуляции Франции именно эти корабли стали главной целью британского флота, проводившего операцию «Катапульта». 3 июля 1940 года французские силы в Мерс-эль-Кебире были атакованы британским Соединением H. «Дюнкерк», будучи флагманом французской эскадры, пытался прорваться из гавани, но получил 4 попадания тяжёлыми снарядами и вышел из строя, убедительно подтвердив слабость своей защиты. «Страсбург» сумел избежать попаданий и прорвался в Тулон, уйдя от линейного крейсера «Худ». В 1941—1942 годах «Страсбург» был флагманским кораблём французского флота.

6 июля 1940 года «Дюнкерк» был атакован британскими палубными торпедоносцами «Суордфиш» и хотя ни одна торпеда в корабль не попала, детонация глубинных бомб на стоявшем у борта сторожевом корабле привела к новым тяжёлым повреждениям. Отремонтировать корабль удалось лишь к июню 1941 года, но в Тулон он смог прибыть лишь 20 февраля 1942 года.

Находясь в Тулоне, французские линейные крейсера крайне редко выходили в море из-за нехватки топлива. 27 ноября 1942 года, после вторжения немецких войск в Южную Францию, команды затопили оба корабля, причём «Дюнкерк» прямо в доке. После войны оба линейных крейсера подняли, но восстанавливать не стали и в 1955 году продали на слом.

Линейные крейсера Великобритании

В межвоенный период, когда строительство новых капитальных кораблей было запрещено, особое место в военно-морских программах заняла модернизация кораблей-ветеранов Первой мировой. Не стали исключением и британские линейные крейсера, которых, в результате Вашингтонского договора, осталось к концу 1920-х годов 3 единицы.

В 1920-1930-х годах «Худ» прошёл целый ряд частичных модернизаций, получив бортовую авиацию и существенно усиленную зенитную артиллерию. В 1938 году планировалась кардинальная модернизация в ходе которой намечалось заменить противоминную и зенитную артиллерию на универсальную, а также устранить главный недостаток «Худа» — слишком слабую горизонтальную защиту. Начавшаяся война помешала осуществлению этих планов, поскольку «Худ» считался слишком ценной боевой единицей.

Первый период войны «Худ» действовал в составе Флота Метрополии, участвовал в попытках перехвата вражеских рейдеров и сопровождал особо ценные конвои. С мая 1940 года «Худ» стал флагманом Соединения H, которое и возглавил в ходе нападение британского флота на французские корабли в Мерс-эль-Кебире. Добившись ряда попаданий, он затем безуспешно преследовал линейный крейсер «Страсбург».

После возвращения в состав Флота Метрополии, «Худ» вновь неудачно пытался перехватить немецкие рейдеры. 24 мая 1941 года, «Худ» совместно с линкором «Принс оф Уэлс» вступил в районе Датского пролива в бой с отрядом германских кораблей, включавшем линкор «Бисмарк» и тяжёлый крейсер «Принц Ойген». В ходе последовавшей артиллерийской дуэли «Худ» был сначала повреждён, а после пятого залпа «Бисмарка» взорвался, разломился на части и затонул менее чем за 3 минуты.

«Ринаун» и «Рипалс» пережили в 1920-1930-х годах две масштабные модернизации. На обоих кораблях усилили броневую защиту и увеличили количество зенитных орудий. Наиболее радикально модернизировали «Ринаун», который кроме того получил новую силовую установку и замену противоминной артиллерии на универсальную. В таком виде они и вступили во Вторую мировую войну.

«Рипалс» в начале войны занимался главным образом сопровождением войсковых конвоев. В апреле 1940 года «Рипалс», как и его систершип, участвовал в Норвежской кампании. Полученный в ней опыт боевых действий привёл Адмиралтейство к мысли, что зенитное вооружение «Рипалса» явно недостаточно для операций в европейских водах. В результате «Рипалс» был отправлен на Дальний Восток, так как японская авиация считалась очень отсталой. Ошибочность этого мнения выявилась 10 декабря 1941 года, когда «Рипалс», а также линкор «Принс оф Уэлс» были атакованы крупными силами японской базовой авиации в районе Куантана. В ходе последовательных атак японские лётчики добились 5 торпедных попаданий, после чего «Рипалс» опрокинулся и затонул.

В начале войны «Ринаун» занимался охотой на немецкие «карманные линкоры» и блокадопрорыватели. В апреле 1940 года он вместе с «Рипалсом» принял участие в Норвежской кампании и 9 апреля вступил в бой с германскими линейными крейсерами. В ходе сражения «Ринаун» добился 2-3 попаданий в «Гнейзенау» и вынудил немцев спасаться бегством. С середины 1940 года до ноября 1941 года «Ринаун» действовал главным образом в Средиземном море, изредка выходя в Атлантику для поиска немецких рейдеров. Далее крейсер курсировал между Норвежским и Средиземным морями, успешно выполняя функции прикрытия арктических конвоев и корабля огневой поддержки. С января 1944 года «Ринаун» стал флагманом Восточного флота и поучаствовал в боях против Японии. В 1946 году «Ринаун» вывели в резерв, а в 1948 году продали на слом.

Линейные крейсера США

Карьера самых больших американских крейсеров оказалась непримечательной. «Аляска» вступил в строй в июне, а «Гуам» в октябре 1944 года. До начала 1945 года крейсера занимались боевой подготовкой, затем были включены в состав 58-го оперативного соединения (Task Force. 58). Оба корабля участвовали в операциях по захвату Иводзимы и Окинавы. 18 марта 1945 года они добились единственного в своей карьере боевого успеха — «Аляска» сбил 2 японских самолёта, а «Гуам» — 1.

Уже в феврале 1947 года оба крейсера были выведены в резерв и поставлены на консервацию. В дальнейшем обсуждались планы их перестройки в большие ракетные крейсера (CBG), был предложен ряд вариантов, но высокая стоимость привела к отказу от проекта. 1 июня 1960 года «Аляску» и «Гуам» исключили из состава флота и год спустя продали на слом.

Линейные крейсера Германии

Линейные крейсера Германии большую часть карьеры провели вместе. Первый боевой успех был достигнут 23 ноября 1939 года, когда «Шарнхорст» и «Гнейзенау» потопили британский вспомогательный крейсер «Равалпинди».

В апреле 1940 года оба крейсера приняли участие в Норвежской операции и 9 апреля ушли от британского линейного крейсера «Ринаун», получив лишь незначительные повреждения. В июне 1940 года они вновь вышли в Норвежское море для перехвата британских кораблей. 8 июня 1940 года «Шарнхорст» и «Гнейзенау» потопили британский авианосец «Глориес», а также 2 эсминца. В свою очередь противник добился торпедного попадания в «Шарнхорст», который был вынужден уйти в Киль для ремонта. Во время перехода в Германию торпедное попадание получил и «Гнейзенау», но с подводной лодки.

После окончания ремонта линейные крейсера немцев в первый, и как выяснилось позже, в последний раз сделали то, для чего их и проектировали — вышли на британские коммуникации в Атлантике. Рейд, продолжавшийся с 22 февраля по 22 марта 1941 года, привёл к потоплению или захвату 22 торговых судов противника. При этом «Шарнхорст» и «Гнейзенау» были вынуждены дважды отказываться от атаки ценных конвоев, поскольку в их охранении находились старые, но достаточно мощные линкоры.

Хотя результативность похода не выглядела высокой в сравнении с достижениями немецких субмарин, линейным крейсерам удалось добиться результата, на который подводники оказались неспособны — на коммуникациях противника началась настоящая паника. С марта 1941 года по февраль 1942 года «Шарнхорст» и «Гнейзенау» находились в Бресте, где регулярно подвергались атакам британской авиации и получали всё новые и новые повреждения. В конечном счёте, А. Гитлер приказал адмиралу Редеру, командующему Кригсмарине, либо перевести корабли в Германию, либо разобрать их на месте. Ввиду этого категорического требования, немецкое командование было вынуждено провести операцию «Церберус».

11-13 февраля 1942 года «Шарнхорст», «Гнейзенау» и тяжёлый крейсер «Принц Ойген», при поддержке лёгких сил флота и люфтваффе прорвались через Ла-Манш, отразив все атаки морских и воздушных сил англичан. На подходе к своим базам оба линейных крейсера подорвались на минах и были поставлены на ремонт.

Во время ремонта «Гнейзенау» получил 26 февраля 1942 года попадание авиабомбы, что вызвало детонацию боеприпасов в носовом артиллерийском погребе. Кораблю теперь требовался двухлетний ремонт, который решили совместить с заменой трёхорудийных башен с 283-мм орудиями на двухорудийные с 380-мм пушками. Но к ремонту так и не приступили, а сам корабль использовали в качестве блокшива и затопили 27 марта 1945 года.

«Шарнхорст» после ремонта перешёл в марте 1943 года в Норвегию. В сентябре того же года он участвовал в рейде на Шпицберген. 25 декабря 1943 года «Шарнхорст» вышел в свой последний поход, намереваясь атаковать конвой JW-55B. Утром 26 декабря 1943 года он вступил в бой с британским соединением, включавшем 1 тяжёлый и 2 лёгких крейсера. В ходе боя немецкий корабль лишился радара и отошёл, но затем сделал новую попытку прорваться к конвою. Однако и на этот раз он был перехвачен британскими крейсерами. В ходе завязавшегося боя «Шарнхорст» попал двумя снарядами в крейсер «Норфолк», уничтожив радиолокационное оборудование и повредив кормовую башню, но вынужден был отойти и возвращаться в Норвегию. Вечером того же дня «Шарнхорст» встретился с линкором «Дюк оф Йорк», пытался уйти от сильнейшего противника, но получил попадание в котельное отделение, сбавил скорость и был настигнут линкором, а затем и лёгкими силами англичан. После неравного боя «Шарнхорст» затонул, получив множество попаданий тяжёлыми снарядами, 11 торпедами, и продемонстрировав, таким образом, присущую крупным германским кораблям живучесть.

Линейные крейсера Японии

К началу войны на Тихом океане все корабли типа «Конго» прошли несколько модернизаций и находились в составе главных сил флота, включая и бывший до того учебным «Хиэй». Тем не менее, японское командование рассматривало линейные крейсера как расходный материал для первого этапа войны. Настоящие линкоры оно берегло для планировавшегося генерального сражения.

Линейные крейсера с самого начала военных действий включились в проводимые флотом операции. «Киришима» и «Хиэй» осуществляли прикрытие ударного авианосного соединения, наносившего удар по Пёрл-Харбору 7 декабря 1941 года, а «Конго» и «Харуна» прикрывали десантное соединение в ходе высадки в Малайзии в декабре 1941 года. В январе — феврале 1942 года линейные крейсера поддерживали свои войска во время захвата Индонезии. Огонь по надводному противнику они впервые открыли 1 марта 1942 года. Выпустив почти 300 снарядов главного калибра по американскому эсминцу, «Хиэй» и «Киришима» ни разу не попали в цель. Далее линейные крейсера прикрывали авианосцы в их рейде в Индийский океан в апреле 1942 года, а также в сражении у Мидуэя 4-5 июня 1942 года. В обоих случаях для линейных крейсеров всё обошлось сравнительно благополучно. Осенью 1942 года линейные крейсера приняли активное участие в борьбе за остров Гуадалканал. Они прикрывали авианосцы в сражениях у Соломоновых островов и у островов Санта-Крус, поддерживали лёгкие силы. Кроме того, в их задачи входили и ночные обстрелы аэродрома Гендерсон, авиация с которого господствовала в воздухе днём. Первый такой опыт был весьма успешен, но в ночь на 12 ноября 1942 года «Хиэй» и «Кирисима» внезапно столкнулись с крупными силами американцев, включавшими крейсера и эсминцы. В ходе беспорядочной перестрелки, происходившей на предельно близких дистанциях, «Хиэй» потерял способность управляться и ранним утром попал под серию ударов американской авиации. В итоге японцы были вынуждены затопить тяжело повреждённый корабль. Ночью 15 ноября 1942 года в районе Гуадалканала погиб «Киришима». Он вступил в бой с американским соединением и был обстрелян линкором «Вашингтон» с близкой дистанции. Получив множество попаданий «Киришима» вышел из строя и после безуспешной борьбы экипажа за живучесть затонул.

Оставшиеся два линейных крейсера приняли участие в двух последних крупных операциях японского флота. В бою у Марианских островов 19 — 20 июня 1944 года, их роль ограничилась ведением зенитного огня. В ходе сражения за Филиппины 25 октября 1944 года, «Конго» и «Харуна», входившие в состав ударного соединения адмирала Куриты, стреляли по американским эскортным авианосцам, но серьёзных успехов не достигли.

«Конго» был потоплен американской ПЛ в ночь на 21 ноября 1944 года. «Харуна» — последний оставшийся линейный крейсер, в море практически не выходил из-за дефицита топлива. 28 июля 1945 года в порту Куре он подвергся массированной бомбардировке американской авиацией и сел на грунт.

Итоги развития линейных крейсеров

На появление и развитие первых линейных крейсеров заметное влияние оказал целый ряд факторов. Руководствуясь стереотипами, адмиралы не сразу допустили мысль о постройке быстроходных капитальных кораблей размеров больше, чем современные им дредноуты. С учётом сравнительно невысокой агрегатной мощности первых паротурбинных установок приходилось чем-то жертвовать ради более высокой скорости. В итоге появились совершенно несбалансированные британские линейные крейсера первых проектов и немецкие, тоже не лишённые определённых недостатков.

Уже в ходе Первой мировой войны логика развития вместе с прогрессом в области судовой энергетики привели к созданию весьма совершенных кораблей, хотя из их числа в строй вступил только «Худ», недаром часто именовавшийся линкором-крейсером.Далее, в проекте «G-3», британские кораблестроители предвосхитили дальнейшее развитие линейных крейсеров, слившихся, в итоге, с линкорами в единый тип быстроходного артиллерийского корабля. По сути линейные крейсера становились ненужными.

Но в развитие кораблестроения вмешалась политика. Вашингтонский договор не только временно прекратил строительство capital ships, но и установил искусственные качественные ограничения. В результате, линкоры, спроектированные с учётом вашингтонских стандартов, выглядели не вполне гармоничными, и их конструкторы были вынуждены чем-то жертвовать. В этой ситуации постройка кораблей типа «Дюнкерк» и «Шарнхорст» выглядела относительно оправданным шагом, ведь французский и германский флоты того времени находились под прессом финансовых и политических ограничений.

Однако идея линейных крейсеров третьего поколения — своеобразных охотников за тяжёлыми крейсерами, совершенно непригодных для боя с линкорами, представляется явно ущербной. Корабли выходили очень большими и дорогими, но их единственным преимуществом была скорость, на 2-3 узла большая, чем у современных им линкоров. Однако как показал опыт Второй мировой войны, столь небольшое превосходство в скорости не давало существенного выигрыша. Гораздо большую роль в реальных боях играла тактическая внезапность.

В итоге «суперкрейсера» уже явно не являлись линейными, а строить крайне дорогие, но узкоспециализированные корабли было бессмысленно. Точку в их развитии поставили линкоры типа «Айова», способные не отстать от любого «большого» крейсера и легко уничтожить его в бою.

См. также

• Линкор
• Тяжёлый крейсер
• Лёгкий крейсер
• Броненосный крейсер
• Бронепалубный крейсер
• Крейсер-скаут

Литература

• Балакин С. А., Дашьян А. В. и др. Линкоры Второй мировой. Ударная сила флота. — М.: Коллекция, Яуза, ЭКСМО, 2006. — 256 c.: ил. — (Арсенал Коллекция). — 3000 экз. — ISBN 5-699-18891-6, ББК 68.54 Л59.
• Тарас А. Е. Энциклопедия броненосцев и линкоров. — М.: Харвест, АСТ, 2002. — ISBN 985-13-1009-3.
• Паркс О. Линкоры Британской империи. Ч. VI. Огневая мощь и скорость. — СПб.: Галея-Принт, 2007. — С. 44. — ISBN 978-5-8172-0112-3.
• Паркс О. Линкоры Британской империи. Ч. VII. Эпоха дредноутов. — СПб.: Галея-Принт, 2008. — С. 13. — ISBN 978-5-8172-0132-1.
• Burr L. British battlecruisers. 1914-1918. — Oxford: Osprey Publishing Ltd, 2006. — (New Vanguard). — ISBN 1-84603-008-0.
• Constam A. British battlecruisers. 1939-1945. — Oxford: Osprey Publishing Ltd, 2003. — (New Vanguard). — ISBN 1-84176-633-X.
• Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1906—1921. — Annapolis, Maryland, U.S.A.: Naval Institute Press, 1985. — ISBN 0-87021-907-3.
• Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1922—1946. — London: Conway Maritime Press, 1980. — ISBN 0-85177-146-7.
• All the world's battleships. 1906 to the present. — London: Conway Maritime Press, 1996. — ISBN 0-85177-691-4.
• Osborne E. W. Cruisers and Battle cruisers. An illustrated history of their impact. — Denver, USA: ABC-CLIO, 2004. — ISBN 1-85109-369-9.
• Roberts J. Battlecruisers. — London: Chatham Publishing, 1997. — (Chatham Publishing). — ISBN 1-86176-006-X.
• Staff G. German battlecruisers. 1914-1918. — Oxford: Osprey Publishing Ltd, 2003. — (New Vanguard). — ISBN 1-84603-009-9.
• Gröner, Erich. Die deutschen Kriegsschiffe 1815-1945 Band 1: Panzerschiffe, Linienschiffe, Schlachschiffe, Flugzeugträger, Kreuzer, Kanonenboote. — Bernard & Graefe Verlag, 1982. — 180 p. — ISBN 978-3763748006.

Отрывок, характеризующий Линейный крейсер

Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.


25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
– Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l'armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.
– C'est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi que Fabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.] – сказал он адъютанту, кивнув головой.
– Oui, Sire, [Слушаю, государь.] – и адъютант исчез в дверь палатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синем мундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.
Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенный им подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Но император так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполне приготовить сюрприза.
Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m'attendais pas a moins qu'a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
– Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
– А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
– Подарок вашему величеству от императрицы.
Это был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему то все называли королем Рима.
Весьма красивый курчавый мальчик, со взглядом, похожим на взгляд Христа в Сикстинской мадонне, изображен был играющим в бильбоке. Шар представлял земной шар, а палочка в другой руке изображала скипетр.
Хотя и не совсем ясно было, что именно хотел выразить живописец, представив так называемого короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону, очевидно, показалась ясною и весьма понравилась.
– Roi de Rome, [Римский король.] – сказал он, грациозным жестом руки указывая на портрет. – Admirable! [Чудесно!] – С свойственной итальянцам способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, – есть история. И ему казалось, что лучшее, что он может сделать теперь, – это то, чтобы он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его – и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству великого человека.
Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, рукой до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет перед палатку, с тем, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его палатки, счастья видеть римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.
Как он и ожидал, в то время как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, перед палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету офицеров и солдат старой гвардии.
– Vive l'Empereur! Vive le Roi de Rome! Vive l'Empereur! [Да здравствует император! Да здравствует римский король!] – слышались восторженные голоса.
После завтрака Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.
– Courte et energique! [Короткий и энергический!] – проговорил Наполеон, когда он прочел сам сразу без поправок написанную прокламацию. В приказе было:
«Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!»
– De la Moskowa! [Под Москвою!] – повторил Наполеон, и, пригласив к своей прогулке господина Боссе, любившего путешествовать, он вышел из палатки к оседланным лошадям.
– Votre Majeste a trop de bonte, [Вы слишком добры, ваше величество,] – сказал Боссе на приглашение сопутствовать императору: ему хотелось спать и он не умел и боялся ездить верхом.
Но Наполеон кивнул головой путешественнику, и Боссе должен был ехать. Когда Наполеон вышел из палатки, крики гвардейцев пред портретом его сына еще более усилились. Наполеон нахмурился.
– Снимите его, – сказал он, грациозно величественным жестом указывая на портрет. – Ему еще рано видеть поле сражения.
Боссе, закрыв глаза и склонив голову, глубоко вздохнул, этим жестом показывая, как он умел ценить и понимать слова императора.


Весь этот день 25 августа, как говорят его историки, Наполеон провел на коне, осматривая местность, обсуживая планы, представляемые ему его маршалами, и отдавая лично приказания своим генералам.
Первоначальная линия расположения русских войск по Ко лоче была переломлена, и часть этой линии, именно левый фланг русских, вследствие взятия Шевардинского редута 24 го числа, была отнесена назад. Эта часть линии была не укреплена, не защищена более рекою, и перед нею одною было более открытое и ровное место. Очевидно было для всякого военного и невоенного, что эту часть линии и должно было атаковать французам. Казалось, что для этого не нужно было много соображений, не нужно было такой заботливости и хлопотливости императора и его маршалов и вовсе не нужно той особенной высшей способности, называемой гениальностью, которую так любят приписывать Наполеону; но историки, впоследствии описывавшие это событие, и люди, тогда окружавшие Наполеона, и он сам думали иначе.
Наполеон ездил по полю, глубокомысленно вглядывался в местность, сам с собой одобрительно или недоверчиво качал головой и, не сообщая окружавшим его генералам того глубокомысленного хода, который руководил его решеньями, передавал им только окончательные выводы в форме приказаний. Выслушав предложение Даву, называемого герцогом Экмюльским, о том, чтобы обойти левый фланг русских, Наполеон сказал, что этого не нужно делать, не объясняя, почему это было не нужно. На предложение же генерала Компана (который должен был атаковать флеши), провести свою дивизию лесом, Наполеон изъявил свое согласие, несмотря на то, что так называемый герцог Эльхингенский, то есть Ней, позволил себе заметить, что движение по лесу опасно и может расстроить дивизию.
Осмотрев местность против Шевардинского редута, Наполеон подумал несколько времени молча и указал на места, на которых должны были быть устроены к завтрему две батареи для действия против русских укреплений, и места, где рядом с ними должна была выстроиться полевая артиллерия.
Отдав эти и другие приказания, он вернулся в свою ставку, и под его диктовку была написана диспозиция сражения.
Диспозиция эта, про которую с восторгом говорят французские историки и с глубоким уважением другие историки, была следующая:
«С рассветом две новые батареи, устроенные в ночи, на равнине, занимаемой принцем Экмюльским, откроют огонь по двум противостоящим батареям неприятельским.
В это же время начальник артиллерии 1 го корпуса, генерал Пернетти, с 30 ю орудиями дивизии Компана и всеми гаубицами дивизии Дессе и Фриана, двинется вперед, откроет огонь и засыплет гранатами неприятельскую батарею, против которой будут действовать!
24 орудия гвардейской артиллерии,
30 орудий дивизии Компана
и 8 орудий дивизии Фриана и Дессе,
Всего – 62 орудия.
Начальник артиллерии 3 го корпуса, генерал Фуше, поставит все гаубицы 3 го и 8 го корпусов, всего 16, по флангам батареи, которая назначена обстреливать левое укрепление, что составит против него вообще 40 орудий.
Генерал Сорбье должен быть готов по первому приказанию вынестись со всеми гаубицами гвардейской артиллерии против одного либо другого укрепления.
В продолжение канонады князь Понятовский направится на деревню, в лес и обойдет неприятельскую позицию.
Генерал Компан двинется чрез лес, чтобы овладеть первым укреплением.
По вступлении таким образом в бой будут даны приказания соответственно действиям неприятеля.
Канонада на левом фланге начнется, как только будет услышана канонада правого крыла. Стрелки дивизии Морана и дивизии вице короля откроют сильный огонь, увидя начало атаки правого крыла.
Вице король овладеет деревней [Бородиным] и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Морана и Жерара, которые, под его предводительством, направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками армии.
Все это должно быть исполнено в порядке (le tout se fera avec ordre et methode), сохраняя по возможности войска в резерве.
В императорском лагере, близ Можайска, 6 го сентября, 1812 года».
Диспозиция эта, весьма неясно и спутанно написанная, – ежели позволить себе без религиозного ужаса к гениальности Наполеона относиться к распоряжениям его, – заключала в себе четыре пункта – четыре распоряжения. Ни одно из этих распоряжений не могло быть и не было исполнено.
В диспозиции сказано, первое: чтобы устроенные на выбранном Наполеоном месте батареи с имеющими выравняться с ними орудиями Пернетти и Фуше, всего сто два орудия, открыли огонь и засыпали русские флеши и редут снарядами. Это не могло быть сделано, так как с назначенных Наполеоном мест снаряды не долетали до русских работ, и эти сто два орудия стреляли по пустому до тех пор, пока ближайший начальник, противно приказанию Наполеона, не выдвинул их вперед.
Второе распоряжение состояло в том, чтобы Понятовский, направясь на деревню в лес, обошел левое крыло русских. Это не могло быть и не было сделано потому, что Понятовский, направясь на деревню в лес, встретил там загораживающего ему дорогу Тучкова и не мог обойти и не обошел русской позиции.
Третье распоряжение: Генерал Компан двинется в лес, чтоб овладеть первым укреплением. Дивизия Компана не овладела первым укреплением, а была отбита, потому что, выходя из леса, она должна была строиться под картечным огнем, чего не знал Наполеон.
Четвертое: Вице король овладеет деревнею (Бородиным) и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Марана и Фриана (о которых не сказано: куда и когда они будут двигаться), которые под его предводительством направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками.
Сколько можно понять – если не из бестолкового периода этого, то из тех попыток, которые деланы были вице королем исполнить данные ему приказания, – он должен был двинуться через Бородино слева на редут, дивизии же Морана и Фриана должны были двинуться одновременно с фронта.
Все это, так же как и другие пункты диспозиции, не было и не могло быть исполнено. Пройдя Бородино, вице король был отбит на Колоче и не мог пройти дальше; дивизии же Морана и Фриана не взяли редута, а были отбиты, и редут уже в конце сражения был захвачен кавалерией (вероятно, непредвиденное дело для Наполеона и неслыханное). Итак, ни одно из распоряжений диспозиции не было и не могло быть исполнено. Но в диспозиции сказано, что по вступлении таким образом в бой будут даны приказания, соответственные действиям неприятеля, и потому могло бы казаться, что во время сражения будут сделаны Наполеоном все нужные распоряжения; но этого не было и не могло быть потому, что во все время сражения Наполеон находился так далеко от него, что (как это и оказалось впоследствии) ход сражения ему не мог быть известен и ни одно распоряжение его во время сражения не могло быть исполнено.


Многие историки говорят, что Бородинское сражение не выиграно французами потому, что у Наполеона был насморк, что ежели бы у него не было насморка, то распоряжения его до и во время сражения были бы еще гениальнее, и Россия бы погибла, et la face du monde eut ete changee. [и облик мира изменился бы.] Для историков, признающих то, что Россия образовалась по воле одного человека – Петра Великого, и Франция из республики сложилась в империю, и французские войска пошли в Россию по воле одного человека – Наполеона, такое рассуждение, что Россия осталась могущественна потому, что у Наполеона был большой насморк 26 го числа, такое рассуждение для таких историков неизбежно последовательно.
Ежели от воли Наполеона зависело дать или не дать Бородинское сражение и от его воли зависело сделать такое или другое распоряжение, то очевидно, что насморк, имевший влияние на проявление его воли, мог быть причиной спасения России и что поэтому тот камердинер, который забыл подать Наполеону 24 го числа непромокаемые сапоги, был спасителем России. На этом пути мысли вывод этот несомненен, – так же несомненен, как тот вывод, который, шутя (сам не зная над чем), делал Вольтер, говоря, что Варфоломеевская ночь произошла от расстройства желудка Карла IX. Но для людей, не допускающих того, чтобы Россия образовалась по воле одного человека – Петра I, и чтобы Французская империя сложилась и война с Россией началась по воле одного человека – Наполеона, рассуждение это не только представляется неверным, неразумным, но и противным всему существу человеческому. На вопрос о том, что составляет причину исторических событий, представляется другой ответ, заключающийся в том, что ход мировых событий предопределен свыше, зависит от совпадения всех произволов людей, участвующих в этих событиях, и что влияние Наполеонов на ход этих событий есть только внешнее и фиктивное.
Как ни странно кажется с первого взгляда предположение, что Варфоломеевская ночь, приказанье на которую отдано Карлом IX, произошла не по его воле, а что ему только казалось, что он велел это сделать, и что Бородинское побоище восьмидесяти тысяч человек произошло не по воле Наполеона (несмотря на то, что он отдавал приказания о начале и ходе сражения), а что ему казалось только, что он это велел, – как ни странно кажется это предположение, но человеческое достоинство, говорящее мне, что всякий из нас ежели не больше, то никак не меньше человек, чем великий Наполеон, велит допустить это решение вопроса, и исторические исследования обильно подтверждают это предположение.
В Бородинском сражении Наполеон ни в кого не стрелял и никого не убил. Все это делали солдаты. Стало быть, не он убивал людей.
Солдаты французской армии шли убивать русских солдат в Бородинском сражении не вследствие приказания Наполеона, но по собственному желанию. Вся армия: французы, итальянцы, немцы, поляки – голодные, оборванные и измученные походом, – в виду армии, загораживавшей от них Москву, чувствовали, что le vin est tire et qu'il faut le boire. [вино откупорено и надо выпить его.] Ежели бы Наполеон запретил им теперь драться с русскими, они бы его убили и пошли бы драться с русскими, потому что это было им необходимо.
Когда они слушали приказ Наполеона, представлявшего им за их увечья и смерть в утешение слова потомства о том, что и они были в битве под Москвою, они кричали «Vive l'Empereur!» точно так же, как они кричали «Vive l'Empereur!» при виде изображения мальчика, протыкающего земной шар палочкой от бильбоке; точно так же, как бы они кричали «Vive l'Empereur!» при всякой бессмыслице, которую бы им сказали. Им ничего больше не оставалось делать, как кричать «Vive l'Empereur!» и идти драться, чтобы найти пищу и отдых победителей в Москве. Стало быть, не вследствие приказания Наполеона они убивали себе подобных.
И не Наполеон распоряжался ходом сраженья, потому что из диспозиции его ничего не было исполнено и во время сражения он не знал про то, что происходило впереди его. Стало быть, и то, каким образом эти люди убивали друг друга, происходило не по воле Наполеона, а шло независимо от него, по воле сотен тысяч людей, участвовавших в общем деле. Наполеону казалось только, что все дело происходило по воле его. И потому вопрос о том, был ли или не был у Наполеона насморк, не имеет для истории большего интереса, чем вопрос о насморке последнего фурштатского солдата.
Тем более 26 го августа насморк Наполеона не имел значения, что показания писателей о том, будто вследствие насморка Наполеона его диспозиция и распоряжения во время сражения были не так хороши, как прежние, – совершенно несправедливы.
Выписанная здесь диспозиция нисколько не была хуже, а даже лучше всех прежних диспозиций, по которым выигрывались сражения. Мнимые распоряжения во время сражения были тоже не хуже прежних, а точно такие же, как и всегда. Но диспозиция и распоряжения эти кажутся только хуже прежних потому, что Бородинское сражение было первое, которого не выиграл Наполеон. Все самые прекрасные и глубокомысленные диспозиции и распоряжения кажутся очень дурными, и каждый ученый военный с значительным видом критикует их, когда сражение по ним не выиграно, и самью плохие диспозиции и распоряжения кажутся очень хорошими, и серьезные люди в целых томах доказывают достоинства плохих распоряжений, когда по ним выиграно сражение.
Диспозиция, составленная Вейротером в Аустерлицком сражении, была образец совершенства в сочинениях этого рода, но ее все таки осудили, осудили за ее совершенство, за слишком большую подробность.
Наполеон в Бородинском сражении исполнял свое дело представителя власти так же хорошо, и еще лучше, чем в других сражениях. Он не сделал ничего вредного для хода сражения; он склонялся на мнения более благоразумные; он не путал, не противоречил сам себе, не испугался и не убежал с поля сражения, а с своим большим тактом и опытом войны спокойно и достойно исполнял свою роль кажущегося начальствованья.


Вернувшись после второй озабоченной поездки по линии, Наполеон сказал:
– Шахматы поставлены, игра начнется завтра.
Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l'imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.


Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
– Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то.
– Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой.
– Вы как тут? – проговорил он и поскакал дальше.
Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.


Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.


Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.


Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.