Беренгария Наваррская

Беренгария Наваррская Bérengère de Navarre<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Статуя Беренгарии в аббатстве Лёопу, в Ле-Мане</td></tr>
Королева Англии
1191 — 1199
Предшественник:	Элеонора Аквитанская
Преемник:	Изабелла Ангулемская
Рождение:	1165/1170 Памплона (Королевство Наварра)
Смерть:	23 декабря 1230(1230-12-23) Ле-Ман (ныне - Франция)
Род:	Хименес, Плантагенеты
Отец:	Санчо VI Мудрый
Мать:	Санча Кастильская
Супруг:	Ричард I Львиное Сердце
Дети:	нет

Беренгария (исп. Berenguela - Беренгела, фр. Bérengère; 1165/1170, Памплона, Королевство Наварра — 23 декабря 1230, Ле-Ман, Франция). Жена короля Англии Ричарда Львиное Сердце.

Происхождение и ранняя жизнь

Беренгария была старшей дочерью короля Санчо VI Мудрого и Санчи Кастильской, дочери короля Кастилии и Леона Альфонсо VII и Беренгелы Барселонской.

Как и о многих королевах Средневековья, о Беренгарии известно очень мало, потому как хронисты уделяли им мало внимания.

Из-за близости Наварры к югу Франции принцесса воспитывалась и росла скорее в атмосфере прованской культуры, нежели испанской. О её внешности из описаний средневековых авторов известно, что она имела темные глаза и волосы, и была красивой, что, однако, является стандартным описанием внешности королевских дочерей в то время. Английский хронист Ричард Девайзский писал, что она была более умной, нежели красивой. Как все аристократки она писала стихи, занималась музыкой и шитьем. Со своим будущим мужем, Ричардом Львиное Сердце (в то время ещё графом Пуату), Беренгария познакомилась примерно в 1180 году на турнире в Памплоне, куда Ричарда пригласил её брат, Санчо VII.

В 1195 году Беренгария получила от своего отца в наследство Монреаль.

Подготовка к свадьбе

В 1190 году, через год после своей коронации Ричард начинает переговоры о свадьбе с Беренгарией. Для этого он посылает свою, тогда уже 70-ти летнюю мать, Алиенору Аквитанскую, в Наварру; сам он в это время был занят с королём Франции, Филиппом Августом, вместе с которым предпринял Третий крестовый поход. Так же в сентябре 1190 года он плывет на Сицилию, чтобы освободить свою сестру, Джоанну Английскую, захваченную в плен Танкредом, королем Сицилии.

В это время Алиенора лично переправляется через Пиренеи в Наварру (по другой версии, посылает делегацию), чтобы заключить с Санчо VI брачный договор о свадьбе Ричарда и Беренгарии. Алиенора Аквитанская сама планировала этот брак (так же существует версия, что на брак её уговорил сам Ричард). Благодаря союзу с Наваррой можно было обезопасить южные границы Аквитании. Двор Наварры согласился на брак. Невеста получила в приданое от своего отца стратегически важную для Аквитании крепость Сант-Жан-Пье-ди-Порт и Рокобрун, а также получила в качестве подарка от будущего мужа часть Гаскони, что лежит ниже реки Гаронна.

Эскорт Алиеноры Аквитанской доставил Беренгарию через Альпы в Италию. В феврале 1191 года обе женщины прибывают в Неаполь. Но перед тем, как жениться на Беренгарии, следовало учесть, что Ричард с 1168 года помолвлен с Элис Вексенской, сестрой короля Франции Филиппа II Августа, и необходимо было сначала разорвать эту помолвку. На этой почве заново возник конфликт с капетингами и с Филиппом, который заново, но тщетно требовал брака Ричарда и Элис.

По словам английского хрониста Роджера Ховеденского, Филипп Август предпринял такой ход: он отправил герцога Бургундского (вероятно, Гуго III) к королю Танкреду, с целью убедить его, что прибытие королевы Алиеноры в Италию — часть плана Ричарда по захвату Сицилии. Танкред поверил в это и в феврале 1191 года не разрешил Алиеноре и Беренгарии приехать в Мессину, объяснив это тем, что у них слишком большой эскорт. Обе королевские особы были вынуждены остановиться в Бриндизи. Ричарду пришлось лично объясняться с Танкредом. Главной причиной невозможности женитьбы на Элис Ричард выставлял тот факт, что Элис раньше состояла в любовной связи с его отцом, Генрихом II.

По словам французского хрониста Ригорда, после встречи Филиппа и Ричарда в середине марта 1191 года король Франции поставил условие: либо Ричард покидает Сицилию до прибытия Беренгарии и отправляется в крестовый поход, либо остается и женится на Элис. Ричард отверг эти претензии.

В конце концов, Капетинги оставили Ричарда в покое, позволив жениться на той, на ком он захочет. 30 марта 1191 года Филипп Август покинул Сицилию в направлении Тира в тот самый день, когда Алиенора и Беренгария прибыли в Мессину на корабле, который послал за ними Ричард в Реджо-нель-Эмилия. Но начался Великий пост, что делало венчание Ричарда и Беренгарии невозможным; было решено, что Беренгария присоединится к Ричарду в крестовом походе, и они сочетаются браком позже.

Свадьба во время Крестового похода

Флот Ричарда отплыл из Мессины 10 апреля 1191 года. Так как Беренгария и Ричард были ещё не женаты, невесту разместили на другом корабле в королевских апартаментах. Корабль, на котором плыла Беренгария и сестра Ричарда Джоанна Английская, был более медленным, но зато надежнее и внушительнее по размерам. Во время долгого плаванья ровесницы Беренгария и Джоанна стали близкими подругами на всю жизнь. Им был предоставлен эскорт в виде двух кораблей под командованием Роберта Торнхема (Robert of Thornham), так как Ричард не мог позволить, чтобы их поймали из-за очень медленной скорости их передвижения.

Корабли плыли в направлении к Святой земле, когда 12 апреля 1191 года они попали в шторм. Эскорт вместе с королевской сестрой и невестой был отброшен к берегам Кипра, где 24 апреля корабли разбились у берегов Лимасола. Выжившие были захвачены в плен и подверглись разграблению. Однако вскоре смогли самостоятельно освободиться и оборонялись около разбитых кораблей вплоть до прихода Ричарда. Император Кипра Исаак Комнин приглашал Беренгарию и Джоанну к себе в Лимасол. Они отвергли предложение из опасений быть захваченными в плен, объяснив свой отказ запретом Ричарда покидать корабль без его разрешения. Хронист Эрноу сообщает, что в конце концов Исаак Комнин силой захватил королевских дам в плен.

Помощь Ричарда подоспела вовремя. 17 апреля он прибыл на Крит, 22 апреля переправился на Родос, где оставался до 1 мая. Наконец, 6 мая 1191 года Ричард захватил Кипр и вошел в Лимасол, а позже взял в плен сбежавшего на Карпас Исаака Комнина.

В воскресенье 12 мая 1191 года в местной часовне Сент-Джордж капеллан Николас (впоследствии епископ Ле-Мана в 1214—1216 годах) обвенчал Беренгарию Наваррскую и Ричарда Львиное Сердце. По этому случаю невеста надела белое платье, её волосы закрывало белое покрывало. Епископ Жан де Эврё короновал её и назвал королевой Англии.

Королева Англии. Скитания по Европе

О дальнейшей роли Беренгарии в ходе крестового похода известно очень мало. Во всяком случае своего мужа она видела крайне редко. Судьба и война постоянно разлучали их.

1 июня 1191 года она отплыла вместе с Джоанной Английской в Акру. Её супруг прибыл позже: 5 июня флот Ричарда достиг Фамагусты, 8 июня расположился лагерем перед Акрой. Беренгария присутствовала при осаде Акры и при дележе побежденного города между французами и англичанами. Всего несколько дней Ричард и Беренгария провели вместе в королевском дворце в Акре. Ричард 22 июня отправился дальше воевать с Салах ад-Дином, а его супруга оставалась в Акре с Джоанной Английской вплоть до сентября 1191 года, затем они переехали в Яффу, а пред рождеством — в Латрун.

После неудачного завершения 3-го Крестового похода и заключения с Салах ад-Дином мирного договора Беренгария и Джоанна 29 сентября 1192 года отплыли в Западную Европу. В отличие от Ричарда, захваченного в плен по приказу герцога Австрии Леопольда V, благополучно достигли Бриндизи и далее — Рима. Они получили приглашение от папы римского Целестина III и оставались в течение 6 месяцев в Риме из страха перед германским императором Генрихом VI. Позже они попросили папу предоставить им эскорт для путешествия во Францию. Один кардинал провез их через Пизу и Геную в Марсель, откуда сначала вместе с своим дядей, королём Арагона Альфонсо II, а после с Раймундом V, графом Тулузы добралась до Пуату к середине 1193 года.

Беренгария продолжала жить одна и после освобождения Ричарда из плена в 1194 году. Причины игнорирования Ричардом остались неизвестными. Некоторые историки считают причиной такого поведения возможное бесплодие Беренгарии. Тем не менее она продолжала жить в тени королевы-матери, Алиеноры Аквитанской, не принимая никакого участия в управлении Англией, в которой Ричард вовсе не появлялся.

5 апреля 1195 года Беренгария приезжает в Ле-Ман, где вместе с супругом проводит Рождество 1195 года. Виделись ли супруги впоследствии — в достоверности неизвестно. Также неизвестно, был ли их брак осуществлен — детей у них не было. Беренгария так же не присутствовала при осаде Шалу, когда её муж умирал на руках своей 77 летней матери, Алиеноры Аквитанской. Не сохранилось никаких письменных источников, повествующих о том, как она встретила новость о смерти Ричарда.

Вдовство и смерть

Королевой Англии Беренгария была лишь формально и никогда не ступала на английскую землю. Сам Ричард на протяжении их брака пробыл в Англии не дольше 6 месяцев. Часто можно встретить такие слова, в прямом и переносном смысле относящиеся к Беренгарии: «Единственная Английская королева, не ступавшая ногой на английскую землю». Хотя существуют предположения, что она могла впоследствии приезжать в Англию, уже в статусе вдовы.

Беренгария не выходила замуж вторично. После смерти Ричарда она упорно добивалась выплачивания содержания, которое ей полагалось как вдовствующей королеве. Неоднократно она посылала к новому королю Англии, Иоанну Безземельному, наследующему брату, с требованием выплатить ей долги, но король оставался глух к её требованиям. Находясь под политическим давлением, Иоанн встретился с Беренгарией в Шиноне в 1201 году и пообещал отдать ей город Байё в Северной Франции, две крепости в Анжу и ежегодное пособие в 1000 марок, но обещание своё не сдержал.

1 апреля 1204 года умирает королева-мать Алиенора Аквитанская, её приданое Аквитания должна была отойти Беренгарии. Но французский король Филипп Август отдал ей Ле-Ман и обширные прилегающие территории, после чего она отказалась от своих притязаний. С этого момента она большую часть времени жила в Ле-Мане. Папа Римский Иннокентий III поддерживал её права на деньги от английской короны. В связи с этим вопросом он написал много писем Иоанну Безземельному и даже грозился подвергнуть его интердикту, если он не заплатит. Наконец в 1215 году они пришли к соглашению, но когда через год Иоанн умер, оказалось, что он должен Беренгарии около 4.000 фунтов. Сын умершего короля, 9-ти летний Генрих III и правительство выплатили долг, и с 1217 года Беренгария начала получать своё законное содержание.

Беренгария развивала Ле-Ман в основном благодаря поддержке духовенства и церкви. В 1226 году она стала сонаследницей имения своего дальнего родственника, Вильгельма, епископа Шалона. В 1228 году недалеко от Ле-Мана основала аббатство Лёопу (L’Abbaye de l’Epau), в котором и была похоронена после смерти 23 декабря 1230 года.

Образ в художественной литературе

• [www.ctv.es/USERS/sagastibelza/berenguela/berenguela_ann_trindade.htm «Беренгария: В поисках королевы Ричарда Львиное Сердце»], Энн Триндейд, 1999 (Ann Trindade, Berengaria: In Search of Richard’s Queen (ISBN 1-85182-434-0))
• The Passionate Brood by Margaret Campbell Barnes
• «Сердце Льва», автор Джейн Плейди
• «Королева без страны», Рэйчел Бард (Queen Without a Country by Rachel Bard)
• «Господь мой брат Львиное Сердце», Молли Костейн Хайкрафт (My Lord Brother the Lionheart by Molly Costain Haycraft)
• «Щит трех львов и золотое поле», Памела Кауфман (Shield of Three Lions and Banners of Gold, by Pamela Kaufman)
• «Лютнист», Нора Лофтс (The Lute Player by Norah Lofts) — В России эта книга была издана под названием «Разбитые сердца» и авторством Бертрис Смолл.
• «Стандарт чести», Джек Уайт (Standard of Honor by Jack Whyte)
• «Вирд», Сью Гуд (Wyrd by Sue Gough)
• «Талисман», Вальтер Скотт (The Talisman by Sir Walter Scott)
• «Победа шпор», Г. А. Хенти (Winning His Spurs by G. A. Henty)
• «Валентина», Ферн Михаэльс (Valentina by Fern Michaels)
• «Королевская ведьма», Сисилия Холланд (The Queen’s Witch by Cecelia Holland)
• «Львиное сердце Шарона», Кай Пенман (Lionheart by Sharon Kay Penman)
• «Локсли», Николас Чейз (Locksley by Nicholas Chase)
• «Вестники времен» Мартьянов Андрей (Heralds of the times by Martjanov Andrej)

Образ в кино

• Ричард Львиное Сердце / Richard the Lion-Hearted (США, 1923) режиссёр Честер Уитей, в роли Беренгарии — Кэтлин Клиффорд.
• Ричард Львиное Сердце / King Richard and the Crusaders (США, 1954) режиссёр Дэвид Батлер, в роли королевы Беренгарии — Пола Рэймонд.
• фильм «Крестовые походы», в роли Беренгарии Лоретта Янг

Литература

• Elizabeth Hallam: Berengaria (c.1165-1230). In: H. C. G. Matthew, Brian Harrison (Hrsg.): Oxford Dictionary of National Biography, from the earliest times to the year 2000 (ODNB), Band 5 (Belle — Blackman), Oxford University Press, Oxford 2004, ISBN 0-19-861355-5, S. 321—322, [www.oxforddnb.com/index/2/101002192/ online], Stand: Mai 2008 (Lizenz erforderlich) (englisch)
• William Hunt: Berengaria. In: Leslie Stephen (Hrsg.): Dictionary of National Biography (DNB), Band 4 (Beal — Biber), MacMillan & Co, Smith, Elder & Co., New York City, London 1885, S. 325—326 (englisch)
• Ulrike Kessler: Richard I. Löwenherz. Verlag Styria, Graz; Wien; Köln 1995, ISBN 3-222-12299-7.
• Steven Runciman: Geschichte der Kreuzzüge. Deutscher Taschenbuchverlag, München 1997, ISBN 3-423-04670-8, S. 813—817; 832; 848 (Originalausgabe London 1950—1954, dt. zuerst 1957—1960).
• Ann Trindade: Berengaria: in search of Richard the Lionheart’s Queen. Dublin: Four Courts 1999 ISBN 1-85182-434-0.
• Laura York: Berengaria of Navarre. In: Anne Commire (Hrsg.): Women in World History. Bd. 2 (1999), S. 440—444.

Ссылки

• [www.lebrelblanco.com/anexos/a0239.htm Historia Medieval del Reyno de Navarra, lebrelblanco.com, Беренгария, принцесса Наваррская]

Отрывок, характеризующий Беренгария Наваррская

Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.